Компромат на кардинала - Арсеньева Елена - Страница 10

Глава 6

ОТКРЫТЫЙ ПРОМЕНАД НАЗАД

Ну вот, достигли земли обетованной! Уж сколько дней не садился за дневник – батюшка недоволен будет. В пути, однако же, не до писаний было, мчались как угорелые. Таково рвались сюда, что почти и не помню пути по Европе. Чрез Тирольские горы словно бы ветром нас перенесло – и ринулись дальше по Италии. Наставник мой всячески поддерживал мое нетерпение, поэтому Верона, Милан, Падуя, Венеция, Феррара, Болонья – все было осмотрено бегло. Во Флоренции пробыли всего лишь часа три – так велико было нетерпение поскорее попасть в Рим.

Попали!

Мудрые люди уверяют нас, что ожидание и мечты всегда лучше сбывшихся надежд, поскольку ни одно мечтание вполне не исполняется. И очень скоро убеждаешься, что оно никак не соответствует тому, чего ты чаял в страстном нетерпении своем. Боюсь, Сальваторе Андреевич заморочил меня с этим своим Римом в точности так, как морочил он в свое время Лушку да Малашку! Ладно, я и сам виноват. Вольно? же было мне верить в сказки, чай, не маленький!

Въехали мы сюда чрез ворота Порто дель Пополо. Скажу сразу, что здешние жители, видать, любят из всей пищи только капусту, потому что запах гнилой капусты меня преследует. Еще похлеще, чем в Париже, так что врал Сальваторе, как сивый мерин. Вдобавок холодно, шумно, народищу столько, что всем словно бы друг на друга наплевать, – негостеприимно здесь, не то что в улыбчивом Париже. Римляне на нас и на других народов настолько не похожи, что чужестранцу общаться с ними трудно. Едва ли найду себе здесь друзей.

Все как-то серо и громоздко вокруг. Сквозь окна роскошных дворцов на Корсо видно внутреннее убожество. По-настоящему порадовали мой взор в этот первый день только огороды и виноградники, окружившие эти серые, скучные дома. Сальваторе Андреевич сказал, что разбиты они на склонах Эсквилина и Квиринала21, и благозвучные сии названия меня примирили с разочарованиями первого дня.

Вот еще одно из них: говорят, здесь не работают театры. Оберегая чистоту римских нравов, папы разрешают театральные представления лишь во время карнавала. А карнавал-то будет лишь на Пасху, эва сколько мне еще ждать! Покудова развлекаются кукольными театрами – еще не ведаю, что сие означает. Петрушки небось наши? Также говорят, что на оперной сцене запретят выступать женщинам, вместо них будут играть кастраты. Каково сие будет узнать батюшке!

Нынешнюю погоду, узнал от Сальваторе Андреича, римляне называют brutto: дует ветер сирокко, ежеденно приносящий дождь, то большой, то малый, но на дворе все равно тепло, чего у нас в дождливые дни не бывает. Где обещанное римское солнышко?!

Паста здешняя (макароны с салом), запиваемая фраскати, несколько примирила меня с жизнью, поскольку оказалась весьма вкусна, лучшей из отведанной ранее, в иных италианских городах.

Продолжая вчерашние записки, скажу, что не токмо паста – шербеты здесь тоже дивного вкуса. Зовутся они, смотря по сортам, джелати, крепе и пецци-дури. Покуда не решил, какой из них лучше.

Был на мессе в знаменитой Сикстинской капелле, услышал пресловутых кастратов. Это хуже самого отвратительного кошачьего концерта: кажется, за всю жизнь не доводилось слышать более нестерпимого воя.

Дождь иссякнул в небесах, и прогулки наши мы с Сальваторе Андреевичем нынче совершали в ясную, теплую пору, даром что настал уже декабрь. От Пьяцца Колонна свернули через тихую, солнечную площадь Монтечиторио в улицы, ведущие к Пантеону. Между Корсо и Тибром заключены пять главных «риони», пять кварталов папского Рима – Кампо Марцио, Пинья, Сант-Эустакио, Парионе и Понте. Где-то здесь, на месте великой готической церкви Рима – Санта-Мария сопра Минерва – некогда жили жреческие коллегии, окруженные колониями сиракузцев и египтян. Подметил вот что: отношение мое к Риму нынешнему резко меняется, стоит мне вспомнить об античных древностях или наткнуться на них – благо они тут на каждом шагу.

Писать шибко некогда – все ноги сбил, путешествуя. К народищу попривык, уже и не могу представить Рим без этой толпы, без художников, кои повсюду, в самых неподходящих местах, ставят свои мольберты (когда же я возьмусь за ум и перестану заносить в альбом одни лишь отрывочные наброски?!), без пилигримов, спешащих на поклон к Святому Петру и пяти патриархальным римским церквам?

Сальваторе Андреевич меня совершенно забросил, все по храмам божьим хаживает, а меня покудова привлекают античные древности. Ну, еще лица, эти лица… Бродил по Римской Кампанье22, рисуя пастухов – горцев из Абруцци, в традиционных бараньих шкурах, обернутых вокруг бедер и вывороченных шерстью наружу. Вечный наряд фавнов и силенов! Я рисовал их спящими между овец, согревавшихся их живым теплом, а рядом – бодрствующих собак и крупные алмазные звезды в небесах.

Сальваторе Андреевич увидал наброски и разбранил меня в пух, что я не копирую росписи на потолке Сикстинской капеллы, а трачу время даром на каких-то простолюдинов и варваров. Эва хватил! А касаемо потолков Сикстинской капеллы скажу: Юлий II, который задумал дать великому Микеланджело заказ расписать их, был человеконенавистником. Это же вышла мука и наказание для художника и зрителя! Микеланджело вышел из испытания с блеском, а мы маемся. Постой-ка хоть пять минут, вывернув голову!

Глава 7

ЛЕВЫЙ ПОВОРОТ – ДАМА СБОКУ

Франция, Нант, ноябрь 2000 года

Иногда Тоне казалось, будто она спит и видит сон. Особенно когда подходила к le Chateau des ducs le Bretagne – замок герцогов Бретани, смотрела на мощные крепостные стены, подернутую ряской воду во рве, окружающем шато аж с XIII века, а то и раньше, ощущала на своем лице прикосновение тени огромных древних платанов и при этом слышала перезвон колоколов, доносившийся от кафедрального собора Петра и Павла… Где-то рядом – в этом чудном, диковинном городе все было почему-то рядом! – бегали по Луаре крошечные хорошенькие пароходики; позвякивали колокольчики на дверях несчетных магазинчиков, каждый из которых был истинной лавкой сокровищ; свистели под сказочной старинной башенкой немыслимые скоростные поезда, на которых за два часа можно домчаться до самого Парижа; вздымала руку в бессонном благословении Святая Анна; в парке неподалеку от Музея естественной истории гвардеец Камборн, прославленный тем, что никогда не сдается, держался за эфес своей обломанной шпаги23; бронзовый, зеленый, безглазый от времени, страшноватый, но все же неотразимый Бертран Дюгесклен24 молчаливо и таинственно терпел круговерть желтых листьев, которые взвивал вокруг него шелестящий ветер с близкой Атлантики… Играла вода в фонтане на Королевской площади. Прилежные работяги с утра до вечера подправляли и поливали клумбы с разноцветными хризантемами, причем одни клумбы были в спектре от бледно-палевого до охряного цвета, другие – от слегка-розового до темно-бордового, третьи вовсе белые, даже отдающие зеленью или голубизной. Как-то раз садовник вдруг вырвал из середины клумбы огромный куст, который ему чем-то не понравился, и Тоня вытаращила глаза, увидав, что это не просто куст, а букет, вставленный в этакий черный цветочный горшок. Хризантемы не просто так росли – их ежедневно привозили откуда-то, наверное, из роскошного Ботанического сада, в котором Тоня, между прочим, впервые в жизни увидела усыпанную плодами хурму.