Безумное танго - Арсеньева Елена - Страница 43

– Лорик, ты зачем выходила замуж за этого недоумка? – театрально всплеснула руками Римма. – Где ты вообще его откопала?! Он что, больной? Вы – больной? – обратилась она напрямую к Юрию. – Вы что, не понимаете, что факт смерти этого, как его там… – Она напряглась, но, так и не вспомнив, махнула рукой: – Ну, этого, который со своей телкой в машине до смерти дотрахался, – что сам факт его смерти – только фантик? Обертка от конфетки? А конфетка…

– А конфетка? – напряженно повторил Юрий.

– А конфетка – Чужанин! – шепотом выкрикнула Римма, победительно сверкнув глазами.

И наконец до Юрия дошло… Да ведь и правда: совсем не Саню Путятина ненавидел лютой ненавистью мистический, как оказалось, Ал. Фавитов! Не с ним, с покойником, сводил запоздалые счеты! Издевки над двусмысленностью смерти Сани для Ал. Фавитова – всего лишь повод плюнуть в морду Глебу Чужанину, который снова начал восходить на нижегородском политическом небосклоне… с западной, правда, стороны, поскольку был закатившейся звездой, ну а закатная сторона – западная.

Юрий брезгливо передернул плечами. Не сказать, чтобы он был в таком уж восторге от Чужанина. Вообще восторг от него нижегородцев – такая же правда, как паломничество инопланетян в Мавзолей. И все-таки Чужанин был таким обаяшкой, таким веселым клоуном, он вроде никого не убил, не зарезал… Ну подумаешь, попользовался на полную катушку временной слабостью к нему Первой Дочери и Первого Папы, ну подумаешь, регулярно лазил в государственный карман (на то он и карман, чтобы в него регулярно лазить!), ну подумаешь, загнал на нары своего бывшего советника, бизнес-партнера и друга (так ведь на то они и друзья, чтобы их предавать!)… Он жил, никого не трогал, ездил по заграницам, мелькал на презентациях, читал какие-то лекции, вроде бы даже партию организовал. Помилуйте, кто у нас теперь в России свои партии не организует?!

Нет, Чужанин, на взгляд Юрия, не заслуживал такой ненависти, которая так и сквозила в каждом слове Ал. Фавитова. А с точки зрения этого анонима, значит, заслуживал – причем настолько, что ради этого можно было гадить на труп… на два трупа!

– А ваша газета, значит, против Чужанина? – спросил он. – Странно, я никогда не назвал бы ее прокоммунистической. Мертваго – он ведь коммунист, да? Значит, вы его теперь поддерживаете?

– Глупости какие! – фыркнула Римма. – Мы еще не определились окончательно в направленности предвыборной поддержки, но то, что наш кандидат не Мертваго, – это однозначно.

– Ладно, я все понял, – сказал Юрий устало. – Грязные танцы, да? Грязные политические танцы… С какой стороны побольше денежек подкинут – ту вы и поддержите. Свобода буржуазного издателя… и далее по тексту. Ладно, бог вам судья. Вы вот что, Римма, вы посмотрите, пожалуйста, в вашей бухгалтерии, откуда, с какого счета и из какого банка пришли те деньги за публикацию. Возможно, там есть и название фирмы, которая в данном случае сыграла роль денежного мешка? Взгляните – не в службу, а в дружбу, о'кей?

– Не хватало еще! – буркнула черноглазая Римма. – Это профессиональная и коммерческая тайна.

– Да-а? Ну что ж, тайна так тайна. Вообще есть много тайн на свете, друг Горацио, – доверительно сообщил Юрий письменному столу, который по-прежнему был пуст и просторен – хоть опять ложись на него какая-нибудь бисексуалка и продолжай блаженно стонать. – Есть много тайн на свете, которые, скажем, и не снились господину Фролову, опоре нижегородского предпринимательства!

Лора пискнула, а Римма издала горлом неприятный, угрожающий звук, но тотчас справилась с собой.

– Ладно! Право сильного и все такое. Я схожу узнаю, конечно, какие проблемы?

И споро двинулась к дверям.

– Имейте в виду, – обратился Юрий к ее худой спине, на которой сильно двигались при ходьбе лопатки, – обойдемся без сюрпризов вроде вторжения вашего ходячего шкафа в камуфле. Не забывайте, что у меня остается заложница.

Римма споткнулась на пороге, но не оглянулась и вышла, заботливо прикрыв дверь, чтоб не было сквозняка.

– Заложница? – Лора хитренько улыбнулась, глядя на Юрия снизу вверх и по привычке сильно хлопая веками, словно их по-прежнему украшали опахала ресниц, как в десятом классе. Какое там… осталось полторы волосинки – так же, впрочем, как и на голове, все давно сожжено-пережжено химией! – Заложница, говоришь? А может, наложница? А, Никифоров? Ты как насчет перепихнуться по старинке?

Она вмиг очутилась рядом, прижалась своим худеньким телом, закинула руки ему на шею, зазывно приоткрыла губы…

– Настольница, если быть точным, – отозвался Юрий, небрежно снимая ее руки с себя и силясь скрыть свою брезгливость.

– Чего?!

– Не на-ложница, а на-стольница, – пояснил он. – Извини, Ло-рик, я по пятницам не подаю.

– Ну и подавись, – беззлобно огрызнулась Лора. – Больно надо!

Она поправила перед зеркалом остатки былой роскоши на голове, потом, не стесняясь Юрия, задрала платье и почесала попку.

– Прыщик, что ли, вскочил? – озабоченно извернулась, разглядывая свой тощенький зад, и вдруг спросила с той же интонацией: – А тот мужик – он тебе кто? Любовник?

– Какой мужик? – хлопнул Юрий глазами. – Ты сдурела?!

– А чего? – Лора уронила подол и зевнула. – Ты, как всегда, отстал. Сейчас очень даже модно… особенно с солдатами.

– С кем?!

– Дурак, не ори! С солдатами. Подходишь к воротам какой-нибудь вэчэ или хоть к военному госпиталю, говоришь дежурному, какого мальчика хочешь, брюнета или блондина, а может, рыжего, как Чубайсер, называешь цену… Если сойдетесь, тебе приводят красавчика, берешь его в тачку и едешь куда надо. Нет условий – можно пройти на территорию, там всегда найдется какой-нибудь закоулок. Но за это надбавка – за амортизацию помещения.

Она говорила с видом знатока, и вдруг до Юрия дошло – как ударило:

– Погоди-ка… постой, значит, вчерашняя статья, из-за которой вам столько желающих надрать задницу, – та статья была про солдат-гомиков, так? И вчерашний Ал.Фавитов – это ты? Ты?!

– Ай эм, – кивнула Лора как бы по-английски, и в голосе ее отозвалась законная гордость знаменитого писателя, у которого поклонники берут автографы прямо на улице. – А насчет надрать задницу – это ты в самую точку угодил! – Она хихикнула. – Здесь редакция… Ой, я не могу, по-моему, ты один на свете такой остался, односексуальный. В смысле, моно. Только я одного не пойму – чего ты так за того помершего дядьку переживаешь, если он тебе вообще никто?

– Вот ты о чем! За дядьку переживаю, говоришь? Да ты знаешь, о каком дядьке речь идет? Ты, выходит, не читаешь той грязи, которой вы людей мажете? Правильно, держись подальше от собственного дерьма! А тот дядька – чтоб ты знала! – Саня Путятин. Помнишь такого?

Мгновение Лора смотрела на него глазами пустыми, как скорлупа без ореха, потом недоверчиво пробормотала:

– Да брось ты! Саня Путятин?!

– Вот именно. Тимкин брат.

– Трепло!

Юрий пожал плечами. Если жизнь все-таки научила Лору подбирать слова в разговорах с посторонними людьми, а иногда и очень неплохо подбирать, то с ним бывшая одноклассница всегда оставалась самой собой – распутной двоечницей из десятого «Б», сестрицей первейших хулиганов школы, Сашки и Вовки Фроловых.

Его молчание показалось Лоре убедительным, и все-таки она поверила не до конца. Подбежала к стеллажу, на котором громоздились подшивки «Губошлепа» за все пять лет существования газетенки и отдельной стопкой лежали последние, еще не подшитые номера, переворошила их, разворачивая и просматривая с неимоверной быстротой, выдающей несомненную сноровку в обращении с прессой, – и наконец замерла, уставившись в разворот и бегая глазами по строчкам.

Юрий подошел, глянул через плечо. Да, Лора нашла-таки статью. И снова пакостный заголовок, отвратительное фото ударили его по сердцу, и снова, как всегда, как всю жизнь, он подумал: «Ну почему ее всегда притягивает только самая грязища в жизни?» И опять порадовался, что смог оторваться, выбраться из всего этого. Но, верно, еще не совсем, раз опять столкнулся с Лорой!