Мода на умных жен - Арсеньева Елена - Страница 12

Раздались шаги, и в прихожей, где так и стояла озадаченная Алена, появился Алексей, сжимая в руках трубку радиотелефона. Вид у него был… странный, назовем это так.

– Я похож на сумасшедшую старушку? – подавленно спросил Алексей, пытаясь улыбнуться. – Нет, серьезно, похож? Потому что, кажется, дело к этому идет…

– К старости? К сумасшествию? Или к перемене пола? – пробормотала Алена, с трудом сдерживая смех.

– Вы разговор слышали? – вместо ответа снова спросил Алексей. – Вы представляете… дети, оказывается, чуть не час ждут меня в «Шаховском», где я на сегодняшний вечер заранее заказал столик на четверых.

– Вы?

– Ну да. То есть так сказала моя дочь, и у меня нет никаких оснований ей не верить. Ну и вот… В общем, дети уже там, в ресторане, нам осталось только к ним присоединиться. Оказывается, Галя звонила мне днем, что-то хотела уточнить насчет нашей вечеринки, но у меня был отключен мобильник. Действительно, отключен. Даже не знаю, как это получилось. Словом, или у меня уже склероз, или это проявление все тех же моих странностей…

– А дочь ваша вас не разыгрывает? – осторожно предположила Алена. – Может быть, у нее юмор такой? У нынешней молодежи шутки, знаете ли, бывают самые что ни на есть патологические!

Алексей хмуро глянул исподлобья:

– Вы что, так хорошо знаете всю молодежь? Сомневаюсь. В любом случае, думаю, обобщать не стоит.

«Ого! – насмешливо подумала Алена. – Оскорбленный папаша кинулся на защиту милой доченьки… Как бы он не передумал на мне жениться, опасаясь, что я могу сделаться злобной мачехой для его крошки».

Она вроде бы и похихикала над своими мыслями, но на самом деле ей стало скучно. Похоже, у ее жениха не все в порядке с чувством юмора. Да ладно, под венец им на самом-то деле ведь не идти, а назвался груздем – полезай в кузов!

«Правда, большой вопрос, чего ради я груздем назвалась, – мысленно вздохнула Алена. – Нет, серьезно, за каким чертом вообще влезла в эту историю?! Ну, Лев Иванович, товарищ Муравьев… Какой-то патологический у вас все же дар убеждения!»

Заметив, что Алексей по-прежнему стоит перед ней с надутым видом, она небрежно сказала:

– Извините, я никого не хотела обидеть. Но забавно наблюдать, что вы скорее готовы себя зачислить в склеротики-психопаты, чем предположить какой-то умысел – я не говорю ведь преступный, а хотя бы элементарный розыгрыш! – со стороны дочери. А между тем вы сами говорили и мне, и, насколько я знаю, Льву Ивановичу, что никому даже в своем доме не доверяете. Даже как бы подозреваете детей в каких-то… ну, не происках, но, возможно…

– Я так сдуру сказал, – с изрядной долей воинственности перебил Алексей. – И жалею, что опустился до таких гнусных предположений относительно своей семьи. Если я не буду верить дочери и ее будущему мужу, то кому тогда мне останется верить?

– Но, насколько я помню, – пожала плечами Алена, – именно в этом и состояла причина моего, простите, внедрения в ваше семейство. Предполагалось, что я попытаюсь исследовать ситуацию, которая может оказаться для вас опасной. Если названная причина отпадает, если вы перестали верить в возможную опасность и даже как бы не допускаете ее существования, то что же я, извините, здесь делаю? Может быть, покончим с этой ерундой, я вернусь домой, а вы поедете к «Шаховскому» сами по себе?

– Поедем мы вместе, – твердо сказал Алексей. – Во-первых, столик заказан на четверых – мною или моей не в меру расшалившейся дочкой, роли не играет. Ужин в качестве подарка мне оплачен детками – и ваши приборы там уже стоят, и, если я правильно понимаю, фондю уже на изготовке. Во-вторых, вы должны меня простить. Это, знаете, неистребимо – если родительский инстинкт взбрыкивает, то уж взбрыкивает!

– Ладно, поверю вам на слово, – несколько принужденно улыбнулась наша героиня, у которой как детей, так и родительского инстинкта не было, а значит, ничего такого у нее отродясь не взбрыкивало. – Поехали, значит?

Алексей кивнул и улыбнулся. А когда они вошли в лифт, закончил то, что начал было во дворе и от чего отвлек его всеядный читатель-гистолог по имени Николай Дмитриевич.

Алена слегка ответила на поцелуй, который, впрочем, тоже был легким и ни к чему не обязывающим: поцелуй-знакомство, поцелуй-разведка… может быть, а может и не быть…

Алексей тихонько вздохнул, оторвавшись от нее, а она улыбнулась и подумала, что никогда в жизни у нее еще не было так холодно на душе после поцелуя, как сейчас. Вообще-то она знала, что представляет собой довольно пылкую и порой не в меру заводную штучку, да и целоваться очень любила, но сейчас ничто не шевельнулось в глубине души, холодной и ленивой. Или Алена слишком уж ощущала себя, так сказать, при исполнении? И ведь нельзя было сказать, что Алексей ей не нравится! У нашей героини частенько случались спонтанные такие, скорострельные романчики с людьми, которых она знала гораздо меньшее количество времени и с которыми обменялась гораздо меньшим количеством слов, прежде чем отправиться с ними в постель – отправиться к обоюдному удовольствию. Здесь же создавалось впечатление, что и Алексей повинуется не внезапно вспыхнувшему желанию, а словно бы хочет непременно с Аленой помириться, опасается, что задел ее своей отповедью и она сейчас обидится, уедет домой и оставит его наедине с его проблемами.

Но если так, значит, в глубине души он и впрямь страшится возникших проблем, без всякого притворства.

Опомнись, несчастная! Зачем ему притворяться? Кажется, на почве написания столь огромного количества детективов – ведь уже штук двадцать пять наваляла, кабы не больше! – ты разучилась воспринимать людей адекватно, тебе всюду видятся какие-то злоумышленники, словно вахтеру, прослужившему век в Конторе Глубокого Бурения и стоящему теперь на страже входа в общественный туалет типа сортир.

Да нет, вахтеры тут ни при чем. Ты воспринимаешь оттенки поведения Алексея именно так, как их должна воспринимать одинокая, никого не любящая и никем не любимая женщина, давно уже утратившая веру в мужское бескорыстие и благородство. Но ведь это только твои проблемы, зачем же навешивать их на Алексея, у которого и своих довольно?

– Ну, вот и «Шаховской», – сказал Алексей, останавливая машину на подъеме улицы Пискунова к Покровке. – Добрались ровнехонько через пятнадцать минут. Подождите проявлять свою эмансипацию – я вам помогу.

Он выбрался вон, распахнул Аленину дверцу, подал ей руку.

– Ну, с Богом! – сказал снова, как говорил давеча во дворе. И, придерживая ее под руку, поднялся на крыльцо Дома актера, которому и принадлежал ресторан «Шаховской», названный так, как известно, в честь знаменитого театрального деятеля, князя Шаховского, который во время наполеоновского нашествия уехал в Нижний и провел там некоторое время в компании с Николаем Михайловичем Карамзиным, к слову сказать.

Алексей взялся за ручку стеклянной двери, но тотчас отпустил ее, усмехнулся и сказал:

– Ух ты, нас встречают!

Дверь открылась, и на крыльцо вышел молодой человек лет тридцати, широкоплечий, крепкий, хотя и не слишком высокий, русоволосый, с точеным серьезным лицом и холодноватыми серыми глазами. Чуть улыбнулся:

– Приветствую, Алексей Сергеевич. С днем рождения вас! Поздравляю, желаю и всякое такое.

– Спасибо, Ванька.

Алексей обнял парня, похлопал по плечу.

– Слушайте, Алексей Сергеевич, – спросил тот, отстраняясь, – Галка правду говорила, что вы забыли про вечеринку и приехали праздновать домой?

– Ну, – с некоторым смущением покосился на него Алексей, – что-то в таком роде и впрямь приключилось. Заработался, понимаешь. И вообще, забывчивость свойственна людям после достижения ими определенного возрастного рубежа. Уверяю тебя, и ты того тоже не минуешь. Но ладно, не будем о грустном. Лучше познакомьтесь. Алена, это мой, судя по всему, будущий сын. Знакомство с дочерью вам еще предстоит, а пока вот ее жених. А это, Ванька… ты понимаешь, Алена – моя… так сказать… знакомая.

– Иван, добрый вечер, – улыбнулась Алена, подавая руку, которая была осторожно принята, но не сжата – просто полежала в теплой ладони и была отпущена на волю.