Мужество в наследство - Абрамов Александр Семенович - Страница 14

Журавлев предупредил командира:

— Пересекаем линию фронта.

Небо постепенно начало светлеть. И вдруг вблизи самолета заклубились, запрыгали шапки разрывов. Это открыли заградительный огонь немецкие зенитки. Густой паутиной потянулись с земли пулеметные трассы.

Еще раз проверены расчеты. Штурман знал: к вражескому аэродрому бомбардировщик выйдет в намеченное время.

Земля уже стала просматриваться. Занималась заря нового дня. «Как-то закончится сегодняшний вылет?» — подумал Журавлев и бросил взгляд вперед: ведущий бомбардировщик, оставляя черный дымящийся след, пошел на снижение.

— Машина Михеева вышла из строя, — докладывает он командиру.

— Сколько до цели, Володя? — звучит голос Дивиченко.

— Девяносто пять километров. Идем по графику, — ответил штурман. Он видел, как горящий самолет Михеева врезался в землю и взорвался.

…До войны Владимир Журавлев жил в Свердловске, учился в средней школе № 22 имени А. М. Горького. После десятилетки поступил на Уралмашзавод учеником токаря в механический цех крупных узлов. В свободное время увлекался легкой атлетикой и планеризмом, стал завсегдатаем городского аэроклуба, в осоавиахимовской секции учил ребят стрельбе из пистолета и малокалиберной винтовки. Однажды ему удалось раздобыть в аэроклубе поврежденный планер и привезти его на заводском грузовике в уралмашевскую детскую техническую станцию. Под руководством опытного инструктора Ростислава Псотни группа юношей — любителей авиаспорта — планер отремонтировала. Занятия проводились на Митькиной горе, что за железнодорожным вокзалом. Планер запускали с высокого бугра с помощью резинового амортизатора. Впервые поднявшись в воздух, Володя испытал небывалое чувство восторга. Тогда он понял, что без неба ему не жить. К дню призыва в армию на груди учлета Журавлева красовались четыре значка: «ГТО» и «Ворошиловский стрелок» двух ступеней. И наступил день, когда он стал курсантом Оренбургского летного училища.

… — Командир, вижу Марьевку, — слышится в наушниках спокойный голос Журавлева. — Подходим к цели.

Только Дивиченко успел ответить штурману: «Понял», как раздался встревоженный возглас стрелка-радиста Ивана Мысикова:

— Командир! Справа выше нас «мессеры»!

— Сколько?

— Две пары.

— Ну что ж, на каждого стрелка по два фрица.

Дивиченко имел в виду второго воздушного стрелка сержанта Николая Ежова. Несколько дней назад экипаж Дивиченко вынужден был вступить в бой с «мессершмиттами», одного из которых удалось сбить. Тогда отличились и Мысиков и Ежов. Об этом сообщила фронтовая газета.

— «Мессеры» заходят с двух сторон! — кричит Ежов.

Дивиченко отреагировал моментально и, казалось, ушел от огня противника, но все же ему не хватило какой-то секунды: короткая очередь стеганула по левой плоскости самолета.

Воздушные стрелки Мысиков и Ежов, непрерывно защищаясь, вынуждали фашистов держаться от бомбардировщика на почтительном расстоянии. Несмотря на это, вражеские истребители, меняя направление атак, били по советской машине с дальних дистанций, пулеметные трассы рассекали воздух у самых моторов.

— Горит левое крыло! — звучит тревожный голос Мысикова.

Журавлев увидел, как по левой плоскости заплясали огненные язычки, потом почувствовал запах гари. Появился едкий дым, быстро заполнивший кабины. За самолетом потянулся черный шлейф.

— Спокойно, хлопцы! — сказал Дивиченко и обратился к штурману: — Как с расчетами, когда выходим на стоянки?

— Все готово, — ответил Журавлев. — Подходим к аэродрому.

— Все-таки дотянули! — сквозь кашель проговорил Дивиченко. — Приготовиться!

«Мессершмитты» исчезли, зато вновь защелкали немецкие зенитки.

Впереди на земле показались длинные ряды аккуратно выстроенных немецких самолетов. Их было так много, что сразу и не пересчитать.

— Командир, вижу цель! — пальцы Журавлева уверенно легли на кнопку бомбосбрасывателя. — До сброса пять градусов. Открываю люки.

Журавлев знал, что наступили самые опасные секунды, когда надо ловить цель в перекрестие… Зенитки ведут непрерывный огонь, разрывы так близки, что самолет то и дело подбрасывает. Но, несмотря на огненную западню, летчик должен держать режим полета неизменным, то есть таким, каким его рассчитал штурман, иначе бомбы лягут в стороне от цели. В такой ситуации гитлеровцы стремятся сбить машину или хотя бы заставить пилота изменить курс.

Наконец сброс! До боли в пальцах Журавлев жмет на боевую кнопку — и бомбы летят в цель. Дивиченко выводит бомбардировщик из глубокого виража, набирает высоту. Второй заход.

А внизу бушует пожар. Одна за другой раскалываются цистерны, выплескивая, словно из раскаленного кратера, мощные струи огня.

Через дымное облако штурман успел заметить, как взметнулись султаны земли с багровыми всполохами, как в панике разбегаются фашисты.

Дивиченко упрямо ведет самолет сквозь огненные трассы.

Тем временем пламя все сильнее охватывает машину.

— Командир, я задыхаюсь… Больше нет сил, — прохрипел Мысиков.

— Держись, хлопцы! — осипшим голосом призвал Дивиченко. — Последний заход!

Журавлев, судорожно глотнув воздух, перевел рычаг на оставшуюся пару бомб. Рука автоматически нащупала боевую кнопку.

Один пулемет замолчал. Ежов не отвечал на вызов по переговорному устройству.

Вдруг самолет резко пошел на снижение. Дивиченко крикнул:

— Все!!! Прощайте, хлопцы! Тараним гадов!

И направил бомбардировщик на колонну вражеских автоцистерн с горючим.

Вместе с кнопкой переговорного устройства Дивиченко машинально нажал и кнопку своего радиопередатчика. Поэтому последние слова командира услышали экипажи других самолетов.

— Дружище, Коля! — срывающимся голосом отозвался Журавлев. — Прощайте, друзья!

Мощный взрыв потряс воздух…

Этот миг вобрал в себя и страшный удар, который Журавлев ощутил всем телом, и невероятную перегрузку до потемнения в глазах, и острую боль в спине. Его швырнуло кверху, и он потерял сознание…

В вечернем сообщении Советского информбюро от 20 июля 1942 года рассказывалось о героическом подвиге экипажа бомбардировщика под командованием сержанта Николая Дивиченко. Все четверо отважных были комсомольцами. Показав высокий образец воинской доблести, они повторили подвиг капитана Николая Гастелло. Далее в сообщении говорилось: «…объятый пламенем самолет продолжал уничтожать немецкие машины, находящиеся на аэродроме. Когда были израсходованы все боеприпасы и стало ясно, что спасти самолет уже нельзя, Дивиченко принял решение нанести врагу последний удар и направил машину на колонну автоцистерн с горючим. Летчики, участвовавшие в этом налете, видели, как поднялись огромные клубы дыма и огня горящих автоцистерн. Смертью храбрых погибли сталинские соколы — сержант Дивиченко, штурман Журавлев, стрелок-радист Мысиков и воздушный стрелок Ежов. Советский народ всегда будет помнить героев-летчиков, до последней минуты своей жизни боровшихся за Родину». Так заканчивалось сообщение.

Весть об этом подвиге быстро разнеслась по фронту. Друзья-однополчане гордились бесстрашием четырех комсомольцев.

И вдруг случилось невообразимое: Дивиченко, Журавлев и Мысиков возвратились в свою часть! До предела изможденные, исхудавшие, в оборванной одежде, они едва держались на ногах.

После радостной встречи командир полка спросил:

— А где Ежов?

— Нет Николы… Погиб. «Мессеры», гады, — ответил Дивиченко.

Враз наступила тягостная тишина, все обнажили головы.

Вернувшись как бы с того света, летчики перевязали в санчасти раны, смазали ожоги, сбрили щетину, искупались и переоделись в новое обмундирование.

В полковой столовой на большом планшете появилось приветствие:

«Слава нашим боевым друзьям Николаю Дивиченко, Владимиру Журавлеву, Ивану Мысикову и Николаю Ежову, повторившим подвиг капитана Гастелло!»