Безумное танго - Арсеньева Елена - Страница 84

Алёна смотрела не отрываясь. Хотелось броситься к Фаине, обрушить на нее хозяйственную сумку бабы Вари, набитую доверху, а потому тяжелую, как пудовая гиря, хотелось громко закричать, рассказать всем людям, что сделала с ней Фаина, и за что, за что?!. Но она не могла двинуться с места, только все тяжелее наваливалась на край прилавка.

– Женщина, вы стоите в очереди или просто так стоите? – раздраженно спросил кто-то рядом, и между Алёной и прилавком кто-то втиснулся, подтолкнув ее к Фаине.

Стало страшно. Вот сейчас Фаина повернется и увидит ее. И…

Алёна не знала, что тогда случится, но допускала все, что угодно, даже что Фаина каким-то неведомым, невообразимым способом снова закинет ее в Амман, в насквозь продутую кондиционером, полутемную квартиру Алима, где на полу в гостиной все еще лежит полуразложившийся труп с проломленным затылком.

Рвотный спазм потряс Алёну, она судорожно сглотнула – и почему-то стало легче. Даже туман перед глазами слегка рассеялся: словно нарочно для того, чтобы она могла увидеть, как усатая продавщица нырнула рукой в свою обширную пазуху и выудила оттуда небольшой белый сверточек, обернутый еще и в полиэтиленовый пакет. Послышался сдавленный гортанный голос:

– Вот. Пять тысяч дол-ла-ров…

Похоже, каждый звук давался торговке с трудом. Она умолкла, но Фаина сделала внезапное хищное движение к ней, и женщина торопливо добавила:

– И еще одна тысяча отдельно, вашей соседке. Я сделала все, как вы сказали, да-ра-га-я. Канэшна, вы можете пересчитать деньги. Нет, здесь не на-да, лучше в каком-нибудь уголке…

– В уголке? – ядовито переспросила Фаина. – Ну да, как позавчера вечером, когда Рашид меня чуть не убил в укромном уголке моего собственного двора! Уж лучше я их дома пересчитаю. Но имейте в виду, Бюль-Бюль Мусатовна, я оставляю у себя показания моей соседки: просто как гарантию для того, чтобы вы с вашим бешеным сыночком не задумали обчистить мою квартиру в поисках этих денег. Как гарантию от новых нападений!

– Что вы, что вы, да-ра-гая! – Толстощекое лицо еще больше набрякло, и слезы покатились из черных глаз. – Я все сделала, как вы сказали, а Рашида можете больше не бояться. Мы с мужем решили отослать его в Гёкчай, вы же знаете, его бабушка, а моя свекровь…

– Да пусть она сдохнет, ваша свекровь, – грубо отрезала Фаина, и плачущая толстуха в ужасе махнула на нее рукой. – Давно надо было спровадить этого вашего безутешного Ромео! Кстати, вы узнали то, о чем я просила?

Какое-то время женщина тупо смотрела на нее черными глазами, в которых дрожали огромные, выпуклые, как увеличительные линзы, слезы, потом воскликнула дрожащим голосом:

– Ах да! Канэшна, только…

Снова это хищное движение Фаины:

– Только что?!

– Я позвонила туда, – испуганно забулькала женщина по имени Бюль-Бюль, – но почему-то не отвечал телефон.

– Так надо было позвонить еще раз!

– Вах, я звонила двадцать раз! Но телефон не ответил. Канэшна, может быть, господин Кейван куда-то уехал, например, на отдых…

Больше Алёна ничего не слышала. Волоча за собой сумку, она кинулась, не разбирая дороги, вперед, толкая людей, но так и не успела добежать до туалета: ее вырвало в каком-то уголке – может быть, в том самом, где Бюль-Бюль советовала Фаине пересчитать доллары, полученные… за что? Да за всю жизнь Алёнину, проданную, искромсанную, испоганенную!

Господин Кейван, будьте вы прокляты! Господин Кейван не отвечает! Да как же он может ответить, если его уже черви съели? Или интенсивно едят?

Алим – вот кто этот почтенный господин Кейван, к которому ехала Алёна, вылупив доверчивые глазки, – точно так же, как ехали другие девчонки – Наргис, Лулу, Зухра, Пери, Нана, как их там еще, все эти несчастные, глупенькие русские гурии, нашедшие свой конец на чужбине. Русские рабыни – будто в каком-нибудь XVII веке! Только, в отличие от своих сестер по несчастью, похищенных татарами или турками, они предались своей жуткой участи по доброй воле, не представляя, что их ждет, польстившись на щедрые обещания вербовщиц вроде Фаины и посредниц вроде Бюль-Бюль!

Стоп. Откачнувшись от прохладной бетонной стенки, к которой было привалилась в приступе слабости, Алёна потащилась по базару, разыскивая кран с водой. Вот мойка для овощей с идиотской надписью: «Мыть ноги и обувь воспрещается! Штраф!» Она какое-то время тупо вчитывалась в кривые буквы, словно соображая, сполоснуть ли все-таки пыльные сандальки или убояться штрафа, потом поставила проклятущую сумку на землю и принялась умываться. Все окружающее для нее сейчас как бы не существовало, поэтому Алёна стащила шарфик и сунула свою стриженую макушку под кран.

От ледяной воды полегчало, как по волшебству. Алена торопливо замотала мокрую голову шарфиком и нырнула в путаницу прилавков, спасаясь от взглядов. Теперь она жалела, что так потеряла себя, что носилась по рынку, привлекая всеобщее внимание. Что, если ее заметила Фаина? Конечно, Алёну трудно узнать, а еще труднее вообразить себе, что кто-то смог вырваться из лап господина Кейвана и прямиком потащиться на Средной рынок, – и все-таки, все-таки… Надо быть осторожнее! Ведь судьба, словно устыдившись, что так долго вела себя по отношению к Алёне как злобная мачеха, вдруг сделала ей два воистину царских подарка один за другим. Ночью – ночь… А утром – ответы на все вопросы, которые не давали Алёне покоя. Этих ответов она могла искать до скончания века, голову сломать, а они вот они – преподнесены на щедро протянутой ладони. Немудрено оглохнуть, ослепнуть в первое мгновение, но теперь уже пришло время думать, соображать, оценивать.

Алёна почувствовала, что у нее слезы навернулись на глаза. Но на сей раз не от жалости к себе. Надя Кунина вспомнилась ей, бедная Надя с ее худеньким телом и простым, некрасивым лицом, вдруг расцветшим от любви. Эта любовь стала для Нади смертельной, потому что ее послала на смерть мать Рашида. Бюль-Бюль подстроила все это, она каким-то образом нашла пути к Фаине, поняла: это товар, который только и ждет своего купца, чтобы продаться. Она подкупила Фаину – и Надя умерла. План убийства – подменить самбревин инсулином – придумала, конечно, Фаина. План простой, как все гениальное!

За что была принесена в жертву Алёна – вернее, почему именно она, а не какая-то другая медсестра? Потому что живет практически одна, потому что некому за нее заступиться, – гулящая сестрица не в счет, она только рада будет, если Алёна куда-нибудь денется, освободит, так сказать, жилплощадь. Но Алёна ни в коем случае не должна была угодить за решетку – ведь там у нее было бы время все как следует обдумать, да еще и адвокат, не дай бог, попался бы с мозгами… Поэтому Фаина защитила ее своей могучей грудью – а на самом деле отстояла репутацию своего салона, на которой не должно было появиться самомалейшего пятнышка. Но, надо полагать, она получила достаточно денег для покупки самых дорогих пятновыводителей. За что же Бюль-Бюль платила сейчас?.. Ладно, это потом, сейчас главное – не потерять ниточку.

Итак, Алёне удалось избежать суда, но она была должным образом перепугана, чтобы с радостью схватиться опять-таки за дружественно протянутую Фаинину руку и без оглядки ринуться подальше от Нижнего, тем паче – за легкими, хорошими деньгами. Нет сомнений, этот ход был заранее придуман Фаиной и Бюль-Бюль: исполнительницу приговора над Надей следовало упрятать как можно дальше, заработав при этом на ее жизни и смерти. Ни мать Рашида, ни Фаина Павловна не сомневались, что глупенькая медсестричка найдет свой конец в Аммане (или в Стамбуле, в Бейруте или где-то еще, неизвестно ведь, куда бы забросил ее бизнес Алима!). Не эту ли долю выплачивала сегодня Бюль– Бюль Фаине?

Хотя нет, что-то произошло позапрошлой ночью с Фаиной, за что она потребовала от усатой ведьмы нового гонорара. И это было связано с Рашидом: он напал на Фаину, чуть не убил в ее собственном дворе, как она сказала. И вот она пригрозила Бюль-Бюль, что заявит на Рашида в милицию.