Нарцисс для принцессы (Анна Леопольдовна – Морис Линар) - Арсеньева Елена - Страница 4

Жених был облачен в белую шелковую одежду, вышитую золотом; его очень длинные белокурые волосы были завиты; отчего-то он всем показался похожим на жертву. Впечатление усугубилось тем, что, поздравляя молодых, их залили потоками слез. Рыдала и сама невеста, и горькие слезы лились на ее платье с корсажем из серебряной ткани, спереди сплошь усыпанным бриллиантами. Кроме того, ее завитые волосы были разделены на четыре косы, перевитые бриллиантами, а на голове была маленькая бриллиантовая корона; вдобавок множество бриллиантов было укреплено в ее темно-русых волосах, что придавало ей еще больше блеску. Не уступала ей роскошью наряда и императрица, одетая в затканное золотом, сверкающее платье; правда, из драгоценностей на ней были только жемчуга, почему особенно ехидные дамы из числа посольских жен решили, что все русские бриллианты были одолжены на один вечер невесте. Конечно, эти домыслы были сущим злоехидством и чепухой! Царевна Елисавет также выглядела премило в розовом платье, вышитом серебром и украшенном драгоценными каменьями… Ну и так далее.

После пышной, долгой и утомительной церемонии императрица лично проводила новобрачную в ее комнату. Ее сопровождали две-три придворные дамы, герцогиня курляндская и жена английского посла леди Рондо. Им надлежало раздеть молодую и облачить ее в капот из белого атласа, отделанный тонкими брюссельскими кружевами. Затем императрица послала дам пригласить принца к своей новобрачной. Леди Рондо показались знаменательными слезы принцессы Анны и грозно сошедшиеся к переносице брови императрицы. Леди Рондо была очень востра, поэтому несколько раз оглянулась, уходя, и ее любопытство было вознаграждено: она увидела, как императрица отвесила племяннице несколько изрядных пощечин. Видимо, после этого последнее сопротивление Анны ненавистному браку было сломлено, и принц мог войти к жене, не рискуя быть выброшенным в окошко или выгнанным за дверь.

Итак, брак свершился, и потянулась череда послесвадебных торжеств. Маскарады, ужины, фейерверки, балы с великолепными кадрилями, сельские праздники на природе – все это и много чего еще делалось для молодоженов, которые искренне, по убеждению многих наблюдающих, ненавидели друг друга. Но если Антон-Ульрих был слишком робок, чтобы выказывать свои истинные чувства, то Анну могло остановить только присутствие суровой тетушки.

А между тем известие о бракосочетании в Петербурге достигло Дрездена. Одновременно стало известно и о тяжелой болезни императрицы. Распространились слухи, что она может более не выздороветь и тогда правительницей станет не кто иной, как принцесса Анна! Между прочим, в августе 1740 года она родила ребенка, нареченного Иоанном и впоследствии известного как Иван Антонович.

Императрица была в таком восторге, что назвала его наследником престола. Рождение внука весьма улучшило и ее здоровье, и состояние духа, поэтому она вполне спокойно восприняла известие саксонского посланника Сума о том, что двор отзывает его, а ему на смену присылает нового министра.

– Нового? – с интересом спросила Анна Иоанновна. – И кого же?

– То есть, вернее, старого… – замялся Сум. – Я хочу сказать, это будет граф Линар. Надеюсь, ваше величество ничего не имеет против?

Императрица была убеждена, что история великой любви ее воспитанницы давно канула в Лету. Ну в самом деле, кто не влюблялся в пятнадцать лет? Теперь у Анны муж, ребенок – какая может быть еще любовь?!

Она забыла, что сама всю жизнь любила одного мужчину. Да, многое можно бросить в упрек ее связи с Бироном, но то, что зиждилась она на пылкой любви со стороны Анны Иоанновны, – это бесспорно…

Императрица снисходительно улыбнулась и одобрила приезд Линара. Кажется, это было последнее добро, которое она сделала для племянницы, ибо вскоре (17 октября 1740 года) она назначила регентом не Анну, не ее мужа, а… своего бывшего любовника.

Таким образом, правителем России стал бывший конюх, герцог курляндский Эрнест Бирон.

Россия ужаснулась… Еще больше ужаснулись Анна Леопольдовна и ее супруг, которых Бирон, чуть что было не по нему, грозил выслать в Германию, а наследником трона сделать принца Голштейн-Готторнского, внука Петра Великого, Петра-Ульриха. С тех пор Анна возненавидела кузена лютой ненавистью и называла его не иначе как «чертушкой».

На ее счастье, Бирон так «хорошо» правил, что вызвал всеобщую ненависть. Более или менее сносно относилась к нему только царевна Елисавет, в которую Бирон был тайно влюблен, а потому старался не притеснять эту никому не нужную красавицу. 8 ноября 1740 года, не «поцарствовав» и месяца, Бирон был арестован фельдмаршалом Минихом, которого поддерживали военные, и сослан в Пелым.

Анна Леопольдовна стала правительницей.

Около этой калитки в ограде, отделяющей большой запущенный сад некоего частного дома от столь же запущенного, только еще большего сада Летнего дворца, всегда стоял часовой. Ничего удивительного в том, что в этом саду околачивался часовой, не было: ведь в Летнем дворце жила правительница Анна Леопольдовна, матушка малолетнего императора Ивана V Антоновича. Правительницу надлежало охранять. Гораздо удивительнее, что здесь, в столь укромном уголке, стоял только один часовой.

Смешно. Ну кто, какой злоумышленник, возымей он опасное намерение, попрет с улицы? Даже и не торчи там целая гвардия часовых! Нет, всякий уважающий себя злодей непременно поищет местечко, которое почти не охраняется. Вроде этого сада. Так что именно здесь надо бы гвардию расставить на каждом шагу!

Но часовой всегда был один. И вел он себя, надо сказать, очень странно. Когда царевна Елизавета Петровна, загулявшись по саду своей кузины, полюбопытствовала однажды, что там, за калиточкой, чье владение, часовой пройти ей не дал. Точно так же завернул он однажды прочь и самого принца Брауншвейгского, Антона-Ульриха, мужа Анны Леопольдовны. Принц просто ушам своим не поверил, услыхав решительное:

– Ходу нет, пускать никого не велено!

Принц Антон-Ульрих, впрочем, счел, что такая решительность вызвана исключительно соображениями безопасности, и скандала устраивать не стал: отправился покорно восвояси, даже не полюбопытствовав, что ж там за дом такой виднеется за оградой. Да и царевна Елисавет, по врожденному легкомыслию, немедленно об этом доме забыла. А вот кабы дали волю своему любопытству Елисавет и Антон-Ульрих, кабы решились они покараулить и выведать, когда и по какому случаю открывается калиточка, узнали бы они, что проход в нее дозволен только двоим. Мужчине и женщине. Женщиной была любимая фрейлина правительницы Анны – Юлиана Менгден. Ну а мужчиной – новый (вернее, старый!) саксонский посланник, обольстительный граф Морис Линар. Именно он снимал тихий дом, стоявший в глубине заброшенного сада. И об этом жилище не знал ни польский король, ни дрезденский двор, интересы которых представлял граф Линар в России, ни русские министры, в том числе всемогущие фельдмаршал Миних и вице-канцлер Остерман.

Этот дом был снят не для устройства дел государственных, а любовных свиданий. Однако ошибкой было бы думать, что дамой сердца Мориса Линара была вышеназванная Юлиана Менгден!

…Он проходил через калитку, прикрывая лицо плащом, открываясь только на миг, чтобы вышколенный часовой увидел: идет именно тот, кому идти здесь дозволено. Чуть только раздавался скрип калитки, как из-за деревьев выступала женская фигура в ярко-синем платье. Юлиана всегда носила ярко-синее или голубое – это были ее любимые цвета. Подхватив графа под руку и заглядывая ему в лицо с самой приятной улыбкой, фрейлина увлекала его к двери, ведущей во дворец, – столь же укромной, что и калитка в ограде. Боковой темной лестничкой, на которой пахло пылью и мышами, они поднимались на верхний этаж. Если бы их застигли на этом пути, Юлиана прославилась бы как шлюха, которая водит к себе любовника, пользуясь тем покровительством, которое оказывала ей правительница Анна. Был бы скандал… Дойди он до принца Антона-Ульриха, Юлиану, возможно, вышвырнули бы туда, откуда она несколько лет назад приехала с двумя своими сестрами, – в Лифляндию.