Страсти по Марии - Бенцони Жюльетта - Страница 2

– Возвращайтесь как можно быстрее, время уже тяготит меня!

Был он столь мил, что Мария на мгновение оказалась во власти нахлынувшей грусти: после недавно пережитых ужасов это возможное увлечение могло бы оказаться как нельзя кстати.

Тем временем подошел прощаться и Габриэль.

– Будьте благоразумны и осмотрительны, – мрачно произнес он. – Те, кто готовил вам ловушку, на этом не остановятся. Мы, конечно же, поставим в известность о случившемся герцога, однако нужно ехать как можно дальше и на месте подыскать среди окружения надежную защиту.

– Не беспокойтесь, об этом я позабочусь. И еще. Знаете ли вы, куда направился мой супруг? Он что же, возвратился после исполнения своего обещания в Нант, или же он...

– Он возвращается в Дампьер, где ему предстоит дожидаться воли Его Величества. Король покинет Нант завтра при любых обстоятельствах. Его путь будет лежать через Шатобриан, Витре, Лаваль, ле Манс, Шартр и Рамбуйе, а нам предписано догнать его и присоединиться к свите. Путешествие займет по меньшей мере три недели.

– В таком случае я заеду в Париж. Мне нужно взять украшения, они мне могут очень понадобиться, но заскочу туда лишь на минутку и тут же отправлюсь дальше, на восток.

И она пустилась в путь в опаленные жарким солнцем последние дни августа 1626 года, под стрекотанье стрекоз, блеснувших крылышками в поднятой пыли, и гудение пчел. Гордая и надменная...

Возвращалась она обратно по заснеженной дороге под низким хмурым небом. Минувшие два года она едва заметила – пронеслись они словно один день: в Лорене ей был оказан теплый, радушный прием.

Пребывая в пределах суверенного герцогства, она вновь испытала чувство приятного удивления: то был совсем другой мир – такой спокойной показалась ей здешняя жизнь. Суровое, столь любимое Марией очарование Бретани было прямой противоположностью этому приветливому краю. Тучность виноградников и хлебных полей являли собой поразительное благополучие Лорена. Воздух был напоен запахом спелой мирабели, в окнах сельских домов сверкали стекла, и нигде не были заметны следы нищеты.

Еще лучше обстояли дела в Нанси, большом и богатом торговом городе, где для нее широко распахнул свои двери великолепный дворец, в котором герцог Карл IV и герцогиня Николь приняли ее как ближайшую родственницу, кем, собственно, она и была. Замужество за герцогом Лоренским Шеврезом из дома Гизов наделяло ее статусом их кузины.

По правде говоря, к любезности, пускай и напускной, выказанной при встрече герцогиней Николь, весьма скоро примешался налет недовольства, как только та заметила, что муж ее не устоял перед чарами явившейся к ним сирены, а их безмятежное до той поры супружество почти пошло прахом. Поскольку Мария долгое время была лишена чувственной близости, ей не составило особого труда сделать Карла своим любовником.

И нельзя сказать, что без удовольствия! В свои двадцать один год – на пять лет моложе ее, на четыре моложе своей супруги – это был красивый молодой человек: светловолосый, высокий и мускулистый, со скуластым широким лицом, живыми голубыми глазами и крупным носом. Любезный, словоохотливый и недалекий, охотно ухватившийся за предложение дяди – герцога Генриха – взять в жены его дочь Николь вместе с титулом принца-консорта. О чем Николь, став полноправной герцогиней и не питая ни малейших иллюзий, сказала со вздохом: «Увидите, у этого повесы все пойдет прахом!»

У страстно влюбленного Карла для соблазнения красавицы-кузины было все, а та не только не воспротивилась его вниманию, но, напротив, лишь полнее распахнула перед ним арсенал своих прелестей и вскоре обладала даже большей властью над ним, нежели его супруга-герцогиня.

И потекли нескончаемые празднества, балы, поединки, концерты, балеты, комедии и выезды на охоту. «Ей не составило никакого труда взбудоражить весь двор, по причине чего герцог Карл и его жена запустили дела, потерявший голову герцог принес ей в подарок хорошо знакомый герцогине бриллиант, а потому она назавтра же отнесла его назад принцессе».[1] На самом деле все дело было в ее гордости, не позволившей ей принять отнятое у той, у которой она уже забрала мужа. Как бы то ни было, если раньше бедная Николь хранила тень надежды, то теперь иллюзии разлетелись в прах. Марии же, чтобы не быть обвиненной в бессердечии и корысти, проще было отказаться от бриллианта.

Едва ли не официально возведенная на престол герцогиня де Шеврез сладострастно вкушала атмосферу этого бесконечного праздника, королевой которого и являлась. Клубы фимиама, пусть и не всегда искренние, одурманивали, ими хотелось дышать вновь и вновь, но они были не в состоянии заставить ее забыть главный двор Франции и то место, которое она еще недавно занимала при королеве. Она вполне искренне желала смерти королю Людовику и кардиналу Ришелье, так что однажды, уверившись в своем влиянии на герцога Лоренского, она поспешила вновь окунуться в захватывающую политическую игру.

От королевы Анны Австрийской, безутешной после отъезда верной подруги, получала она длинные грустные письма. Королева-мать избегала ее и не скрывала этого. Помимо всего прочего, молодая герцогиня Орлеанская – супруга герцога Гастона Орлеанского, брата Людовика XIII, была беременна, тогда как Анна не имела ни малейшего желания иметь ребенка. Это вызывало постоянную нервозность, со временем лишь нарастающую: королю нужен был наследник, и на горизонте вырисовывалось отречение! Анне так не хватало мужества Марии, ее стойкости к жизненным напастям, и она неоднократно обращалась к королю с просьбой о помиловании герцогини де Шеврез, но, разумеется, всякий раз без малейшего успеха.

Клод де Шеврез со своей стороны предпринял несколько робких попыток, испросил даже позволения для своей жены поселиться в Оверне или в Бурбоннэ, где он смог бы за нею проследить. Смертельная опасность, которой она едва избежала, да и опасение, что жена могла заподозрить в причастности к этому его, не давали ему покоя.

Король отчасти согласился с его предложением, герцог даже посетил Нанси, чтобы донести новость до супруги и заключить с ней нечто вроде перемирия. Согласитесь, что для молодой женщины случай вновь обрести утерянное влияние на мужа был более чем подходящим. При встрече со страстно любящим ее супругом, долгое время не вкушавшим ее чарующих прелестей, Мария раскрыла для него свои объятия и свою постель, и тот вновь, как и прежде, оказался у нее в подчинении. Но стоило ему лишь попытаться увезти Марию к себе, как тут же зазвучала иная песня: грубыми удовольствиями французской провинции ее уже было не прельстить. Герцогине де Шеврез хотелось по меньшей мере вернуться в дорогой ее сердцу Дампьер. И ничего другого, а если Шеврез желает радостей тесного с ней общения, то все в его руках. Пусть найдет общий язык с королевой, пускай они объединят усилия. Она же покинет свой Лорен не раньше, чем все для этого будет готово...

И герцог де Шеврез, поджав уши, словно побитая собака, отправился в дорогу с единственным утешением в душе. То была надежда, что Мария, решившись покинуть Нанси, в конце концов вернется к нему. Положение в городе начало тяготить ее, выстроенный ею треугольник восстановил против герцогини даже наиболее ярых и последовательных ее приверженцев, чего она никак не ожидала. Сама ли она приняла решение поселиться в Бар-ле-Дюк, поместье герцогини Николь, находившемся в двадцати лье от столицы и жалованное лично королем Франции, или нет, остается под вопросом. Весной 1627 года Карл де Лорен явился в Париж, чтобы обсудить кое с кем возможность возвращения своей любовницы, а при случае и попытаться выступить в ее защиту. Ничего не добившись, впрочем, как и многие другие, он возвратился назад и бросился искать утешения в объятиях Марии, для чего ей был подобран один из красивейших домов в верхней, утопающей в садах, части города, с видом на плавные изгибы петляющей внизу реки Онзен. Гнездышко оказалось прелестным, неприметным для постороннего глаза и несравненно более приятным, нежели покои герцогского дворца, в закоулках коридоров которого легко было натолкнуться на негодование герцогини Николь.