Князь сердца моего - Арсеньева Елена - Страница 34

– Я ставлю еще! – выкрикнул ее хозяин, но кругом засмеялись:

– Да ты в пух и прах продулся, московский купец!

– Похоже, вам и впрямь ставить нечего, сударь, – покачал головой де ла Фонтейн.

Лелуп начал неуклюже выбираться из своей дохи.

– О нет-нет, бога ради! – остановил его Оливье. – Мне ваши обноски не нужны.

– Ранец с припасом! – выкрикнул было Лелуп, да тут же и осекся, а де ла Фонтейн с видом победителя похлопал по стоявшему рядом с ним туго набитому ранцу. Итак, свой припас Лелуп тоже просадил!

Анжель злорадно усмехнулась. Теперь он в полной мере отведает насмешек армейцев, ненавидевших его, знавших о его московских подвигах. Она так радовалась предстоящему его унижению, что даже не заботилась о том, чем это унижение обернется для нее.

Задохнувшись от ненависти, Анжель невольно схватилась руками за горло. И в это мгновение де ла Фонтейн поднял голову и увидел ее. Она попыталась принять небрежный вид, однако ей не сразу это удалось. И было ужасно стыдно, что этот чужой человек увидел, как ей больно, как плохо! Взгляды их встретились, и что-то промелькнуло в его глазах, однако он тотчас же отвел взор и дурашливо ухмыльнулся.

– Ну что ж, – сказал де ла Фонтейн, убирая карты и поднимаясь. – Похоже, ставок больше не предвидится? Коли так, партия окончена, ибо в долг я не играю. Спасибо, Лелуп, что ты такой никудышный игрок!

Все захохотали, и этот язвительный, злорадный смех вселил в Лелупа новые силы. Он бросился к Анжель и подтащил ее к столу.

– Вот, – прохрипел Лелуп. – Вот моя ставка! Она... против всего остального. Принимаешь? – В голосе его звучали умоляющие нотки.

Глубокая тишина воцарилась вокруг. Все с изумлением взирали на Лелупа и Анжель, и только де ла Фонтейн оставался спокоен. На его лице не дрогнул ни один мускул, когда он принялся сдавать карты, и вскоре внимание зрителей всецело переключилось на игроков.

Анжель стояла, будто громом пораженная.

Не скоро она обрела подобие спокойствия и некоторую твердость в ногах, чтобы приблизиться к столу и глянуть, что там происходит. Карточная игра была ей абсолютно непонятна – она слушала азартные выкрики соперников:

– Бита!

– Еще беру!

– А вот валет!

– Ваша карта.

– Сдаю!

– Туз!

– У меня тоже.

– А мы вот так!

– Прикупил!

– Масть пошла!

Все эти слова ей ничего не говорили, и Анжель принялась разглядывать карты – почтенного вида стариков с коронами на головах, улыбчивых дам и молодых кавалеров, сердечки, крестики, ромбики, пики. Скоро она уразумела названия мастей – трефы, черви, бубны и пики – и узнала, что черные карты треф, все без исключения, назывались козырями и превосходили по значению прочую колоду, так что какая-нибудь шестерка треф могла побить даже и короля – если он другой масти.

Игра шла к концу; Лелуп еще больше понурился, в то время как де ла Фонтейн не скрывал своего торжества: верно, у него оказались все козыри.

Вокруг по-прежнему царила тишина, и оглушительными в этой тишине показались треск и шипение, вдруг донесшиеся из очага.

Все обернулись туда как по команде. Гарофано кинулся к очагу, сдернул с него почти выкипевший котелок, обжег пальцы и стал яростно дуть на них, осыпая проклятиями и огонь, и игроков, а в первую очередь себя самого.

Посмеявшись, все дружно повернулись к столу, игра возобновилась, и никто не заметил, что в тот миг, когда де ла Фонтейн обернулся на очаг, рука Лелупа молниеносно схватила со стола одну из карт Оливье и спрятала ее. Никто... кроме Анжель.

Она успела даже разглядеть картинку на этой карте! Это была дама треф, и чем-то неуловимым – возможно, черными, затейливо убранными волосами, злой хитростью всего облика – эта дама треф напомнила Анжель графиню д’Армонти. Анжель не сразу поняла, что с исчезновением этой карты в игре наступил перелом.

Похоже, де ла Фонтейн растерялся. Он продолжал сражаться, однако отчаянным взором исподтишка так и шарил по столу, не понимая, куда же подевалась козырная дама. Лелуп же сидел теперь, расправив плечи, и весь его облик выражал превосходство над соперником.

Итак, думала Анжель, он поставил ее против всего: и провизии, и всех драгоценностей – значит, выиграв, вернет себе все. Она удовлетворенно улыбнулась – и тут же догадка ударила ее, будто кнут: она радуется тому, что Лелуп опять получит полное право владеть ею и унижать ее!

Анжель в испуге огляделась, и глаза ее встретились с глазами де ла Фонтейна – отчаянными и по-детски беспомощными. Бесконечно долгий миг они смотрели друг на друга, и вдруг Анжель вспомнила лицо Фабьена, его голос: «Убейте меня! Ради моей матери!» – и глаза офицера, к которому Фабьен возносил сию мольбу, – полные отчаяния и детской беспомощности. Да ведь де ла Фонтейн... тот самый офицер!

Она очнулась и с опаляющей ясностью поняла: в этом человеке – все ее надежды.

– Ну что, продулся в пух, де ла Фонтейн? – торжествующе зарокотал Лелуп. – Моя взяла! Бросай карты!

Де ла Фонтейн до крови прикусил губу. Черт побери, куда же делась козырная дама? Неужели память подвела и он сыграл ею, даже не заметив этого? Похоже, он побежден, продолжать игру нет смысла. Он вновь взглянул в синие глаза, обреченно улыбнулся... И оторопел, когда молодая женщина едва заметно покачала головой, словно приказывая: «Нет! Не сдавайся!»

Оливье, ошалело моргая, смотрел на стол. Да, все кончено... Бог не с ним, а против него. А он-то уже представлял, как сегодня ночью эта синеглазая красавица будет безумствовать в его объятиях!

Резкий дробный стук прервал его грустные думы, и Оливье не поверил своим глазам, увидев, как, подпрыгивая и весело сверкая, разбегаются по затоптанному полу рубины и изумруды, бриллианты и золотые монеты, а впереди всех катилась несверленая жемчужина ослепительной красоты.

Часовой, дремавший снаружи под монотонный шум елей, подскочил на месте, услышав, как блокгауз вдруг взревел многоголосым хором и заходил ходуном: это все с криком бросились подбирать камушки, а резвее всех – Лелуп, вопя:

– Не трогать! Это мое!

И в то же мгновение Оливье увидел, как треклятая козырная дама возникла перед ним, словно упала с небес... во всяком случае, была сброшена откуда-то сверху. Он вскинул взор и встретил теплую улыбку синих глаз, и еще один бесконечно долгий миг они смотрели друг на друга, прежде чем он осознал: она выбрала его! Она пришла к нему!

К сожалению, камней было слишком мало. Пятеро-шестеро самых проворных расхватали все, и теперь люди поднимались с пола – кто угрюмый, кто довольный, кто просто веселясь над неожиданной потехою.

Жемчужина, к сожалению, исчезла бесследно в чьих-то жадных лапах, но кое-что подобрать Лелупу все-таки удалось.

– Какой же я болван! – воскликнул он. – У меня же еще были камни! Наверное, застряли в складках шубы, а я думал, что уж все поставил! – Он зашелся клокочущим хохотом, вспоминая, что партия – его, а значит, он вернул все свои ценности, да и девка остается у него...

Усевшись за стол, он бросил небрежный взгляд на разбросанные карты и не сразу понял, о чем говорит де ла Фонтейн.

– Сожалею, сударь, но я совсем позабыл, что у меня осталась еще одна карта.

И он бросил на стол даму треф.

Лелуп какое-то время смотрел на нее, и выражения недоверия, разочарования, ярости медленно сменялись на его лице.

Лелуп, когда требовала ситуация, соображал быстро. Он смекнул, что кто-то украл у него карту, когда он кинулся подбирать камушки. Но кто?! Лелуп впился взором в изуродованное сабельным ударом лицо гусара-нормандца с раненой ногой, который не принимал участия в погоне за драгоценностями, ибо не мог без посторонней помощи сдвинуться с места.

– Кто? Ты видел? Кто? – заорал Лелуп.

Нормандец зевнул, показывая, что спал и видеть ничего не мог.

– Лелуп, – вернул его к действительности ненавистный голос. – Покажи лучше свои карты.