Мост бриллиантовых грез - Арсеньева Елена - Страница 23

Собственно, не такая уж это была и толпа: человек десять, сидевших на складных стульчиках или прямо на ступеньках, подложив под себя сумки. У всех на коленях лежали альбомы, и все с видом прилежных школьников рисовали грузного, весьма немолодого, бородатого сатира, пытающегося поймать молоденькую, хорошенькую, очень испуганную нимфу.

– Вот так номер! – пробормотал смутившийся Роман. – Не похожи они на юных художников! Делать больше нечего…

В самом деле, люди тут собрались вполне зрелые, на вид от тридцати лет до шестидесяти, и с этими альбомчиками на коленях они смотрелись одновременно забавно и трогательно.

– Ну, ты знаешь, – сказала Фанни, скользя взглядом по лицам старательных художников, – в Париже много всяких школ искусств для взрослых. Есть школа искусствоведения при самом Лувре, есть школы в каждом аррондисмане, даже не по одной. Школы рисования и музыкальные, спортивные клубы, хоровые студии…

– О, хоровые студии! – оживленно воскликнул вдруг Роман, и лицо его просияло. – Однажды я видел одну такую студию в парке Аллей. Вернее, слышал их выступление. Мы с Эммой там гуляли…

Эмма? Это еще что?!

– А кто такая Эмма? – резко спросила она.

– Эмма? – хлопнул ресницами Роман. – Да это ж мою маман так зовут. Ей нравится, когда я ее по имени называю. Она говорит: «Слово «мама» по отношению ко мне лет десять мне прибавляет, а я еще слишком молода, чтобы быть матерью такого великовозрастного оболтуса». Я тебе разве не говорил, как ее имя?

– Нет, – качнула головой Фанни. – Не говорил. Никогда.

Ей стало стыдно, что она завелась по пустяку. Причем завелась так сильно и так быстро.

Значит, ее зовут Эммой, эту женщину, которая произвела на Фанни столь странное впечатление…

Вдруг вспомнилась прелестная сцена из любимой оперетки Поля-Валери «Летучая мышь». Не счесть, сколько раз он водил Фанни в музыкальный театр в далекие, невозвратные годы его молодости и ее юности, сколько раз она слышала комичный диалог Айзеншталя с его женой:

«– Тут Эмма как закричит нечеловеческим голосом: «Стреляй!»

– Эмма?! Но ведь ты сказал, что так зовут собаку?!

– Конечно, собаку. А ты что, хотела, чтобы собака кричала человеческим голосом?»

Ну и к чему это вспомнилось? Подлец Айзеншталь обманывал бедную жену, а Роман? Очень может быть, что его мать и впрямь зовут Эммой, только вот вопрос: с ней ли он там гулял, в Аллеях?

А, ладно, не все ли равно! В любом случае это было до появления Фанни в его жизни, так что не стоит ссориться по пустякам.

И в этот миг Фанни показалось, что на нее кто-то пристально смотрит. Оглянулась – так и есть. Одна из учениц художественной школы, пышногрудая блондинка, примерно ее ровесница, ухоженная, элегантная, очень красивая, глаз с нее не сводила. Странное было у них выражение… Примерно так можно смотреть на старинного знакомца, которого ты считал умершим – и вдруг встречаешь его на улице, однако особой радости у тебя эта встреча не вызывает, и это еще мягко сказано! Например, ты вспоминаешь, что подстроил этому человеку немалую подлость… и видеть тебе его вовсе не хочется, но деваться некуда, встреча уже состоялась…

Фанни чуть усмехнулась, резко отвернулась от блондинки и слегка посторонилась, чтобы не загораживать от нее Романа. Взяла его за руку, притянула к себе:

– Извини, я тебя перебила. Ну и что там было, в Аллеях?

– Ну, – с некоторой растерянностью начал рассказывать Роман, от которого, похоже, не укрылась рокировка Фанни, – мы немножко на карусели прокатились, а потом вдруг услышали музыку и пошли на нее. А там под аркой собралось народу с полсотни – с нотами в руках, и поют, и поют… В том числе, между прочим, «Бесаме мучо»…

– Бесаме мучо! – радостно воскликнула Фанни, обхватывая его шею и притягивая к себе. – Целуй меня крепче!

Она припала к его губам, а краем прищуренного глаза отметила нахмуренные брови блондинки. Роман, явно смущенный тем, что они целуются на глазах целой толпы народу да еще где – в центре святилища, Лувра, попытался было отстраниться, однако Фанни вцепилась в него крепко. И вдруг заметила, что глаза его не закрыты, как обычно в поцелуе, а открыты и смотрят на нее довольно сердито, даже зло.

Фанни встревоженно отстранилась:

– Ты что?

– А ты что?! – Роман обернулся, огляделся исподлобья, потом повернулся к Фанни, уже не скрывая раздражения: – Ты для кого стараешься? Кому ты хочешь продемонстрировать наши отношения? Этой блондинке с сиськами до пояса? Это твоя подруга, перед которой ты хочешь похвастать новым любовником, как новым платьем?

Он сбросил руку Фанни со своего плеча и пошел к выходу из зала.

Мгновение она стояла, как прибитая к полу, пораженная одной мыслью: «Как он мог догадаться? Откуда он знает?» – но тотчас спохватилась и кинулась следом, молясь в душе только об одном: чтобы проклятущая блондинка не заметила их размолвки.

Догнала Романа в переходе, подбежала, вцепилась в его руку:

– Подожди. Пожалуйста, подожди!

– Ну, что? – не останавливаясь, угрюмо бросил он. – Я, знаешь, не бабья тряпка, которой можно хвастать.

– Нет, нет! – Фанни, пытаясь остановить его, мелко семенила рядом. – Нет, нет, не в этом дело! Ты ошибся!

– Ничего я не ошибся!

– Ну да, да! – Она забежала вперед и преградила ему путь. – Ну погоди! Понимаешь, это все не так просто. Ты угадал… Я не понимаю, как ты мог догадаться! Да, я хотела похвастать тобой, твоей красотой, тем, что ты мой… Но у меня для этого есть причина. Эта баба с сиськами до пояса, как ты правильно сказал… – Фанни нервно хихикнула, – эта проклятущая баба… Ее зовут Катрин, она моя бывшая подруга. И полгода назад она отбила у меня любовника. Нагло так, если б ты только знал, как нагло! Она мне страшно завидовала, когда мы с этим мужчиной сошлись, а потом, когда он к ней ушел, она так злорадно бросила мне в лицо: «Ничего, может быть, найдешь другого…»

Фанни судорожно сглотнула. Она не намеревалась сообщать Роману о том, какими словами закончила свою фразу Катрин: «…хотя трудновато это будет в твоем возрасте!» Ну да, Катрин на пять лет младше Фанни, но она не переставала трещать, что больше тридцати пяти ей никто не дает. Что и говорить, выглядела она сногсшибательно… для тех, кто любит приторно-сладкую, пышно-воздушную смесь ванильного крема и безе.

– Я хотела показать ей, что не умерла с горя, что я живу, что у меня есть такое чудо, которому мой прежний любовник даже в подметки не годится! – выпалила Фанни. – Что ж плохого в том, что я горжусь тобой, твоей красотой?

Роман смотрел по-прежнему неприветливо.

– Ну, я так понимаю, ты бы хотела, чтобы твой прежний любовник узнал, что у тебя кто-то другой появился?

Фанни никогда не умела врать. Тетушка Изабо частенько всплескивала руками в отчаянии: «Господи, девочка, твоя простота тебя погубит! Ну будь ты хоть чуточку полукавее, похитрее!» И сейчас Фанни чуть не ляпнула наивно: «Ну да, а что тут такого?!» – но все-таки прикусила язык и только пожала плечами: понимай, мол, как знаешь!

– А как его зовут? – спросил Роман.

– Я называла его Лоран, – с усилием выговорила Фанни. – Он тоже русский, как ты, я не могла выговорить его имени… Ну прости меня…

Роман усмехнулся:

– Да за что прощать-то? Странные вы существа, женщины… Я уж давно отчаялся вас понимать. Так, плыву по течению в отношениях с вами…

– Ты на меня больше не сердишься? – Фанни схватила его за руку, жалобно, искательно заглядывала в лицо.

– Как говорит моя маман: чего хочет женщина, того хочет бог! – с видом терпеливой покорности судьбе сказал Роман. И Фанни прильнула к нему, чувствуя, что почти обожает эту самую маман за ее житейскую мудрость!

Они едва успели соприкоснуться губами, когда стук каблучков заставил их нехотя отстраниться друг от друга. Проплыло сладковатое облако «Синема» от Ив Сен-Лорана, а в центре его, покачивая бедрами и потряхивая своими ошеломляющими грудями, двигалась, гордо неся золотоволосую голову, Катрин в элегантных клетчатых брюках, заправленных в замшевые сапожки, и простеньком розовом кашемировом джемпере всего за каких-нибудь евро двести. Для нее это была дешевка, при Лоране-то!