Узник в маске - Бенцони Жюльетта - Страница 69

– Я передам Мари, что вы хотели ее повидать. Смерть брата стала для нее жестоким ударом, и она будет признательна вам за попытку отстоять интересы ее семьи. Королю случается проявлять непонятную жестокость! А ведь всем известно, что он нередко бывает и удивительно добр...

Однако Д'Артаньян уже не верил в доброту Людовика XIV. Добравшись до своего жилища, он вооружился пером и написал Сильви длинное письмо, где высказал все, что накопилось у него на сердце, заверив, что она может всегда рассчитывать на его преданность.

Сильви и Персеваль возвращались с прогулки по саду. Во дворе слуги грузили два экипажа, но появление новой дорожной кареты заставило их отвлечься. Один опустил подножку, другой распахнул дверцу. Раздались радостные возгласы: из кареты вышла стройная светловолосая девушка, тоже в скорбном траурном одеянии. Ее тотчас узнали.

– Боже! – воскликнула Сильви. – Мари!

Мари дотрагивалась до ладоней людей, тянувшихся к ней словно в надежде на добрые вести. Потом кто-то указал ей на сад и, видимо, сказал о гуляющих. Мари, подобрав юбки, устремилась к ним. Не добежав трех шагов, она остановилась.

– Матушка, – молвила она голосом, искаженным волнением, – я приехала просить у вас прощения.

Она уже хотела упасть на колени, но Сильви не позволила ей этого сделать. Охваченная радостью, какую уже не чаяла испытать, она раскрыла дочери объятия. Бледность Мари и страдание, запечатлевшееся на ее прелестном лице, свидетельствовали, что она тоже нуждается в утешении.

Мать и дочь долго стояли, обнявшись, осыпая друг друга поцелуями и не стесняясь слез.

– Я давно тебя простила, – прошептала Сильви. – Увидеть свою доченьку – разве я могла даже мечтать об этом! Ах, Мари, ты сама не знаешь, какую радость доставила своим возвращением!

– Ты обрадовала всех нас, – вставил Рагнель. – Хоть я и не сомневался, что ты не сможешь не приехать, не сможешь не разделить с матерью эти страшные часы.

Персеваль тоже обнял Мари, однако проявленная им при этом сдержанность не прошла мимо ее внимания.

– Вы меня не простили? – спросила она печально.

– Я не буду более непримирим, чем твоя мать, хотя мне сейчас больнее, чем ей, пусть я и люблю тебя по-прежнему. Когда мы томились в неведении о твоей судьбе, она чуть не скончалась от тревоги, а когда мы все узнали, она помешала мне отправиться к тебе, чтобы высказать в присутствии Мадам, что я о тебе думаю. В сущности, она была права: я бы только все усугубил. Теперь я счастлив, мы все забудем. Но известно ли тебе, что уже через час мы уезжаем?

– Я обратила внимание на приготовления. Но отчего такая спешка? Куда вы направляетесь?

– Не хотим дожидаться, пока новый хозяин выставит нас из пределов своих владений, – объяснил Персеваль с горечью. – Мы переезжаем в Конфлан – единственное, что король милостиво соизволил сохранить за твоей матерью. Да и то потому, что замок принадлежит ей самой, ибо она еще в детстве получила его в дар от покойной герцогини Вандомской, да хранит господь ее душу. – Произнося эти слова, шевалье снял шляпу.

Сильви всхлипнула. Герцогиня Франсуаза скончалась в сентябре в своем старом особняке в предместье Сент-Оноре, куда возвратилась после отплытия флотилии, чтобы быть поближе к новостям. Ей уже исполнилось семьдесят, и она не выдержала известия о смерти сына, как его не выдержал ее старший сын, Луи де Меркер, кардинал-герцог Вандомский, который, как рассказывали, был совершенно раздавлен трагическим известием. К страданиям Сильви прибавилась скорбь по женщине, заменившей ей мать, которую она по причине ссылки не смогла навестить на смертном одре.

Мари нежно взяла мать под руку и медленно повела ее к дому.

– Бедная герцогиня! – прошептала она. – Можно подумать, что над Вандомами навис злой рок.

– О да, – молвил Персеваль. – Она пережила троих детей – что может быть трагичнее этого? Да сохранит господь двоих мальчиков, которым предстоит преумножать славу этого гордого рода: молодого герцога Луи-Жозефа – ему только исполнилось шестнадцать, и счастливчика Филиппа, вернувшегося с Канди невредимым. Он, впрочем, горько оплакивает ненаглядного дядюшку.

– Эта смерть многих оставила безутешными, – тихо сказала Мари. – Труднее всего смириться с мыслью, что его уже не придется увидеть, что жизнь пройдет без него...

– Ты все еще любишь его... – прошептала Сильви, беря дочь за руку. – Не надо было возвращать ему его слово.

– Нет, я поступила правильно! Иначе он бы меня возненавидел.

Персеваль поспешил сменить тему, чтобы разрядить обстановку.

– Наш отъезд, видимо, нарушает твои планы? Ты собиралась пробыть здесь несколько дней?

– Нет, я только заглянула сюда ради примирения с вами, прежде чем пересечь море, которое всегда полно сюрпризов. Мадам уезжает в Англию: король посылает ее на встречу с братом, Карлом II, чтобы восстановить согласие наших королевств. Это будет нечто вроде чрезвычайного посольства. Разумеется, я еду с ней. Но путешествие продлится недолго: Месье, свирепствующий с тех пор, как был отправлен в ссылку шевалье де Лорен, не отпускает жену дальше Дувра, где мы проведем всего три дня.

– Это и жестоко, и глупо! – возмутился Персеваль. – Раз король принял решение...

– Месье не всегда склоняется перед волей короля. Он болезненно ревнует жену к ее успеху, а после смерти их сына он ее возненавидел... Где бы они ни жили – в Пале-Рояль, Сен-Клу или Виллер-Котре, согласие устанавливается редко. Но мне надо сказать вам еще кое-что. Я вынуждена принять решение, которое вы, надеюсь, тоже мне простите...

– Снова прощение? – удивленно протянула Сильви.

– Да, причем опережающее само прегрешение. Человек, который поселится здесь вместо вас, зовущийся Сен-Реми, давно в меня влюблен. Я решила выйти за него замуж.

– Что?! – дружно выкрикнули Сильви и Рагнель, не поверив своим ушам. Герцогиня побледнела, как полотно, шевалье, наоборот, сделался красный, как рак.

– Ты рехнулась? – прорычал он.

– Ничуть. Поймите же: король хочет этого брака, так как видит в нем способ снова привить к главному стволу отломившийся побег.

– Король! – фыркнул Персеваль. – Опять король!

– Да, это неизбежно. Он думает, что у нас будут дети. Если я не соглашусь, он навяжет ему другую жену. Я решила не противиться. Уверяю вас, никаких детей у нас не будет...

– Не делай этого, прислушайся ко мне! – взмолилась Сильви. – Пусть тебя не успокаивает близкий к пожилому возраст жениха. Если ты будешь отказывать ему в том, что он имеет право от тебя потребовать как супруг, то он принудит тебя к этому силой. На свое счастье, ты еще не знаешь, какую жестокость способен проявить мужчина, возжелавший женщину! – Она поежилась, припомнив былое. – Это оставляет неизгладимые...

Но Мари не захотела слушать дальше. Она порывисто обняла мать, чмокнула ее в щеку и заторопилась к своей карете.

– Пускай сперва найдет для этого время! – донесся до них ее голос. – Не беспокойтесь за меня! У меня осталась верная подруга – госпожа де Монтеспан. Мадам тоже не даст меня в обиду. Они сумеют мне помочь.

– Боже! – простонала Сильви, закрыв лицо руками. – Что она задумала? Стать женой убийцы! Делить с ним дом и постель! Это немыслимо!

Персеваль пожал плечами и снова взял Сильви под руку.

– При дворе Людовика XIV случается и не такое. Но я доверяю Мари. У нее твердый характер, и ее трудно сломить. Кому знать это лучше, чем вам? Если с ней по-прежнему дружна красавица Атенаис, то это означает, что она будет под надежной защитой. Говорят, король от госпожи де Монтеспан без ума...

Ему пришлось умолкнуть: к ним направлялся аббат Резини, сжимавший в руках требник, словно этот день не отличался от всех прочих. Ничто в его облике не говорило о подготовке к отъезду.

– Вы куда, аббат? – грубовато окликнул его шевалье де Рагнель. – На молитву в парке уже нет времени. Или вы решили не ехать с нами?

Наставник Филиппа, так и не сумевший сбросить вес, печально улыбнулся.