Париж.ru - Арсеньева Елена - Страница 40

Да нет, вроде бы пока не видно разочарования в этих неотрывных взглядах...

Николь тихонько вздохнула, чувствуя себя в эту минуту не двадцатипяти-, а как минимум шестидесятипятилетней свахой. Все испытавшей, все пережившей, все позабывшей. Нет, конечно, она не забыла, как сама впервые встретилась с человеком, которого продолжала безумно любить, несмотря ни на что. Они точно так же вцепились друг в друга взглядами. Эти-то ведут себя вполне благопристойно, а они с Мирославом сразу начали раздевать друг друга глазами. В его взгляде было откровенное, жгучее желание, но Николь почему-то не смутилась, а мгновенно вспыхнула ответным огнем. И этот огонь все еще горит в ней, несмотря на то, что Мирослав давно уже...

Она вздрогнула, потому что Жерар вдруг разжал руки и с грохотом обрушился вниз, а Лера отвернулась, закрыв лицо.

Забыв о вечно мешающем животе, Николь испуганно навалилась на подоконник:

– Мсье Филиппофф!

Жених уже наполовину забрался в свой новехонький «Ауди». Благодаря Мирославу Николь была довольно хорошо знакома с великой русской литературой, а потому ассоциация с Подколесиным, выскочившим в окошко накануне женитьбы, пронзила ее, как стрела.

Какой кошмар! Какой афронт! Бедная Валери!

– Жерар, куда вы?! – беспомощно воззвала Николь. – Может быть, все-таки попробуем получше познако...

Филиппофф приостановился, оглянулся:

– Николь, простите, но я обязан вернуться к делам. Если я войду, то уже не смогу уехать. А надо, надо, надо!!! Но завтра утром, если позволите, я снова буду здесь, и мы продолжим знакомство. Кроме того, из-за срочного приезда моего поверенного я забыл дома две вещи, без которых считаю невозможным быть представленным Валери. Поэтому – до завтра, до завтра!

Мотор взревел, «Ауди» заложил крутой вираж по площади вокруг фамильной брюновской шапель.

– Какие вещи?! – без всякой надежды докричаться до странного клиента, возопила Николь.

Как ни странно, Жерар ее все-таки услышал.

– Я забыл про цветы и кольцо! – выкрикнул он, высунувшись в окошко, и его «Ауди» вылетел из Мулен-он-Тоннеруа, как пуля из револьверного ствола.

Вениамин Белинский. 3 августа 2002 года. Нижний Новгород

Газета «Губернские ведомости» принадлежала к числу самых желтых, самых экстремальных среди областных изданий, стиль ее материалов отличался разухабистостью, если не сказать – разнузданностью, и в другое время Вениамин был бы приятно удивлен взволнованной сдержанностью этой статьи. Однако сейчас ему было не до профессиональных журналистских тонкостей. Он сложил газеты на стеллажах так, как они лежали раньше, но сначала вырезал анонс и саму статью, не забыв и о портрете «Эллочки», напечатанном на первой странице. После этого вернулся в спальню и опустился на кровать, чувствуя такую усталость, как будто не две трубы покрасил, а как минимум принял на свои плечи все грехи человеческие.

Неужели вот так? Неужели?..

Нет, не может быть, у него нет ничего, кроме чрезмерно смелых предположений! У него нет никаких доказательств для догадки, которая так и пронзила его, когда он читал об этом кошмаре, свершившемся близ Сортировки, и вспоминал, какое отвращение звучало в голосах близнецов-братьев, говоривших: «Эллочка обкушалась! У Эллочки животик разболелся! Выходит, две недели окрестный бомжатник может спать спокойно!»

Вот, значит, почему они называли Ларису Вятскую «Эллочкой»... С легкой руки «Губернских ведомостей». Эллочка... Людоедка-Эллочка. Это из «Двенадцати стульев», точно. Но там была не настоящая людоедка. А тут... Вот почему это имя возбуждало такие тошнотворные ассоциации! «Приключения людоеда Кости». «Приключения людоеда Васи». Наверное, поганый Сорогин с удовольствием написал бы книжку «Приключения людоедки Эллочки»!

Да, теперь понятно, почему девушка пыталась наложить на себя руки. Ведь на фотографии, несмотря ни на что, она вполне узнаваема! Да и в любом случае – довольно трудно сохранить такое кошмарное преступление в тайне, тем паче – групповое. Конечно, соседи все проведали. Как же ее доставали! Как мучили!

Наверное, узнай Вениамин такое о человеке незнакомом, немедленно проникся бы к нему отвращением. Но Эллоч... то есть Лариса, конечно, Лариса – она была его пациенткой. И естественное отвращение мешалось в его душе с острой жалостью. Он просто ничего не мог поделать с собой – жалел девушку, и все тут. Ее попытка самоубийства была попыткой искупления греха... Может быть, греха даже несовершенного. Вон с каким отчаянием она выкрикнула в полубеспамятстве: «Я не ела! Я ничего не ела!»

Да, теперь понятно, что стало причиной скоропостижной смерти ее бабушки, на похороны которой уехала мать. Понятно, отчего скручивает аритмия ее отца. Все понятно. Понятно...

Вот именно – все.

Веня вложил вырезанные статьи в прозрачную папку, потом сменил домашние джинсы на легкие светлые «вельветы», надел темно-синюю майку, каскетку, солнечные очки и вышел из дому. Огляделся – Гошки с Мишкой во дворе не видно, где-то носятся. После чтения таких статеечек у всякого нормального родителя возникает одно желание: приковать чадо цепями к батарее в квартире, не спускать с него глаз. Чтоб, не дай бог, не съел кого-нибудь. И чтоб его самого не съели.

Белинский жил на улице Тимирязева, неподалеку от телецентра. Оттуда в Печеры прямиком шла маршрутка, однако ждать ее пришлось долго, а на перекладных Вене ехать не хотелось. Он стоял, прикидывал, как поведет разговор, с чего начнет его, но нипочем не мог выстроить линию поведения, не мог найти нужных слов.

Лезли в голову мысли о том, что завтра они с Инной должны ехать на дачу к ее двоюродному брату Василию, которому стукнуло сорок четыре года, а там непременно будет фирменный шашлык, который грозился приготовить для Василия сам великий Валера, хозяин модного ресторана «Барбарис». В том, что шашлык будет отменным, можно не сомневаться. Веня сомневался лишь в одном: сможет ли он пропихнуть в рот хоть кусочек, не задумываясь о том, чье это мясо... Да, похоже, он надолго траванулся всей этой историей, пусть всего лишь морально!

Уже подходя к знакомому подъезду, куда лишь вчера приезжал по вызову, Вениамин вдруг подумал, что никого не застанет дома. Все-таки Вятский где-то трудится, а сейчас самое рабочее время. Или он может оказаться в 33-й больнице, откуда все еще не выписали и долго еще не выпишут Ларису.

Белинский несколько раз нажал на звонок и, пока ждал, ощущал, как крепнет в нем малодушное желание смыться отсюда. Оно конечно – намерения им владеют самые благородные: доказать невиновность одного человека, – а ну как он категорически ошибся с самого начала в другом?! И сейчас придется ляпнуть в лицо измученному, больному...

Он не успел додумать: дверь открылась.

– Вы?! – Вятский с изумлением уставился на Вениамина. – Проведать пришли? Глазам не верю.

– А что, подумаешь, – лихо отозвался Веня, с трудом останавливаясь, чтобы не дать стрекача вниз по лестнице. – Я тут... это... к знакомому ходил. Ну и, думаю, забегу, посмотрю, как вы.

– Чудо, что вы меня застали, – пробормотал Вятский, делая неохотный приглашающий жест. – Я вообще-то был у Лары в больнице, меня, правда, в палату не пускают, но я так, в коридорчике. Думаю, вдруг она позовет, захочет кого-то увидеть. Но нет...

– Она в сознании?

– Так, в полузабытьи. Лежит, бормочет что-то...

Вениамин мог бы точно сказать, что именно бормочет маленькая полуживая грешница. То же, что шепнула тогда, лишь открыв глаза. Свое последнее оправдание.

– Давайте-ка я вам пульс посчитаю, – проговорил он неловко. – Пульс... ну и ну. Давление у вас пониженное?

– Да, гипотония по жизни.

– Это вас и спасает. Будь вы гипертоником да с такой аритмией... – Он махнул рукой.

– Что, давно загнулся бы? – с подначкой спросил Вятский. – Мне это уже говорили. И знали бы вы, как я иногда жалею, что у меня пониженное давление!