Безумное танго - Арсеньева Елена - Страница 61

Странно: денег стало меньше, а настроение улучшилось. Да и тысяча баксов – очень немало. Сколько это на рубли по нынешнему курсу? Ничего! Во всяком случае, на какое-то время.

Не зная, то ли хвалить себя за осторожность, то ли ругать за трусость, Юрий положил остальные деньги на дно тайника, но, когда отправлял туда же кассету, почувствовал, что край бумажной наклейки чуть отошел. Послюнив палец, Юрий приклеил этикеточку на место – и вдруг, повинуясь непонятному предчувствию, прошел в туалет. Дважды нажал на клавишу выключателя почти без перерыва, свет вспыхнул только на секунду, но этого было достаточно, чтобы Юрий успел разглядеть название, написанное на наклейке. И ему показалось, что он заранее знал, что увидит…

«Фильм», который он только что посмотрел, назывался «Черное танго».

Глеб Чужанин. Июнь 1999

Стоило Ираиде положить трубку, как телефон зазвонил снова.

Чужанин завел глаза.

– Да отключи ты его, к свиньям! – простонал он мученически. – Опять небось все те же и про то же!

Ираида, не слушая его, припала к трубке.

– Рада, это ты? – загудел взволнованный мужской голос. Чужанин сидел метрах в трех, но слышал каждое слово. – Извини, Работников побеспокоил. Слушай… это… Глебка вообще-то дома?

– Да где ж ему быть, родименькому? – хихикнула Ираида. – Вон сидит, пузо наружу.

Чужанин со скрежетом зубовным втянул живот. О… блин! Она еще и издевается! Какое там пузо? Нормальный комок нервов!

Внезапно пришло в голову: а не потому ли Ираида так охотно хватает трубку и выслушивает все эти идиотские восклицания, что она не прочь вообразить, как бы это было, если бы известие, взбудоражившее нынче вечером Нижний, оказалось правдивым? То есть она мысленно как бы прокачивает гипотетическую ситуацию своего вдовства…

Чужанин злорадно покачал головой. Ираиде никогда не шло черное, а с возрастом этот цвет вообще губителен для некоторых женщин. Ираида как раз из этих некоторых. И в ее же интересах, чтобы «утка», запущенная в «Итогах дня», подольше летала и махала своими желтенькими крылышками, так и оставаясь «уткой».

– И с ним так-таки ничего не случилось? – продолжал осторожно допытываться Работников.

– Абсолютно ничего. А что, с ним должно было что-то случиться? – весело удивилась Ираида. – Разве что ты сам его заказал…

Вот зараза! Говорят же: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Ираида, похоже, вконец опьянела от рисковой игры, которую ведет на глазах у мужа. Да с чего ты взяла, сучка, что Чужанин ничего не замечает? С чего взяла, что у этого боевого пса сточены клыки? Увы, не только жена уверена в этом…

И в очередной раз Чужанин подумал о том, что бремя свергнутого величия – самое тягостное из всех. Непризнанным кажется, будто самое главное – взобраться на вершину. Они карабкаются по скользкому, обрывистому склону, отталкивая локтями и ногами тех, кто лезет рядом, даже не подозревая, что по-настоящему скользко именно там, на вожделенной высоте. Сдуть тебя с пика власти, куда стремятся десятки, а поместиться может лишь один человек, способен любой ветерок. И ведь нельзя даже виду подать, что ты балансируешь, держась в буквальном смысле только за воздух!

Все друзья и знакомые Чужанина, особенно те, кто оставался в Нижнем Новгороде, даже Ираида (семью он решил не перевозить, пока не получит квартиру… так и не получил!), не сомневались, что у него все хорошо, отлично, все тип-топ. И когда Чужанин сверзился со своей высотки, все почему-то сочли, будто разухабистый Глебчик сам доплясался – сам и ухнул вниз. А разве он в чем-то виноват? Его спихнули, натурально спихнули – причем именно те люди, которые еще недавно тянули руки сверху или подталкивали снизу, крича дружески, поощрительно: «Давай, Чужанин! Еще немного, еще чуть-чуть!» А потом, позволив нелепо, клоунски, на потеху всей стране, побалансировать, отвернулись, даже не поглядев, как он там летит с вершины – совершенно по Достоевскому, вверх пятами…

Ираида между тем закончила разговор и положила трубку, озорно блестя глазами.

– По-моему, Работник так и не поверил, что ты здесь, дома, – сказала, едва сдерживая смех. – Во всяком случае, остался в сомнении.

– Ну и дала бы мне трубку, чтоб не было этих сомнений, – буркнул Чужанин, тяжелым, недобрым взором измеряя спутницу жизни. Ей-богу, Ираида натурально помолодела за сегодняшний вечер! – Уже который человек звонит, а ты со всеми так кокетничаешь, будто сама хочешь, чтоб они поверили в эту ахинею.

– Ты что, Глебушка? – удивилась жена. – Не понимаешь, какую услугу тебе оказал добрый дядя Случай? Люди денежки платят за такие оказии, а тут даром на голову реклама из реклам свалилась! Вообрази, что будет завтра в «Губошлепе»! А «Долг и дело» вообще уписается до самых ушей!

Чужанин поморщился. Ираида, входя в раж, могла быть очень вульгарной. Еще в давнюю, молодую пору их жизни, когда в среде технической интеллигенции, через слово цитирующей Булгакова и Борхеса, матюгаться считалось не то что неприличным – просто недопустимым, Ираида любила в рафинированной компании в самый неподходящий момент подпустить чего-нибудь этакого… с душком протухших портянок. Аспиранточки из НИРФИ и ИПФАНА с жалостью и томлением смотрели при этом на кудрявого, худенького, перспективного Глеба Чужанина, которого подцепила на крючок стервь Ираидка – даром что уродина, что старше его, так и деревенщина вдобавок. От их сочувственных взоров Глеб облизывался, как котяра, предвкушающий поход в погреб, где стройными рядами стоят кринки со сметанкою. И потом, в подходящий момент, в какой-нибудь укромной аудитории или лаборатории, немало-таки поимел он тех интеллигентных дурочек, мечтавших о нем в грешных снах, иногда становившихся явью.

Наивные! Предполагать, что он променяет свою старушку Ираиду на какую-нибудь из этих маминых дочек, о которых надо заботиться, которым надо угождать, для которых надо деньги зарабатывать? Им ведь еще и понимание особое требуется, а у Ираиды одно понимание, одна мораль и один принцип жизни: «Только бы Глебу хорошо было!»

Странно – лишь сейчас Чужанин понял, как много значила для него безоглядная, всепрощающая поддержка жены. Она закрывала глаза на все его мелкие и крупные грешки и пакости, поддерживала все «дерзости и наглости», благодаря которым Глеб восходил на очередную ступеньку своей головокружительной политической карьеры, стойко охраняла его тылы. Она, будто декабристка какая-нибудь, мужественно перенесла его падение, она начала терпеливо собирать кирпичики пошатнувшегося в родимой губернии авторитета, возводя для обожаемого Глебушки новый пьедестал. И вот вдруг выяснилось, что в бетонном растворе, который замешивает для этого пьедестала верная и преданная Ираида, что-то многовато стало песочку…

Телефон зазвонил опять, но, не успела Ираида протянуть руку, Чужанин схватил трубку сам.

– Алло?

– Ой, Глеб…

– Тома, привет! Что это ты таким замогильным голосом говоришь?

– Заговоришь тут! Смотрел «Итоги дня»?

– А то! Даже если б не смотрел, добрые люди уже сообщили мне все эти «Итоги».

– Так вот почему я к тебе никак пробиться не могла! Уже звонил кто-то, да?

– Телефон натурально оборвали. У Ираиды типун на языке вскочил, пока она объясняла всем и каждому, что ее солнышко жив и здоров.

Чужанин невинно улыбнулся мгновенно помрачневшей жене и шепнул, прикрывая трубку:

– Томка Шестакова! – как будто резкий голос некогда знаменитой телеведущей не разносился, резонируя, по комнате.

– Вот ужас, да? – взволнованно выдохнула Тамара. – Главное, он так на тебя похож…

– Похож, похож, – согласился Чужанин. – Даже жаль, что так получилось, потому что в каком-нибудь шоу двойников этот дядька мог бы огрести немалые лавры, изображая министра… я хотел сказать, экс-министра. А также экс-мэра. И прочая, и прочая, и прочая экс. Ну что ж, судьба такой! Судьба, как говорится, он такой: он играет человеком, он изменчивый всегда: то вознесет его высоко, то в бездну опустит, на хрен, без следа…