Гарем Ивана Грозного - Арсеньева Елена - Страница 94

Не тут-то было! Опричники натянули через весь двор толстую волосяную веревку, посадили Фуникову на нее верхом и протащили от конца и до конца. Ну а потом отвезли в монастырь, где страдалица спустя несколько дней отдала Богу душу.

«Хорошо бы, убили меня сразу! – в мгновенном приступе страха подумала княгиня. – Сразу бы, а?»

В том, что убьют, она нисколько не сомневалась и, положа руку на сердце, не очень боялась самой смерти. Мучений – да, боялась. Однако что такого иного-нового может узнать о мучениях она, прожившая два года с человеком, которого ненавидела и боялась всем существом своим и который изощренно, рассчитанно пытал ее телесно и духовно день за днем, расплачиваясь с ней за эту великую ненависть мелкими монетами бесконечных страданий?

Мамка снова громко всхлипнула, и княгиня Аграфена подумала, что при расправе над опальными не щадят даже малых детей. Милославских всех вывели, под корень. Не пощадят и сына Михаила Темрюковича, это уж конечно!

На миг сердце уколола непрошеная жалость, но тут же Аграфена раздраженно дернула плечом. Она выносила этого ребенка, она родила его, но почти не видела и вряд ли два или три раза держала на руках. Сразу после родов муж отнял у нее мальчика и отдал своим черкесским нянькам, строго-настрого заказав подпускать к сыну мать. Заполучив покорное, безучастное тело Грушеньки, но так и не добравшись до ее души, чувствуя только непреходящую, вечную ненависть, он захотел, чтобы сын принадлежал лишь ему, чтобы не впитал материнскую ненависть с молоком. Темрюк Айдарович во всем Салтанкула поддерживал, частенько наведывался поиграть с внуком…

Аграфена едко усмехнулась. Старший Черкасский, говорили, ушел-таки со своими джигитами к крымчакам, едва до него дошел слух о том, что сын схвачен и будет казнен. Ушел от южных рубежей, которые охранял, предал русских, как это частенько водилось среди горцев, как будет водиться, конечно, и впредь. Ушел, спасая свою кавказскую шкуру, даже не вспомнив про семью Салтанкула, которой придется безвинно расплачиваться за его грехи. Ну ладно, сноху он никогда не любил, а внук единственный как же?

Видимо, никак!

«Господи… – подумала Аграфена растерянно, изумленно, недоверчиво, как человек, пробудившийся в незнакомом месте. – Да неужели… да неужели все эти ужасы последних лет происходили со мной? У меня убили отца и мать, меня отдали дикому черкесу на растерзание? И сейчас придут меня убивать? Господи… ну почему, за что? Чем прогневила тебя, Господи?!»

Эх, знать бы, сколько страдальцев до нее задавали уже этот вопрос, так и не дождавшись ответа с небес!

Заскрипели ступени под чьими-то тяжелыми шагами. Аграфена на миг прикрыла глаза. Ну…

Обернулась, готовясь лицом к лицу встретить свою судьбу.

Судьба оказалась ростом высока, имела в плечах косую сажень и голубоглазое курносое лицо. У судьбы были соломенные волосы, весело торчащие из-под шапки, и курчавая бородка. Судьбе было на вид не более восемнадцати.

– Это ты, что ли, княгиня? – сказал вошедший в некотором удивлении, словно думал застать в светелке кого-то другого.

Он не ожидал, что княгиня окажется настолько худа, измождена телом и страдающая ликом. «Сказывали, молодка, а она вон старуха седая! Хворая небось. Ну да ничего, скоро излечится».

Аграфена кивнула с кривой усмешкою:

– Да, я.

– Ладно, коли так… Пошли на двор, что ли?

Аграфена покорно шагнула к выходу. Вдруг нянька отчаянно взвизгнула:

– Аллах!

– Какой я тебе, к лешему, Аллах? – удивился незваный гость. – Нечай Быстроногов меня зовут, ясно?

«Нечай, – постаралась запомнить имя судьбы Аграфена. – Нечай!»

– Выходи, княгиня, – посторонился Нечай Быстроногов, пропуская ее в дверь. – А я сейчас же следом, только дельце одно слажу…

Аграфена покорно ступила за порог и начала спускаться по крутой лесенке. Мелькнула шальная мысль о бегстве, однако снизу на нее таращилось еще одно курносое лицо, весьма схожее с Нечаевым. Тут не убежишь. Да и куда? Зачем?

Сзади раздался сдавленный крик. Аграфена обернулась и увидела Нечая, выходящего из светелки. На руках он держал ребенка, и по тому, как опричник его нес, Аграфена мгновенно поняла, что сын ее уже мертв, а крик, услышанный ею, был предсмертным криком няньки.

У нее мгновенно заплелись ноги, померкло в глазах, и она, наверное, упала бы с лестницы, когда б стоящий внизу парень не взбежал проворно по ступенькам и не подхватил ее.

– Ты, тетенька, того… бережней, – сказал укоризненно. – Шею чуток не сломала.

При звуке его заботливого голоса муть в глазах Аграфены маленько разошлась.

– Ты кто? – спросила бессмысленно.

– Я-то? – Он приосанился. – Государев служилый человек Случай Быстроногов.

– Братан мой, – сообщил Нечай, протискиваясь мимо них по узкой лестнице и торопливо перебирая ногами ступеньки. – Пошли, Случай, чего стал? Мешкать не велено.

– Вы похожи, – сообщила Аграфена, тупо вглядываясь в голубые глаза Случая.

– Так ведь от одной мамки вылупились – как не быть похожими?

Вышли наконец во двор. Случай не переставал поддерживать Аграфену под локоток, и правильно делал: ноги ей повиновались плохо, а может, виновата была земля, которая вдруг покрылась рытвинами и колдобинами и всяко норовила уйти куда-то вниз или вбок.

– Ну, чего так долго? – спросил богато одетый, надменный человек, бывший, очевидно, начальников над опричниками. Лицо его было смутно знакомо княгине, но вспомнить, кто это, она не могла. Да и нужды в том не было.

«Нечай и Случай, – твердила она про себя, как молитву, черпая странную бодрость в звучании этих слов. – Нечай и Случай!»

– Да разве мы мешкали? – обиделся один из братьев – Аграфена не поняла, который именно. – Живой ногой!

– Его уже ведут, поняли? – пояснил причину своего нетерпения начальник. – А вы тут копаетесь. Давай, Случай, делай дело.

Он скользнул спокойным, словно бы невидящим взглядом по Аграфене и пошел к воротам.

Случай перекрестился и достал из-за пояса нож.

– Ну, стало быть, матушка-княгиня… – сказал бодро, однако голубые, что васильки, глаза его глядели на Аграфену с некоторой неловкостью. – Такие, знать, дела… Прости, если что не так. Христос с тобою!

– Не томи, – пробурчал Нечай, и Случай порывисто шагнул к Аграфене, схватил ее за кичку, резко отогнув голову назад, и полоснул поперек горла лезвием.

Княгиня мгновение смотрела на него изумленным взором, издавая приоткрытым ртом какие-то странные звуки, словно пытаясь что-то сказать, потом завела глаза и тяжело грянулась оземь.

Случай перекрестился окровавленным ножом, потом нагнулся и принялся быстро совать его в траву, чтобы очистить. Руки у него заметно дрожали.

– Ну, вот и ладненько, – пробормотал Нечай, складывая руки Аграфены крестом на груди и заботливо оправляя съехавшую кику. Потом он пристроил рядом мертвого малыша и так же старательно сложил его ручонки. – Царство небесное, земля пухом. Вечный покой!

Покосился на младшего брата, который как-то слишком долго чистил нож, вздохнул жалеючи, поднялся с колен:

– Ну, готово дело. Ведите, что ли!

Начальник – это был сам Василий Умной-Колычев – кивнул и дал знак отворять ворота.

В них тотчас ворвались на полном скаку два коня, за которыми влачился избитый, измученный, окровавленный, но еще живой человек, в котором трудно было узнать надменного, лощеного, красивого князя Михаила Темрюковича Черкасского. Прежде чем доставить его к месту казни, на Поганую лужу, велено было завезти Салтанкула домой и показать трупы жены и сына. Приказ сей отдавал самолично государь – в память о смерти своей жены.

Царицы Марфы Васильевны.

С ПЕРВОГО

ВЗГЛЯДА

Анна добрела до заставы Александровой слободы и остановилась, унимая дрожь в ногах. Коленки подкашивались, да это и понятно: во рту у нее второй день не было ни маковой росины, и только одно придавало ей силы, заставляло держаться: знала, что если упадет, то у отца не останется уже никакой надежды. Дошла все-таки… но ведь еще надо войти в слободу, еще надо добраться до царевых палат…