Узник в маске - Бенцони Жюльетта - Страница 22

В действительности меланхолия Мадемуазель была вызвана не столько этим вынужденным соседством, сколько будущим браком Месье. Ввиду своего высокого положения она всегда считала, что ее руки достоин разве что король, на худой конец – брат короля. Первый уже заключил брак, а теперь и второй собирался последовать его примеру! Неудивительно, что в последние дни у нее ни на что не глядели глаза. Сильви, отлично знавшая обо всем происходящем, позволила себе улыбнуться.

– Это было бы прискорбным шагом. Я-то думала, что ваше высочество ждет один из европейских тронов: кажется, королей вокруг хватает. Начать хотя бы с английского...

Ее перебила Мари, вскричавшая:

– Смотрите, матушка! Герцог де Бофор! До чего красив! Осанка короля! Восхитительный кавалер!

– Откуда ты его знаешь? – спросила ошеломленная Сильви.

– Как это «откуда»? Вы забыли, матушка? Ведь вы сами познакомили нас в Конфлане! С тех пор я его не забывала. К тому же он несколько раз мелькал в монастыре Визитации.

Даже если бы ей на голову обрушился потолок, Сильви взволновалась бы меньше, чем от слов дочери. Неужели и Мари, ее малышка Мари, подпала под чары, пленницей которых стала много лет назад она сама? Смех Мадемуазель, похвалившей Мари за хороший вкус, отбил у нее охоту схватить дочь за руку и вместе с ней пуститься наутек. Ведь если зло уже совершено, бегство лишено смысла. Свидетельством тому был ее собственный опыт...

Франсуа подходил все ближе, рядом с ним вышагивал Никола Фуке. Герцога сопровождали две девицы, при виде которых юная Мари не удержалась от гневного возгласа:

– О боже! С ним эти мерзкие сестры Немур! Не выношу их!

– Полностью разделяю ваши чувства, – подхватила Мадемуазель. – Они не только некрасивы, но и невыносимо высокомерны. Кто-то, видите ли, предрек им, что обе станут королевами!

Обе группы сошлись. После реверансов, цветистых приветствий и еще более цветистых комплиментов, диктуемых нравами эпохи, Мадемуазель стала вышучивать Бофора за его роль сторожа при племянницах, а Фуке отвел в сторону Сильви.

– Я узнал от своего брата, что вам стали досаждать. Этого нельзя стерпеть! Кажется, речь идет о человеке, выдающем себя за незаконнорожденного сына вашего покойного тестя-маршала?

– Именно так. Он якобы располагает подписанным маршалом обещанием жениться на его матери... Все это так запутанно, мой друг, а у вас и без того столько забот...

– Пустое! Ради вас я готов на все. Завтра же повстречаюсь с шевалье де Рагнелем и договорюсь с ним о необходимых мерах. Вашего недруга придется выуживать из парижских низов, поэтому я призову на помощь верного человека – удивительного юношу, обладающего нюхом ищейки и уже оказывавшего мне ценные услуги. Его зовут Франсуа Дегре.

– Я совсем не уверена, что он принадлежит к низам. Он обладает некоторым достоинством, к тому же я дала ему денег...

– Все равно мы перво-наперво займемся притонами. А вы, – Фуке поднес к губам руку Сильви, полуприкрытую кружевами, – должны отдыхать. Предоставьте вашим друзьям поиски субъекта, у которого нет права приближаться к вам даже на лье...

Он мельком глянул на слуг, подтащивших кресло с Мазарини к сцене.

– Вскоре у меня будет почти неограниченная власть. Можете на меня рассчитывать.

Сказав так, Фуке поспешил к королю, появившемуся в зале в окружении блестящих молодых людей. Сильви присела в глубоком реверансе, после чего подошла к группе, состоявшей из Мадемуазель, Бофора и трех девушек, и обнаружила, что сестер Немур трясет от волнения: только что они разглядели своего идола Пеглена и уже готовились, пренебрегая приличиями, броситься к нему. Но Бофор воспротивился этому.

– Либо вы успокоитесь, либо лишитесь моего покровительства! – проворчал он. – Не заставляйте меня сожалеть, что я взял вас на комедию вместо того, чтобы оставить у постели вашей матушки.

– Разве госпожа де Немур хворает? – спросила Мадемуазель.

– Вечная мигрень! О том, чтобы ей самой пожаловать к кардиналу, не могло быть и речи. А ее дочери попросту невыносимы! Подумать только, эта должна выйти замуж за лотарингского наследника! – Он указал на старшую сестру. – А у них один Пеглен в голове...

– Надо будет к нему приглядеться! – заявила Мадемуазель со смехом. – А вот и королевы! Пора занимать места, дорогая, – обратилась она к Сильви.

В следующее мгновение до слуха Сильви долетел чистый голосок ее дочери:

– Почему вы больше нас не навещаете, господин герцог? Розы Конфлана сохранили свою прелесть!

«Порой собственные дети становятся тяжелой ношей!» – пронеслось в голове у Сильви. Не оставляя Франсуа времени на ответ, она сказала взволнованно:

– Тебе пора обучаться правилам этикета, Мари! К герцогу обращаются «монсеньор». К тому же принцам крови нельзя задавать бесцеремонные вопросы.

– О, я нисколько не сомневаюсь, что... монсеньор на меня не сердится.

– Ничуть, напротив! – подхватил Бофор, пытаясь встретиться с Сильви взглядом. Но та не поддавалась. – Впрочем, предложение должно исходить от хозяйки дома.

– Что вы, матушка будет очень рада...

– Довольно разговоров, Мари! – оборвала Сильви дочь. – Как только их величества усядутся, начнется спектакль.

Королевы заняли свои кресла, Людовик XIV остался стоять, небрежно опершись о спинку кардинальского кресла. Такая поза не только не сковывала его движения, но и позволяла переглядываться с прелестной графиней де Суассон – Олимпией Манчини, бывшей до женитьбы его любовницей, к которой он снова благоволил. Считалось, что они возобновили прежние отношения. Чтобы утвердиться в этом мнении, достаточно было увидеть беспокойное выражение лица и испуганный взгляд молодой королевы, который она не сводила с мужа на протяжении спектакля. Это по крайней мере как-то ее занимало, поскольку она не понимала ни единого словечка актеров и была вынуждена полагаться на объяснения тещи.

Оба представления завершились восторженными аплодисментами. После опускания занавеса автор вышел к публике, чтобы выслушать похвалы короля и кардинала, от каждого из которых он получал пенсию в три тысячи ливров. Затем Людовик XIV поздравил своего брата с прекрасными актерами, хотя и у него актеры не хуже – труппа «Отель де Бургонь».

– Зависть короля делает мне честь, – отвечал польщенный Месье. – Могу ли я спросить брата о новостях из Лондона? Известно ли ему, когда госпожа Генриетта привезет принцессу, мою невесту? Не слишком ли все затянулось?

– Скорее это вы торопитесь, брат мой, – молвил король со смехом.

– Признаться, я действительно тороплюсь.

– Чего вам больше хочется – стать герцогом Орлеанским, Шартрским и прочая или жениться побыстрее на мощах святых мучеников?

– Наша кузина Генриетта нравится мне такой, какая она есть, – возразил обиженный Месье. – Нет никаких причин, чтобы я оказался в браке менее счастливым, нежели вы, мой брат!

Сильви тем временем успела представить свою дочь обеим королевам, которые уделили ей много внимания. Месье тоже обернулся, оглядел Мари, широко улыбнулся и молвил:

– Еще мне не терпится, чтобы мои замки украсили вот такие прелестные личики. Благодаря им мой двор станет подлинным цветником.

– Означает ли это, что наш вам не подходит?

Диалог братьев становился все более резким, поэтому Мазарини поспешил его прервать, попросив дозволения удалиться. Он и впрямь выглядел так, словно вот-вот лишится чувств. Вокруг него началась суета, Людовик же тем временем подал руку жене, чтобы увести ее. Сильви не последовала за ними: всякий раз во время балов и различных церемоний о своей должности вспоминала госпожа де Бетюн. По возвращении на улицу Кенкампуа ей предстояло прочесть дочери нотацию.

На обратном пути Мари молчала, словно воды в рот набрала, но дома, не успев снять меховое манто, возмущенно произнесла:

– Честно говоря, матушка, я вас не понимаю! Как вы невежливы с господином де Бофором! Я считала, что вы с ним друзья. Разве не так?

Это было сказано таким ядовитым тоном, что у Сильви защемило сердце. Франсуа, преследовавший ее всю жизнь, теперь превращался в камень преткновения между ней и дочерью... Желая избежать назревающей ссоры, она избрала окольный путь.