Узник в маске - Бенцони Жюльетта - Страница 39

– Ваш муж принят на военную службу, а это предоставляет немало прав.

– Разумеется, и все же мне хотелось бы увидеть двор вблизи.

– Я об этом позабочусь, маркиза. Герцогиня тоже будет счастлива оказать вам содействие.

Выйдя на темную улицу, Бофор послал Гансевиля за лошадьми, а затем засел вместе с ним в узком зловонном простенке между двумя домами. Здесь сваливали отбросы, поэтому место было облюбовано крысами. Пришлось разгонять их пинками. Прошло всего несколько минут – и от особняка д'Обре отъехала, надсадно скрипя, тяжело груженная повозка, чтобы с грохотом перевернуться, как и было обещано, в конце улицы. Теперь оставалось только ждать.

Ожидание оказалось долгим. Часы на колокольне церкви Сен-Поль пробили девять, десять, одиннадцать, полночь... Герцог и его друг-оруженосец уже начали терять терпение, как вдруг двери особняка Ла Базиньер бесшумно распахнулись, и носильщики в сопровождении двух мужчин, вооруженных шпагами, понесли кого-то в темноте в сторону улицы Сен-Поль.

– Куда она отправилась среди ночи? – пробормотал Бофор, уверенный, что в паланкине расположилась коварная Ла Базиньер. – За ней!

– Вдруг это уловка, призванная нас отвлечь?

– Если из дома появится еще кто-то, ими могут заняться люди госпожи де Бринвилье. Впрочем, ты прав: нам лучше разделиться. Я поспешу за носилками, а ты останься здесь.

Бофор был ярым охотником, привык красться в потемках с ружьем в руках и умел перемещаться бесшумно. Устремившись за маленькой процессией, он убедился, что ее путь лежит к новой иезуитской церкви. Рядом располагалось кладбище, куда можно было попасть и через церковь, и через калитку. Носилки остановились у калитки. Из них никто не появился. Один из охранников подошел к калитке и открыл ее без труда – видимо, располагал ключом. Вернувшись к носилкам, он достал из них продолговатый сверток и взвалил его на плечо. Его напарник и носильщики вооружились заступами.

Глаза Бофора застлала розовая пелена, сердце упало: эти люди определенно намеревались тайно предать земле тело – не иначе, Филиппа! Он выхватил шпагу и готов был броситься на негодяев, как вдруг ощутил на плече чью-то сильную руку.

– Их четверо, монсеньор! Одному вам не справиться.

– Кто ты?

– Ла Шоссе, слуга маркизы. Потерпите, я приведу вашего оруженосца.

– Сперва помоги мне перелезть через стену.

Носилки остались у калитки, а вся четверка ушла на кладбище, заперев калитку изнутри. Ла Шоссе без слов согнулся и подставил Бофору скрещенные руки. Рывок – и Бофор взлетел на стену, откуда бесшумно спрыгнул вниз. Тем временем четверка остановилась в глубине кладбища, но не для того, чтобы копать могилу, а чтобы сдвинуть плиту, открывавшую проход в склеп. Бофор услышал хруст и, не дожидаясь подмоги, бросился на звук, сжимая шпагу.

Четверо, занятые своим делом, не заметили его вовремя, что тут же стоило жизни одному из них, пронзенному насквозь. Однако остальные трое быстро оправились от неожиданности. Пока Бофор тащил из груди убитого свою шпагу, на него набросился оставшийся в живых вооруженный охранник. Бофор, раненный в руку, прижался спиной к кладбищенской стене, готовый обороняться. Носильщики тоже были вооружены – один заступом, другой тяжелым ломом. Но Бофор был так разъярен, что не чувствовал боли и так ловко действовал шпагой, что трое противников отступили на шаг-другой, надеясь воспользоваться какой-нибудь его оплошностью. Двое носильщиков были напуганы, но человек со шпагой оказался умелым фехтовальщиком. Внезапно Бофора осенило, и он крикнул:

– Ты от меня не скроешься, Сен-Реми, или как тебя там! Я прикончу тебя, как бешеного пса!

– Сначала дотянись до меня! Нас трое, а ты один...

Значит, это он и есть! У Бофора словно выросли крылья, и он с ревом кинулся на своих противников. Заступ, занесенный носильщиком, чуть не угодил ему по голове; в следующее мгновение носильщик взвыл и рухнул, как подкошенный, пронзенный шпагой Гансевиля, вовремя подоспевшего на помощь своему господину. Носильщика с ломом ожидала та же участь. Сен-Реми, видя, что соотношение сил сменилось на противоположное, сразу раздумал драться, бросился наутек, как заяц, и исчез с такой стремительностью, словно под ногами у него разверзлась кладбищенская земля.

Гансевиль кинулся за ним вдогонку, а Франсуа опустился на колени рядом с завернутым в материю телом, оставшимся лежать рядом со вскрытым склепом. Разворачивая ткань, он дрожал всем телом и заливался слезами: то был ребенок Сильви, жертва авантюриста и подлой интриганки. Ему, Бофору, придется доставить тело матери... Он был близок к обмороку, представляя себе ее ужас.

Он уже нагнулся к неподвижному мальчику, чтобы запечатлеть на его челе прощальный поцелуй, но тут почувствовал тепло и различил дыхание... Радость грозила обмороком не меньше, чем горе.

– Гансевиль! – гаркнул он, больше не заботясь о соблюдении тишины. – Скорее сюда, Гансевиль! Он жив! Жив!

Он обнял ребенка и, забыв про раненую руку, поднял лицо к звездному небу, мысленно благодаря судьбу за этот подарок.

Прибежавший на зов оруженосец осмотрел мальчика и сказал:

– Он жив, но без сознания. Наверное, его усыпили. Но чем?

– Вдруг это какой-то яд, действующий медленно? – снова встревожился герцог.

– Не похоже.

– Эти негодяи хотели похоронить его заживо! Как можно так низко пасть?

Гансевиль, не отвечая, приблизился к открытому склепу и обнаружил лестницу, уходящую в густую тьму. Спустившись на несколько ступенек, он вернулся назад.

– Вряд ли они собирались его убить, скорее намеревались спрятать на время обыска в особняке Ла Базиньер, которым вы пригрозили. Сен-Реми ни к чему, чтобы мальчик исчез без следа, ведь он намерен тянуть из матери деньги...

– Ты только представь себе, как бы этот бедняжка очнулся в могиле... Наверняка умер бы от страха!

– Очень может быть... Если бы труп обнаружили, на нем не было бы ни следов насилия, ни признаков отравления.

– Я еще не убедился, что снадобье, которым его опоили, – не яд. Надо разбудить мальчика, привести в чувство...

Помощь подоспела незамедлительно. Необычная суета на кладбище и крики Франсуа всполошили отцов-иезуитов. На подмогу уже спешил человек в черной сутане и квадратной шапочке, вооруженный фонарем. Бофор назвал себя и рассказал, что тут только что произошло. Священник бросил взгляд на бесчувственного ребенка.

– Среди наших братьев есть отменный лекарь. Он его осмотрит. А это, – он указал на вскрытый склеп, – не могила, а погреба дворца Сен-Поль, которые мы замуровали, когда возводили свою церковь. Замуровали и забыли... Идемте со мной!

Торопясь за священником и Бофором, несущим Филиппа, Гансевиль усмехался в усы. Иезуиты вряд ли позабыли бы про такую важную находку, как потайной вход в подземелье. Оставалось выведать, как об этом пронюхал Сен-Реми...

В низком темном помещении, украшенном только настенным распятием, стояло несколько скамей. Иезуит зажег от своего фонаря свечи перед святыми образами и вышел. Бофор и Гансевиль уложили Филиппа на скамью. Ребенок дышал ровно, хоть и слабо. Старый монах тщательно его осмотрел, нагнулся ко рту ребенка, понюхал и устремил на Бофора живой взгляд глаз из-под криво сидящих на носу очков.

– Большая доза опиума, – заявил он. – Более слабый организм не выдержал бы, но за этого мальчугана беспокоиться не стоит. Отнесите его домой и дождитесь, когда он очнется. Я слышал, что злоумышленники собирались похоронить его на нашем кладбище.

– Да, святой отец. Я счастлив, что по божьей воле успел вовремя предотвратить злодейство. Сказать по правде, для этого нам пришлось убить троих... К несчастью, четвертому удалось скрыться.

– Господь не даст ему уйти далеко. Не тревожьтесь за трупы, мы сами предадим их земле. У вас есть, на чем увезти мальчика?

– Мы приехали верхом. Мой оруженосец сходит за лошадьми. Завтра я снова буду здесь, чтобы отблагодарить вас и вашу обитель так щедро, как мне подсказывает чувство глубокой признательности.