Убийство на дуэли - Арсаньев Александр - Страница 3

– Остап, что ты делаешь здесь? – обернувшись на зов, наконец, Волевский заметил прибывшего и немедленно подошел к нему.

– Извиняйте, барин, – Остап поклонился, но тут понял всю несуразность обстановки и засмущался.

– Случилось что? – продолжал выпытывать Волевский. – Ну, же говори.

– Беда, барин, – Остап утер рукавом взмокший лоб. – Уф, едва не помер по дороге. Бунт в имении, – неожиданно выпалил он.

– Бунт? – на лице Волевского отразилось крайнее недоумение. – Да объясни же ты толком.

– Так я и говорю, бунт, – продолжал твердить свое мужик, краснея под обращенными на него взглядами гостей. – Прибежал ко мне Прошка, тот, чья жена в прошлом году в речке утопла, да и говорит, что мужики против барина идти собралися, потому как не нравятся им нынешние порядки в имении.

– А ты? – глаза князя гневно сверкнули.

– А я на лошадь да и к вам прямиком, барин. Без вас не разобраться мне. Чтобы утихомирить этих остолопов, барская рука нужна, – наконец, закончил речь Остап.

Остап был, как потом оказалось бурмистром в имении Волевских. Невозможно словами описать то, что началось после новости, которую принес крестьянин. В зале поднялся такой гвалт, что впору было уши затыкать.

– Я же говорил, что все это не приведет к добру, – возмущался толстый и красный от уже порядком выпитого вина князь Волотов. – Вот они, реформы эти. К чему народ толкают.

– Успокойтесь, ради бога, – кинулась к нему княгиня Волотова. – Ей-богу, зачем так переживать. Так недолго и апоплексический удар хватит. Ну, успокойтесь, душа моя. Вот выпейте-ка, – с этими словами она протянула мужу бокал вина.

Увидев перед собой спасительное питие, князь вдруг как-то сник и, взяв из рук супруги бокал, залпом осушил его до дна.

– Эх, не ведают, что творят, а потом сами же жалуются, – Волотов обреченно махнул рукой.

По всей видимости, эти слова относились к взбунтовавшимся крестьянам, которые действительно, начиная с 1855 года, то есть с объявления манифеста о созыве народного ополчения, то и дело устраивали склоки и выступали против своих покровителей – помещиков. Все мы в те времена ужасно боялись «народных бунтов». Кто же знал, что все это еще цветочки. Не пройдет и четырех лет, как выйдет этот указ об отмене крепостничества, который должен был полностью переменить все вековые российские устои. Хотя, может, все это и к лучшему. Не мне судить, но думаю, что к тому времени Россия не дозрела еще до того, чтобы освободить своих крестьян от помещичьей воли.

Но это будет потом, а в тот момент это известие вызвало испуг и недоумение среди дворян. В результате князь решил незамедлительно отправляться в Синодское, пообещав на прощание Шурочке вернуться всего через несколько дней.

Естественно, что после такого конфуза гости быстро начали разъезжаться по домам. Праздник оказался безнадежно испорченным. Шурочка же кинулась ко мне с просьбой побыть подле нее, пока князь не уйдет. Время уже перебралось за полночь, когда, проводив Волевского в имение, а Шурочку домой, я вернулась к себе, уставшая и разочарованная неудавшимся праздником.

Оставшись одна, Сашенька ждала возвращения князя со дня на день. Однако время шло, а Волевский все не приезжал. Подруга моя не могла найти себе места, мало помалу начиная беспокоиться о внезапно исчезнувшем возлюбленном. Несколько раз она посещала мой дом и жаловалась на отсутствие вестей от Волевского. Я, конечно, как могла, старалась успокоить ее, хотя, честно говоря, у меня и без того было много своих дел. Может быть, меня кто-то захочет упрекнуть в том, что я плохая подруга, но поверьте, я прекрасно знала Шурочку, ее ум и сообразительность. Именно по этой причине я от всей души надеялась, что она сама сможет справиться с перипетиями в своей жизни.

Однако того, что я так ожидала, не произошло. На одиннадцатый день со дня помолвки Шурочка заявилась ко мне вся в слезах, с тоской и печалью на молодом лице.

– Катенька, душенька, не могу больше ждать. Вся душа истосковалась, – едва появившись в дверях, проговорила она. – Поедем же со мной.

– Помилуй, Сашенька, куда ты меня зовешь? – удивилась я.

– В Синодское, в имение Волевских. Так уж я переживаю. Упаси бог, если что-нибудь случилось с Владимиром, ведь до сих пор от него нет никаких вестей, – Шурочка всхлипнула и утерла глаза кружевным платочком, который все это время не выпускала из рук.

– Шурочка, да можно ли? – возмутилась я. – Ведь невесте ехать к жениху в дом без приглашения – дурной тон. Господи, от своей любви ты совсем обезумела.

– Пусть, пусть, – отмахнулась моя подруга. – Но тогда я хоть буду знать, все ли с ним хорошо. Только вот одной путешествовать боязно. А с тобой мне ничего страшно не будет. Катенька, поедем же.

Вот тут, уважаемый читатель, я позволю себе прервать повествование моей родственницы, так как далее снова идут несколько страниц, расписывающих все ухищрения Шурочки для того, чтобы уговорить Катеньку сопровождать ее в имение князей Волевских. По прошествии многих лет нехитрые уловки Шурочки вызывали у моей тетки улыбку, поэтому некоторые выражения облечены во французские фразы. Так что не буду томить читателя и сразу скажу, что Екатерина Арсаньева все-таки поддалась на уговоры подруги, и они на следующий же день после этого разговора направились в Синодское.

Я, слава богу, все-таки настояла на том, чтобы каретой нашей управлял мой верный кучер Степан, потому как с ним можно хоть в огонь, хоть в воду. Этот широкоплечий здоровенный мужик одним только своим видом мог внушить страх даже самым отъявленным разбойникам, которых в те времена было огромное количество на наших ухабистых дорогах. Шурочка сначала было сопротивлялась, хотела взять своего извозчика, но тот перед самым отъездом внезапно сломал ногу, так что лучшего сопровождающего и защитника, чем Степан, трудно было бы придумать.

И вот, сидя в покачивающейся в такт лошадиному галопу карете, мы всю дорогу вели неспешный разговор. На какое-то время мне даже удалось отвлечь Шурочку от ее беспокойных мыслей о своем возлюбленном. Она поделилась со мной своими планами после свадьбы переселиться вместе с новоиспеченным мужем в Синодское и жить там с ним душа в душу. Я поверить не могла тогда собственным ушам. Шурочка, которая так ненавидела деревенскую жизнь, которая сама отговаривала меня от того, чтобы переселиться в имение, вдруг жертвует всем и изъявляет желание стать помещицей. Да, чего не сделает русская женщина ради своей любви.

Тем временем путешествие наше продолжалось. Мы проехали уже приблизительно верст пятьдесят, когда сбоку от дороги показался небольшой лесок, а рядом с ним и уже знакомая мне деревенька Елшанка. Мы благополучно переночевали в Елшанке, у елшанской помещицы и моей старой знакомой Ксении Георгиевны. Здесь все было по-старому. Огромный дом, гостеприимная хозяйка, которую, казалось, вовсе не трогают события, происходящие за пределами ее маленького мирка. Но как бы не так, эта женщина знала все обо всех, в который раз удивляя меня своей осведомленностью.

Старушка была в своем репертуаре, приветливо приняла нас и едва не замучила до смерти мою подругу расспросами о предстоящей свадьбе. Оказалось, что она прекрасно знала отца Владимира Волевского и была весьма наслышана о его сыне. Естественно, она не преминула обо всем, что знала, тут же доложить своим гостьям. Узнав все последние деревенские новости, мы рано поутру отправились дальше.

Погода была что ни на есть самая благоприятная, стояло теплое бабье лето, поэтому путешествие, к моему тогдашнему удивлению, не вызвало у нас того неприятного чувства чего-то утомительного и грязного, пахнущего дорожной пылью и потом лошадей. Легкий ветерок проникал через открытые окошки кареты и приятно холодил разгоряченные наши лица.

Через несколько часов справа показалась небольшая речка Терешка. А вскоре началось и Синодское.

Больше всего в тот момент я опасалась, что увижу в деревне вооруженных крестьян, или, того хуже, разоренную барскую усадьбу. Тогда бы нам самим уже пришлось защищаться собственными силами. Однако все мои ожидания, к счастью, не оправдались. В деревне никого не было. Лишь изредка в какой-нибудь крестьянской избе на порог выходила старуха или выскакивал в одной рубашонке ребенок. Жизнь текла своим чередом. Даже невозможно было представить, что здесь произойдет что-либо, даже отдаленно напоминающее крестьянский бунт.