Безумное танго - Арсеньева Елена - Страница 32

Юрий вырвал руку:

– С моим пульсом все нормально, это просто от неожиданности. Саня Путятин умер?! Ты это серьезно?!

– Лучше пойдем присядем. – Женя ненавязчиво подтолкнул его к дивану. – Давай садись. Тебе чего дать: нашатыря или спиртику?

Юрий не сводил с него остановившихся глаз, и Женя вздохнул:

– Правда, правда! Санька умер, да так глупо!

– Когда? – шевельнул непослушными губами Юрий, не слыша своего вмиг осипшего голоса, но Женька понял вопрос:

– Послезавтра девять дней. Самое время помянуть Тимкиного братана.

Он открыл дверцу серванта и достал из-за стопки постельного белья бутылку без наклейки, закупоренную на манер какой-нибудь микстуры: лоскутком полиэтилена, накрепко примотанным к горлышку аптечной резинкой.

Правда, на этом сходство с медициной кончилось: Женя разлил спирт отнюдь не в мензурки, а в нормальные хрустальные стопарики, один подал Юрию, другой поднял сам:

– Ну, давай выпьем за Саню. Был он нам другом и братом, и хоть в последнее время пути наши разошлись, никто из нас не поминал его худым словом. Помянем же его добром и сейчас.

Держа почему-то локоть на отлете, как тот гусар, который отталкивает морду своей лошади-алкоголички, он опрокинул спирт в горло, резко выдохнул и проворно набулькал в свой стопарик крем-соды из большой пластиковой бутылки. Проглотил ее, протянул бутылку Юрию:

– Запиваешь?

Тот медленно покачал головой и наконец-то выпил – почему-то меленькими глоточками, совершенно не чувствуя, как спирт обжигает язык и горло.

Женька тотчас налил по второй, ахнул с той же удалью, а Юрий опять тупо выцедил свой спирт, и наконец-то огненная вода растопила ледяной ком, ставший поперек горла.

– Как он умер? – выдавил хрипло. – Почему ты говоришь, что глупо?

– А разве это не глупо? – грустно сказал Базаров, наливая по третьей. – На бабе помер, позоруха!

Если бы Юрий мог, он усмехнулся бы. Кто бы судил, а?! Но ему было не до смеха.

– Что, в койке на постели? Да он же такой здоровенный…

– Не в койке, а в машине. – Женька, уже расправившийся с третьей рюмкой, вытер рот рукой. С сомнением покосившись на бутылку, покачал головой, навернул на горлышко полиэтилен с резинкой и убрал посудину на место.

– Разбился, что ли?

– Ничего он не разбился, ты что, дослушать не способен?

Сколько Юрий помнил своего приятеля, со времени тайного распивания первых в жизни бутылок с каким-нибудь там «солнцедаром» или «плодововыгодным», тот мог выпить сколько угодно, не пьянея, только становясь все более раздражительным. Вот и сейчас подступал один из приступов такой раздражительности.

– Слушаю, слушаю, – буркнул он, наконец-то выцеживая свою третью и чувствуя, что уподобляется Женьке: хмеля ни в одном глазу, а со дна души поднимается какая-то полудетская обида на судьбу, которая взяла да и отняла у него возможность высказать Сане Путятину в лицо, что он сволочь и сука распоследняя, если послал на смерть старинного дружка. И, главное, не дал перед смертью отбой своим «шестеркам», которые так и стоят, вернее, сидят на посту, карауля проштрафившегося курьера, хотя на самом-то деле он ни в чем не виноват!

Нет, наверное, он все-таки опьянел, потому что Женька уже давно что-то говорил, однако Юрий смотрел на его лицо с беззвучно шевелящимися губами – и не слышал ни слова. И вдруг звук включился:

– …черта отопление врубать? Нет, конечно, несколько дней такая холодрыга стояла, что даже в домах топить стали, но у него же теплый гараж! И вообще за каким хреном ему понадобилось тискаться с этой девкой в машине?! У него самое малое две квартиры, да загородный дом, да кабинет, в конце концов! Что, не могли на службе полюбиться, она ведь тоже в «Меркурии» работала? Или привычные места приелись, захотелось романтики? Нашли тоже романтику бензиновую, столько таких дураков зимой засыпает мертвым сном друг на дружке, но то хоть зимой, а тут же весна, выезжай на природу и дави травку до одури!

Юрий мотнул головой, вытрясая дурь, все сильнее заволакивающую сознание. Санька умер, и не просто умер – угорел до смерти в машине, занимаясь любовью с какой-то телкой… Это было слишком для Юрия, он не мог, не способен был осмыслить эту идиотскую, ни с чем не сообразную новость. А Женька все говорил, говорил что-то, но какая-то падла снова выключила звук, может, это даже сделал все тот же Саня Путятин, который, непонятно почему, ополчился на Юрия и взялся ему пакостить как по-крупному, так и по мелочам.

Юрий хрипло расхохотался, и Женькины губы перестали шевелиться.

– Э, да ты, братишка, готовенький, – пробормотал он негромко, но Юрий, к своему изумлению, его услышал. Спасибо Сане, он все-таки перестал озоровать со звуком! – Быстро же. Иди-ка ты домой и ложись-ка ты спатеньки, Юрась. Я б тебя у себя оставил, но понимаешь, тут такое дело… меня могут вызвать неожиданно на работу…

– Маринка, да? – таинственным шепотом, отозвавшимся, как эхо, во всех углах комнаты, прошипел Юрий и тотчас прижал палец к губам, увидев, как исказилось от испуга лицо Базарова. – Не, я ничего, тиш-шь… могила! Мо-ги-ла… Только ты, Женюра, тоже молчи, как в могиле, ладно?

Юрий схватился за голову, отчаянно пытаясь собрать разбредающиеся мысли. Фу, напились, вон как шатаются, смотреть противно! А их непременно надо согнать обратно в кучу, надо что-то сказать Женьке, что-то важное. Еще бы только вспомнить, что именно. Ага, вот что!

– Если меня кто-то спросит про тебя… то есть если тебя кто-то спросит про меня, ты говори, что меня сто лет не видел, ладно? Не был я у тебя сегодня, не был, меня тут нету… ту-ту…

Это был последний проблеск трезвости. Когда Юрий проснулся на следующий день в своей комнате, на неразобранном диване, он совершенно не мог вспомнить, как уходил от Женьки, как поднимался по лестнице, открывал, а потом закрывал дверь, ложился спать, не зажигая света, чтобы не привлечь внимания своих сторожей… Не иначе проделано все это было на автопилоте, который имеется внутри у каждой особи мужского пола. Более того! Юрий никак не мог вспомнить, с какой радости они с Базаровым вчера так налакались. О сторожах и необходимости сидеть тихо помнил, а вот повод пьянки… За прекрасных дам, что ли, выпивали? Но этот провал в памяти длился недолго. До тех пор пока Юрий не повернул на подушке гудящую голову и не увидел на полу рядом с диваном газету, сложенную так, что окруженные траурной рамкой слова «Александр Владимирович Путятин» сразу бросались в глаза.

Тамара Шестакова. Август 1998

Тамара стояла в подъезде на втором этаже и смотрела вниз, на четверых работяг, которые выравнивали аккуратный бетонный бордюр вокруг окон и дверей бывшего заброшенного подвала.

Она спала как мертвая, и никакие воспоминания не терзали ее: ни старые, ни новые. Утром выяснилось, что особых бед, кроме моральных, причинено ей не было, только спину немного расцарапала о землю. С утра никуда не надо было спешить, и она позволила себе полежать, долго нежилась в ванне, пила кофе и думала, что хорошо бы все-таки найти того парня и поблагодарить. Где найти? Вспомнилось, как он сказал: «Я в подвале как раз докрашивал». Значит, он из этих работяг и задержался допоздна доделывать какую-то работу – на Тамарино счастье.

Она тщательно подкрасилась, оделась и отправилась было выражать признательность, но на площадке второго этажа замешкалась. Ведь их там четверо. Не подойдешь же просто так, не спросишь: «Люди добрые, вчера кто-то из вас спас меня от изнасилования, не подскажете ли, кто именно?»

Тамара подошла к окну. Что она помнила об этом человеке? Сильный – лихо справился с мерзавцами, стоит вспомнить, как мотался схваченный за шиворот насильник – будто тот самый цветок в проруби! И вроде бы он был высокий: Тамару бог ростом не обидел, она уж привыкла глядеть на многих мужчин сверху вниз, а этому приходилось наклоняться, когда он встревоженно бормотал: «Вы как? Идти можете? Да я завтра вырублю эту полынь!»