Рубин королевы - Бенцони Жюльетта - Страница 3

– Не делайте этого, сеньор! Если только вы не ищете несчастий себе на голову...

Резко обернувшись – он не слышал до этого ничьих шагов, – Альдо в волнении приподнял брови и уставился на словно возникшего из небытия и теперь стоявшего перед ним странного человека. Своим костлявым лицом, удлиненной бородкой, гладко выбритым черепом, резко очерченными скулами и красными отрепьями, в прорехи которых выглядывало чистое на вид белье, тот поразительно напоминал водоноса с картины Веласкеса. Но его остроконечные уши, горящий взгляд из-под тяжелых век, сардоническая складка узкогубого рта вызывали в памяти черты какого-то беса, способного сыграть с вами дурную шутку. Однако все это не произвело на Альдо никакого впечатления.

– Почему же вдруг со мной должно случиться несчастье?

– Потому что сегодня – ночь 15 мая, праздник святого Исидора, епископа Севильи, великого ученого, а еще... именно в эту ночь она умерла...

– Умерла? Вы хотите сказать, что эта молодая женщина, такая красивая, на самом деле не живая?

– В каком-то смысле живая, особенно в эту ночь, единственную в году, когда она может выйти из своего дома и отправиться на поиски того, кто снимет с нее проклятие. Но если ей удается затащить к себе кого-нибудь, то несчастный не возвращается или теряет рассудок, потому что никто не хочет ей помочь и она сердится. К счастью, не всякий может ее увидеть. Для этого нужна... особая восприимчивость.

– Откуда вы это знаете?

– Знаю, потому что однажды ночью, десять лет назад, провожал сюда последнего беднягу, которого она успешно завлекла в свое логово. То, что я видел и слышал тогда, повергло меня в ужас и – поверьте мне, сеньор! – я неробкого десятка, но позорно бежал! И, думаю, как раз вовремя. С тех пор я и слежу...

– И что же, вы проводите целую ночь возле этого дома?

– Да. Я живу неподалеку. Днем я прошу милостыню у церкви, но пока светит солнце, бояться нечего, и мне случалось несколько раз бывать в этом заброшенном саду. Калитка вообще-то едва держится...

– Если здесь совершаются такие ужасы, почему же дом до сих пор не снесли или не сожгли?

– Все боятся связываться со злым роком. Приближаться к дому, где обитает призрак, опасно. Но разрешите и мне задать вам один вопрос, сеньор!

– Отчего бы и нет? – вздохнул Морозини. Ему нравились манеры этого нищего, гордостью и благородством напоминавшего настоящего идальго.

– Где вы встретили Каталину?

– Ее так зовут?

– Да. Она дочь Диего де Сусана, одного из самых богатых «конверсос»[2] города. Диего стал и одной из первых жертв инквизиции... Но вы мне не ответили...

– Простите. Я встретил ее в Каса де Пилатос. Пока в патио и в садах продолжался праздник, я поднялся наверх, чтобы получше рассмотреть картину, которая меня заинтересовала. Она стояла перед этим портретом и ласкала раму. Увидев меня, она бросилась прочь, а я... я последовал за ней.

– На портрете была Хуана Лока – безумная королева?

– Действительно, так. Тут есть какая-то связь? Ваша Каталина была точно так же одета...

– Да, хотя эти женщины никогда не встречались друг с другом. Принцессе было два года, когда разыгралась драма, и не она привлекает Каталину, а одна из ее драгоценностей. Вы заметили на шее у королевы огромный рубин, оправленный в золото?

– Заметил, – подтвердил Альдо, поостерегшись, однако, сказать, что ему и самому хотелось как следует рассмотреть именно этот камень.

– Несчастная обречена искать этот рубин. Пока не найдет – не получит избавления... Впрочем, это долгая и печальная история, сеньор, а сейчас уже так поздно...

– Мне бы все-таки хотелось послушать. Может быть, выпьем где-нибудь по стаканчику хереса или мансанильи?

С этими словами Альдо вытащил из кармана и показал нищему купюру. Тот расхохотался, обнажив зубы, почти такие же белые, как у его собеседника.

– Замечательно мы будем выглядеть вместе: вы во фраке и я в моих лохмотьях! Ладно, я с удовольствием возьму эти деньги, но завтра, когда вы будете одеты не так роскошно, чтобы не бросаться в глаза.

– Договорились. Где и когда?

– Здесь же. Скажем... часа в три? Будет жарко, и, стало быть, народу будет немного... Я буду ждать вас у часовни.

– А куда мы пойдем?

– Нет места спокойнее, чем этот одичавший сад. Если, конечно, вы не боитесь...

– Напротив! Я бы охотно вошел туда и сейчас!

– Не вынуждайте меня начинать все сначала! – вздохнул нищий. – Никогда не надо бросать вызов потусторонним силам. Завтра вы узнаете... по крайней мере, то, что знаю я. Вы возвращаетесь в Каса де Пилатос?

– Скорее всего. Мне кажется, я ушел оттуда так давно...

– Идемте. Сейчас я найду вам машину.

Спустя некоторое время Морозини вновь оказался на празднике. Гости уже перешли к ужину; столы были накрыты в большом саду под увитыми цветами арками и пальмами, почти тропическими на вид. Смех, обрывки разговоров, звуки музыки наполняли ночь, и Морозини вдруг усомнился в правильности своего поведения: он явился последним и с трудом теперь найдет отведенное ему место. За столом, во главе которого восседала королева, это было бы грубым нарушением этикета.

Альдо предпочел подождать, вышел в маленький садик, освещенный множеством огней, но совсем пустой, сел на скамью, выложенную желтыми фаянсовыми плитками, вытащил сигарету из портсигара и закурил. Тут его и обнаружила одна из придворных дам.

– Как, князь, вы здесь? Но вас же ищут повсюду! Ее величество даже забеспокоилась. Вам нездоровится?

– Да, немножко. Видите ли, донья Исабель, иногда меня мучает невралгия, и при таких болях я становлюсь малоприятным собеседником. Это началось во время концерта, и мне пришлось удалиться...

Самая чопорная и неприступная из великосветских дам, так же как и самая знатная старуха, всегда проникнется жалостью к страданиям привлекательного мужчины, и донья Исабель не стала исключением.

– Надо было предупредить меня и уйти. Ее величество чрезвычайно вас любит и не захотела бы видеть ваших страданий. Я передала бы ей ваши извинения... Впрочем, и сейчас не поздно, – добавила она, вглядевшись в перекосившееся якобы от боли лицо князя. – Мы вызовем экипаж, и вас отвезут в отель. Я сама этим займусь. А завтра вы явитесь в Алькасар с извинениями...

– Охотно приму вашу помощь, сударыня, хотя уйти с праздника без разрешения королевы...

– Я получу его для вас. Она поймет. Идите! Сейчас прикажу, чтобы подъехала одна из наших карет.

Через несколько минут Морозини, в восторге от своей хитрости, уже катил по направлению к отелю «Андалусия». Лошади бежали резво и весело, коляска, разукрашенная бубенчиками и красными и желтыми помпонами, казалась князю верхом комфорта – после прогулки в лакированных туфлях по каменистым улицам он ног под собой не чуял. Благодаря любезности доньи Исабель он теперь имел возможность полностью отдаться мыслям о своей будущей встрече с нищим. Встрече, которая, как подсказывало венецианцу охотничье чутье, обещала навести на интересный след. А за прошедшие два года не было событий более волнующих, чем те, что поочередно вели то к одному, то к другому из драгоценных камней, в незапамятные времена похищенных с пекторали Первосвященника Иерусалимского храма.[3] Теперь оставалось отыскать последний из них: большой рубин-кабошон. Именно по этой причине Альдо стремился без помех тщательнейшим образом изучить портрет Хуаны Безумной: камень, который мать Карла V носила на шее, полностью отвечал всем приметам исчезнувшей драгоценности.

И правда, последние два года Морозини провел в разъездах по Европе в обществе своего друга – египтолога Адальбера Видаль-Пеликорна. Им удалось разыскать три из четырех украденных камней: сапфир, алмаз и опал. Того, кто отправил их в эту удивительную погоню за сокровищами, Альдо встретил в подземельях варшавского гетто. Это был хромой еврей, блистательно образованный. Очень умный и даже наделенный даром предвидения. Одним словом, Симон Аронов был из тех людей, кто умеет привлекать к себе других. История, которую услышал от него князь-антиквар, никого не могла бы оставить равнодушным, тем более Морозини, человека, в котором удивительно сочетались мудрость и отвага, да к тому же искренне влюбленного в старинные драгоценности и в то же время склонного к приключениям. Рассеянный по земле народ Израилев вернет себе родину и обретет свою государственность только тогда, когда ему удастся полностью восстановить в первозданном виде свою древнюю святыню – пектораль Первосвященника. Тогда же священные камни, украденные еще солдатами Тита, утратят свою дьявольскую способность творить зло. Одному Богу известно, какую губительную силу они таят в себе! Их красота и огромная ценность вызывали равное вожделение и у женщин, и у мужчин, и на протяжении веков они оставляли за собой кровавые следы.