Имидж старой девы - Арсеньева Елена - Страница 41

Поскольку на фотографии запечатлен мой нечаянный знакомец, значит, это именно его зовут Бертран Луи Баре. И именно он занимается делом, о котором я раньше только в романах читала: частным сыском. Да-да, здесь так и написано: «Частный детектив». Смотрю на адрес. Все та же улица Друо, вот те на! Да мы практически соседи. Ну конечно, я же видела, как он входил в какой-то дом неподалеку.

Это моя первая мысль. А основной вопрос: зачем я могла понадобиться частному детективу? – приходит с запозданием. Но, наверное, тотчас отвечаю я сама себе, это как-то связано с убийствами антикваров. Видимо, опрашивают всех подряд: вдруг кто-нибудь что-нибудь да видел? Немного странно, конечно, что этим занимается не полиция, а частный детектив, но, очевидно, в ход пошли все боевые единицы.

Ну, меня спрашивать бессмысленно. Раскрытию преступлений в квартале Друо я ничем помочь не могу. Вот если бы поинтересовались одним зага-адочным случаем, происшедшим в Нижнем Новгороде…

А впрочем, даже если бы меня и спросили об этом случае, я бы никому ничего не сказала!

– Слушаю вас, месье Баре, – говорю я, всем своим видом изображая готовность помочь правосудию. – Только боюсь, что…

– Вы правильно делаете, что боитесь, – брякает он. – Дело и в самом деле очень серьезное. Более того! По-моему, оно очень опасное!

Я вытаращиваю глаза. А как еще можно отреагировать на такое?!

– Пардон, конечно, – мне наконец-то удается вымолвить словечко, – но вы уверены, что ни с кем меня не перепутали?

– Уверяю вас, что нет, – с поклоном сообщает он. – А вот и доказательства.

Доказательства убедительны.

– Вы русская, ваше имя Катрин Дворецка, – произносит он отчего-то на польский манер. – Вы живете в Париже у своей сестры Марин, которая замужем за Морисом Юго?. По профессии он юрист. Недавно у них родилась дочь Элиза, и вы приехали помочь сестре на первых порах.

Все точно… Мой бо фрэр и в самом деле носит фамилию Юго, являясь, таким образом, однофамильцем великого писателя, прославившего на весь мир собор Парижской богоматери. Да-да, этого самого автора «Рюи Блаза», «Эрнани», «Мизераблей», «Человека, который смеется» и иже с ними следовало бы называть не Викто?р Гюго, а Виктор Юго, ибо фамилия его пишется Hugo, а в данном случае буква H не произносится. Между прочим, все французы, которым известен этот переводческий казус, немало досадуют на русских. Морис в их числе.

Но сейчас речь не о том!

– И что все это значит? – настороженно спрашиваю я.

– Бель демуазель, – говорит месье Баре очень серьезно, если и не с отеческой, то, не побоюсь этого слова, братской интонацией. – Я очень хорошо понимаю, что такое искушение. Однако существуют искушения, поддаваться которым не только стыдно, но и опасно! Порою – смертельно опасно… Вы понимаете меня?

Я, конечно, лгунья отъявленная: так уж сложилось по жизни. Однако в принципе стараюсь не врать, когда в том нет особой нужды. Вот как сейчас, например. И поэтому чистосердечно признаюсь:

– Нет. Абсолютно ничего не понимаю!

Не раз сталкивалась с тем, что, когда нагло врешь, тебе почему-то слепо верят, а когда лепишь правду-матку – смотрят, как на барона Мюнхгаузена. Сейчас я наблюдаю точно такую реакцию.

Серо-зеленые глаза месье Баре смотрят на меня укоризненно.

– Ну хорошо, – произносит наконец частный детектив.

Я воспринимаю это как сигнал к окончанию разговора и подскакиваю, снова сгребая пакеты, но Баре хватает меня за руку:

– Еще одну минуту! Прошу вас, бель демуазель, погодите еще чуть-чуть.

Снова сажусь. Бель демуазель, прекрасная барышня… очень легко меня подкупить, оказывается!

– Если вы не желаете со всей серьезностью взглянуть на положение, в котором оказались по своей… небрежности, назовем это так, то придется мне быть откровенней. Прошу вас, верните то, что вы взяли и что вам не принадлежит.

Я присыхаю к стулу.

– Кто вас послал? – Язык меня не слушается, губы прыгают. – Кто?..

Невероятным усилием воли останавливаю готовую начаться истерику. Нет! Это ошибка, совпадение, что угодно, только не то, о чем я подумала. То, что случилось, – случилось в России. А я во Франции. Никакими силами здесь не может стать известно о том, что произошло там . Да нет здесь никому дела до того, что произошло сырым сентябрьским вечером в…

Ладно, не думать об этом. Думать только о том, что Бертран Баре, видимо, не в себе.

– Что мне не принадлежит?! Что я взяла?! Когда?! И у кого?!

– Ко мне в агентство явился человек, назвавшийся месье Бонифас Зисел, – начинает рассказывать детектив. – Подозреваю, что это не настоящая его фамилия, да и во внешности его присутствует нечто, что наводит на мысль о некоей ненатуральности. А впрочем, это не имеет особого значения для нас с вами. Он просил меня разыскать молодую даму приблизительно двадцати пяти – тридцати лет, с русыми волосами, э-э… выбившимися из прически (это он мою растрепанную гриву так охарактеризовал, браво!), со светлыми, то ли серыми, то ли голубыми, глазами, правильными чертами лица, высокую и стройную. Даму эту он видел один-единственный раз, и тогда она была одета в синие джинсы, коричневую замшевую куртку и белые кроссовки. Из-под куртки виднелся белый свитер. Надо сказать, как только я выслушал его описание, я немедленно сообразил, что уже встречал эту даму…

Баре смотрит на меня очень выразительно. И я его понимаю! Ведь эта дама – вылитая я. Это мой портрет в моей одежде. Все описанные вещи были на мне, когда любезный сыщик снимал с меня ту поганую газету, так что неудивительно, что он сразу признал свою нечаянную знакомую. Кстати, я и сейчас одета почти так же, разве что свитерок не белый, а бежевый.

Но все равно – и в белом, и в бежевом! – я не имею ни малейшего представления ни о каком Бонифасе Зисе?ле. И уж совершенно точно – ничего у него не брала!

– По словам месье Зисела, не далее как вчера он проходил мимо вон той двери, – детектив указывает в окно наискосок через улицу – на дверь с синей кованой решеткой. Между прочим, это дверь нашего подъезда. – Дама, внешность которой я вам только обрисовал, вышла из дому. Зисел проследовал мимо нее. В руках у него был бумажник, в который он убрал некое письмо, только что им полученное. Содержание письма настолько его озадачило, что он сделался рассеян и не заметил, что положил бумажник не в карман плаща, а мимо. Спохватился через мгновение, оглянулся… Бумажника на тротуаре не оказалось. Исчезла и молодая дама. Зисел бросился к двери, – детектив вновь указал на нашу дверь, – но там установлен, само собой, цифровой замок, а код Зиселу неизвестен. Какое-то время он покрутился около подъезда, но никто не входил в дом и не выходил оттуда. А Зисел опаздывал – опаздывал на важное совещание. И он вынужден был уйти, несмотря на то что в бумажнике остались кредитная карта, водительское удостоверение и двести евро наличными деньгами. Ну и еще несколько визитных карточек месье Зисела. Но самое главное – это письмо…

Какая чепуха!

– Послушайте, – уверяю его я, приподнимаясь со стула. – Допускаю, что все было именно так и что именно меня ваш Бонифас Зисел видел около нашего подъезда. Хотя я его совершенно не помню. Однако это случайное совпадение! Клянусь вам! Кто-то другой подобрал его бумажник. Кто-то другой, а не я! Налицо сущее недоразумение. А теперь мне, наконец, пора!

– Еще одну минуту, бель демуазель!

Детектив усаживает меня чуть ли не силой. А между тем столиков не хватает, китаезы и их клиенты смотрят на нас выразительно: ведь мы ничего не едим, только зря занимаем место в самое горячее время.

Слишком они здесь, во Франции, вежливые! У нас дома уже давно бы кто-нибудь рявкнул: «Чего расселись?!» – и выручил бы меня из дурацкой ситуации, избавил от обвинений в том, чего я не совершала. Ничего нет хуже, чем оправдываться в том, чего не делала!

– Мой клиент, – продолжает Баре, – убежден, что ошибки тут быть не может. Никто, кроме этой дамы, – выразительный взгляд в мою сторону, – не мог подобрать бумажник. Никто! Но еще хуже, что эта история имела продолжение. Поздно вечером ему позвонили. Женский голос процитировал несколько фраз из того письма, которое лежало в бумажнике. Как выразился месье Зисел, он едва не потерял сознание. В письме содержалась некая информация о его личных… скажем так, нетрадиционных пристрастиях. – Баре чуть приподнял брови. – Конечно, мы живем в свободной стране, да и вообще, современный мир отличается причудливостью нравов, однако месье Зисел убежден: если бы содержание этого письма стало известно его работодателям, он немедленно лишился бы места. А позвонившая Зиселу женщина сказала, что собирается передать письмо дирекции фирмы, в которой он работает. И потребовала деньги за свое молчание. Большие деньги! Непомерные, на мой взгляд, просто несусветные!