Тень императора - Абрамов Александр Иванович - Страница 5

— Что это было? — спросил он.

— Общение душ.

— Не валяй дурака. Новая запись?

— С записью не разговаривают. Ее прослушивают.

— Все равно не верю. Это какой-то механический фокус.

— Робот-чревовещатель, — засмеялся Крис.

— Не остри. Это ты говорил, да?

— А вдруг? Допусти, что я медиум. Ведь это был настоящий спиритический сеанс.

— Спиритический розыгрыш! — закричал Вадим. — Мистифицируй лаборанток, а я уже стар для этого.

Он встал, злой и обиженный. Объяснить происшедшее ему так и не удалось.

— Садись. — Крис дружески подтолкнул его в кресло. — Из всего, что ты тут набурчал, верно только одно слово — механический. Но это не фокус и не жульничество. Это наука. Не грифонология — другая. Мы стоим у порога новой науки, старик.

Вадим молча открыл и закрыл рот. Он уже понимал, что Крис не шутит.

— Может быть, я сошел с ума или просто кретин, — наконец проговорил он,

— но, каюсь, я ничего не понял.

— Ты не сошел с ума, и, скорее всего, ты не кретин. — Крис говорил без улыбки. — У этой науки еще нет названия, и состоявшаяся здесь беседа с твоим участием — ее первый публичный эксперимент. До сих пор я экспериментировал в одиночку.

— Как?

— Вызывал духов. Не злись, это просто разрядка перенапряжения. У этой науки еще и названия нет — не придумал. А в основе ее — спиритизм. Не делай больших глаз — я не шучу. Не спиритизм как явление, с которым связаны сто лет дури, обмана и мошенничества, а, если хочешь, как толчок к идее, вроде ньютонова яблока. Ты только не перебивай меня, а то я собьюсь с фарватера и запутаюсь в отступлениях. Так вот, по роду занятий я часто сам декодирую записи, роюсь в старых архивах. Набрел как-то на «Ребус», журнал не то московских, не то петербургских спиритов, потом из любопытства перелистал английский «Спиритуалистик джернал». И обратил внимание на одно обстоятельство. Оказывается, не все, а только немногие медиумы пытались связывать своих клиентов с загробным миром, и были случаи, когда так называемые духи великих покойников вещали на сеансах довольно грамотно и толково с учетом примет их профессии, звания и времени. Никого, кроме адептов спиритизма, эти сообщения не заинтересовали: наука закономерно прошла мимо. Но я задал себе вопрос: «А что, если в этих сообщениях есть хоть крупица правды, когда медиумы никого не обманывали, а находились, скажем, в телепатическом трансе, принимая своеобразные пси-посылки из прошлого?»

— Ну и допущеньице, — сказал Вадим, — совсем для папы римского.

— Неважно для кого, но я его сделал. До сих пор, Горацио, не устарела реплика Гамлета насчет неведомого науке. До сих пор наука не реабилитировала ни Сен-Жермена, ни Калиостро, а кое-что в их деятельности никак не объяснишь только гипнозом и шарлатанством. Если в бездонной реке Времени не гаснут звуки человеческой речи, может быть, не гаснут и мысли? Ведь и звук — волна, и мысль — волна. Одну создают механические колебания, другую — импульсы наших мозговых клеток. И если закон Гришина о незатухающих звуковых волнах применим к телепатии, значит, можно создать прибор для записи таких пси-посылок из прошлого.

— Но ведь человек мыслит и образами, — усомнился Вадим. — Как же их запишешь?

— Никак. Но мысль, выраженную в словах, записать можно. И представь себе, не так уж гигантски сложно: тот же принцип амплифера. При этом прибор оказался особенно чувствительным к перенапряженной мозговой деятельности, создающей порой огромные скопления мыслей — ну как бы тебе сказать? — какие-то своеобразные психогалактики. Не улыбайся, я не поэт. Это понятие из другого ряда здесь очень уместно. Именно галактики, звездные системы в мире информации, которой пользовалось и обменивалось человечество на протяжении всей его сознательной жизни. Такие «галактики» образуются в процессах интенсивной творческой деятельности, в периоды одиночества, заключения или болезни, обрекающей человека на длительную изоляцию. Представь себе мысленную «галактику» слепого Мильтона или глухого Бетховена, гениев вынужденного одиночества. Я не нащупал их: еще ненадежен для записи сам прибор, еще сложнее настройка. Но все же мне удалось записать какого-то безвестного узника в римском замке Святого Ангела, потом я открыл Фибиха и последние полгода — Наполеона. Вот послушай…

Вадим всегда любовался столом Криса с перемежающимися панелями из металла и пластика разных цветов и форм. Каких только знаков не было на этих панелях — римские и арабские цифры, латинский и греческий алфавит, математические символы! На этот раз выдвинулась миниатюрная панель с золотистым отливом и дисковой системой набора.

— Не удивляйся смысловой бессвязности записи, — сказал Крис. — Это еще не речь. Мысль часто хаотична, ассоциативна, причем ассоциации подчас понятны только мыслящему. И обрати внимание на паузы: это зрительный образ вторгается в ассоциативную цепь.

Он включил запись.

— …конечно же, виноват Груши… не сумел догнать пруссаков… одного Веллингтона я бы раздавил, как козявку… на правом фланге замок Угумон… слева Сен Жан, чем левее — тем выше, а в тылу лес Суаньи — вообще отступать некуда… и Ней так удачно начал атаку… а Груши ждал приказа… идиот… это писец из префектуры кланяется приказам, а военачальник думает… только дурак не мог сообразить, что повторяется ситуация при Маренго… ему бы дерзость Дезе, тот сообразил, пришел вовремя… а Бурмон просто падаль… почему так больно в желудке… Что я ел?.. Да-да, Бурмон… под Неем убивают пятую лошадь, а этот шакал продает императора… а потом смеялись, что я мог спать под канонаду… а меня неудержимо клонило ко сну, как вчера у камней… спать, спать — а тут принимай исторические решения…

— Явная гипотония, — сказал Крис, воспользовавшись паузой. — Одна таблетка ксеногина, и кто знает, чем бы окончилась битва при Ватерлоо. Выключить? — спросил он и, не дожидаясь ответа, нажал кнопку. — Дальше муть, все перепутано.

— А при чем здесь битва при Ватерлоо? — спросил Вадим.

— Он же о ней вспоминает. Генерал Дезе выручил его при Маренго: подоспел вовремя. А Груши при Ватерлоо не спешил. Ждал приказа. Тактический просчет. А Наполеон был уже болен и не может забыть об этом. Таких записей у меня тысячи. Вру: десятки тысяч. А это миллионы импульсов нервных клеток. Одного лишь Бонапарта. — Крис вздохнул. — Только зачем? Чтобы помочь какому-то чудаку уточнить биографию великого императора?