Мост бриллиантовых грез - Арсеньева Елена - Страница 11

Водитель гнал себе и гнал, не обращая ни на что внимания. Кондукторша попыталась урезонить компанию, но ее послали так далеко и в таких выражениях, что она отвернулась от салона и молилась только, чтобы скорей уж был вокзал. Двое-трое пассажиров в происходящее никак не вмешивались: жизнь, знаете ли, учит… Девочка отталкивала пьяные рожи и жалким голосом приговаривала:

– Не надо, помогите! Не надо, помогите!

Наконец Роман, который все это время тоже упорно таращился в темное стекло, делая вид, что скандал его никак не касается, не выдержал.

– Ну ладно, кончайте, ребята, – сказал миролюбиво. – Вон, до слез перепугали девчонку. Да отстаньте вы от нее, сейчас на Московский вокзал приедете – там сколько угодно найдете хороших, сговорчивых…

– А мы хочем эту! – гнусаво завопили пацаны, не желавшие общаться с синявками, обитательницами подворотен близ Московского вокзала, и принадлежавшие, судя по изысканности вкусов, к потомках тех гегемонов, которые в постреволюционные годы считали особенной доблестью изнасиловать как можно больше девушек из благородных семей. Буревестник революции Максим Горький даже рассказ на эту тему написал, который так и называется – «Графиня». – Мы хочем эту, и если ты, пидор, будешь нам мешать, то мы тебе сделаем то-то и то-то, поял?

– Поял, – ответил Роман. Вынув из кармана мобильник, он набрал номер 02 и, пока пацаны онемело на него таращились, попросил ответившего дежурного, чтобы постовые на Стрелке задержали такую-то маршрутку, в которой распоясались хулиганы.

Он даже не успел отключить телефон, как мобильник был из его рук вырван и выброшен в окно, а потом пацаны схватили Романа за руки и за ноги и потащили к двери.

– Останови! Открывай! – заорали они водителю, пытаясь вышибить двери Романом.

Однако водитель нажал на клаксон и сигналил непрерывно. С той стороны моста, где был пост ГАИ, уже помчалась патрульная машина, а еще одна ринулась вслед маршрутке от Нижегородского отделения милиции, куда был сразу передан вызов…

Когда две милицейские машины блокировали маршрутку на въезде на мост, пацаны спохватились, конечно, и даже оказались готовы к мирным переговорам, однако Роман валялся на полу маршрутки почти без сознания, основательно избитый, с сотрясением мозга и двумя сломанными ребрами, что и выяснилось, когда его отправили в больницу на спешно вызванной «Скорой помощи». В суматохе куда-то исчез его рюкзачок с «Кодом да Винчи» и портмоне, в котором лежали деньги и паспорт. Об этом Роман узнал на больничной койке… с которой ему пришлось подняться, потому что он должен был заняться похоронами отца и матери. Да-да! Галина Ивановна умерла от разрыва сердца, когда была вызвана вместе с Эммой Шестаковой на опознание трупа Константинова В. С.

Вообще нервы человеческие, тем паче женские, – штука довольно-таки странная. Галина Ивановна хоть и со слезами, но стойко подтвердила, что этот голый мертвец, лежащий на столе прозектора, – ее бывший муж, а потом, когда вышла в коридор, где ожидал следователь, предъявивший ей протокол с места действия и список найденных у Константинова вещей, вдруг лишилась сознания, упала, а спустя несколько минут и скончалась. Эмма Петровна была при этом, и какое-то время следователь за ее состояние тоже побаивался: так она побледнела. И, что характерно, тоже вполне мужественно держалась в мертвецкой, а выйдя оттуда…

Все-таки как еще часто попадают в органы дознания и правосудия люди случайные, не умеющие проникнуть в суть поступков человеческих! Этот следователь явно принадлежал к их числу. Потому что любой другой на его месте мигом смекнул бы, что и Галина Ивановна, и Эмма Петровна были потрясены тем, что обнаружили в списке вещей их общего мужа.

А вернее – не обнаружили…

Самое удивительное, что Фанни совсем не удивилась, когда, возвращаясь от тетушки, спустилась в метро на станции «Центр Добентон» и на пустой платформе обнаружила знакомую фигуру в рыжей куртке и сизых джинсах. Она только обреченно вздохнула и медленно подошла к Роману.

Тот, впрочем, ее даже не заметил, а продолжал трудиться над автоматом с напитками, печеньем и орешками, снова и снова опуская в прорезь монетку в один евро и нажимая на кнопку. Монетка со звоном выскакивала в лоточек, куда, по идее, должна была свалиться упаковка с печеньем, или баночка с пепси-колой, или пакетик орехов. Роман вытаскивал ее, опять опускал в прорезь, опять нажимал на кнопку… Результат продолжал оставаться прежним. То есть никаким.

Фанни несколько мгновений постояла за его спиной – совсем как днем стояла там, у себя в бистро, – понаблюдала, тая улыбку, потом проговорила:

– Привет, что ты здесь делаешь?

Роман обернулся, смерил ее взглядом – тоже, полное впечатление, не удивившись этой новой встрече – и ответил рассеянно:

– Как что делаю? Пытаюсь выманить у этой жадины какой-нибудь чебурек, а то есть очень захотелось.

Вот оно! Вот о чем она хотела у него спросить, вот почему целый день о нем думала, с облегчением сообразила Фанни.

– А что такое чебурек?

– Чебурек… ну, это такой плоский пирог с мясом, какое-то восточное блюдо. Очень вкусно бывает приготовлен. А бывает – гадость ужасная.

– Не хуже, чем эти печенья, – Фанни с отвращением посмотрела на «меню» автомата.

– Да ладно! – снисходительно махнул рукой Роман. – Вот эти шоколадненькие очень даже ничего. Только с автоматом какие-то проблемы.

– Это не с автоматом проблемы, а с твоей монеткой, – усмехнулась Фанни. – Скажи на милость, почему ты опускаешь один евро, если вот тут ясно написано, что нужно опускать два?

– Да разве не понятно? – пожал плечами Роман. – У меня нет двух евро. Вот думаю: может, эта железяка сжалится? Я ведь на ковбоя в вашем бистро всю свою милостыню спустил, да так ничего и не добился.

– Как – не добился? Когда ты ушел, я посмотрела – перо сбито! Я еще удивилась, что ты не взял выигранное пиво.

– А, ну это, видимо, последний выстрел сбил перо. Я нажал на рычаг и даже не посмотрел, как там и что, повернулся и ушел, – пояснил Роман. – А пиво я не пью. Я его терпеть не могу. У нас в России все, как ошалелые, сосут это пиво днем и ночью из огромных таких двухлитровых пластиковых бутылок. Осоловелые, глазки в кучку… Нация упившихся обормотов… Ну их вместе с пивом!

В эту минуту подошел поезд. Фанни глянула на него и не тронулась с места.

– Вы что, не едете? – удивился Роман.

«Что я, с ума сошла?!» – мелькнуло у Фанни.

– Еду, конечно! До свиданья!

– Почему? Я тоже еду!

Роман схватил ее за руку, подтащил к ближнему вагону и замешкался перед дверью.

«Он что, раздумал?» – подумала Фанни и нажала на зеленую круглую кнопку. Дверь распахнулась, она вскочила в вагон, Роман следом.

– Черт! – фыркнул он. – Вечно я забываю, что надо на эти кнопки нажимать. У нас в России двери в метро открываются автоматически.

– Да ну? Хорошо!

– Кажется, только это у нас и хорошо, все остальное плохо. Прошу вас. – Он придержал откидное сиденье, подождал, пока Фанни сядет, потом плюхнулся сам. Вытянул длинные ноги, обтянутые джинсами, и уставился на список станций, которые предстояло проезжать.

Фанни покосилась на его профиль и быстро, незаметно вытерла о юбку руки (у нее вдруг вспотели ладони). И пришлось откашляться, прежде чем удалось выговорить:

– Значит, в России все плохо. Но здесь, как я поняла, у вас тоже не ладится… Вы с матерью где живете? В общежитии для иммигрантов?

– Жили сначала, но матери там не понравилось, – покачал головой Роман. – Черные кругом. Это же ужас, сколько в Париже черных и арабов! Вы не боитесь, что ваша нация вообще скоро выродится?

– Бояться этого считается во Франции дурным тоном, – сухо ответила Фанни, которая, честно сказать, была расисткой, хотя ни за что на свете не призналась бы в этом никому, кроме самой себя. – А что, в России нет засилья черных и арабов?