Опал императрицы (Опал Сисси) - Бенцони Жюльетта - Страница 52

– А кому принадлежал взорванный дом?

– Канонику зальцбургского кафедрального собора, страстному любителю рыбной ловли; но из-за своего ревматизма он никогда не приезжает туда осенью. Та парочка, что стерегла пленницу, сбежала перед самым взрывом. Их активно ищут, и, возможно, они – наш единственный шанс напасть на след преступников. Поскольку они не рассчитывали, что фрейлейн... Штаубинг выйдет из этого приключения живой, они не прятали лиц, и она достаточно детально описала нам их. Повторяю, их разыскивают.

Полицейский осушил свою кружку пива и встал.

– Надеюсь, – сказал он, – вы пробудете здесь еще несколько дней. Вы нам понадобитесь. Впрочем, – прибавил он, обращаясь к Адальберу, – может быть, вы тоже еще не закончили исследования, которыми занимались в Гальштате?

Археолог поморщился:

– Разыгравшаяся там трагедия несколько охладила мой пыл.

– Что до меня, – подхватил Альдо, – я вообще не собирался сверх меры затягивать каникулы, которые устроил себе ради того, чтобы сопровождать Видаль-Пеликорна. Меня ждут дела, и я бы хотел как можно скорее вернуться в Венецию...

– Мы не станем слишком долго вас удерживать, но вы должны понять, что вы, как и дамы из Рудольфскроне, наши основные свидетели. И, поскольку вам доводилось и прежде встречаться с этим Солманским...

Адальбер, который вот уже несколько минут, словно завороженный, внимательно изучал кончики собственных пальцев, неожиданно, словно его осенила блестящая идея, выпалил:

– Если я позволю себе дать вам совет, господин начальник полиции, то вам полезно было бы переговорить с одним из ваших английских коллег, хорошо нам известным Гордоном Уорреном из Скотленд-Ярда...

– О, я о нем наслышан! Если я правильно помню, ему было поручено дело Фэррэлсов?

Совершенно верно! На вашем месте я бы во всех подробностях рассказал ему о наших недавних событиях, в том числе и о том, что у нас есть все основания считать Солманского замешанным в дело. Ему наверняка интересно будет узнать, где граф находился до прошлой ночи, и выяснить, что у него в этих краях есть сестра. Он, со своей стороны, возможно, расскажет вам о том, как обстоят дела в Англии...

– Почему бы и нет? Дело приняло международный характер, и негласное, но толковое сотрудничество могло бы оказаться полезным. Спасибо, господин Видаль-Пеликорн! Еще я постараюсь узнать, где сейчас находится его дочь, ведь, по словам баронессы Гуленберг, Солманский ее разыскивает.

Альдо быстро переглянулся с Адальбером, но ограничился тем, что взял новую сигарету и закурил. Он согласился предоставить Анельке убежище вовсе не для того, чтобы делиться этой информацией с полицейскими. Несчастная уже достаточно натерпелась, пережила горький опыт суда Олд-Бейли, и то, что ее отец – чудовище мирового масштаба, не означает, что она обязана за него расплачиваться и уж тем более – служить приманкой.

Шиндлер ушел. Адальбер заказал себе еще один коньяк с водой, взял трубку, старательно ее набил, зажег, сделал долгую, сладкую затяжку и, наконец, вздохнул:

– Быть рыцарем – это прекрасно! Но я все гадаю, правильно ли ты поступил? Представь себе, что Солманский сумеет узнать, где его дочь, и решит отправиться к ней?

Если только Анелька не взяла на себя труд сообщить ему об этом, опасаться нечего. Она слишком боится, что на ее след могут напасть совсем другие люди. Не беспокойся! В Венеции гостит только молодая американка по имени Энни Кэмпбелл. И вообще я не понимаю, зачем ты поднимаешь этот вопрос. Ты бы тоже ничего не сказал этому полицейскому.

– Верно, – с легкой улыбкой отозвался Адальбер. – Мне просто хотелось услышать, что ты мне ответишь...

На следующий день тело Александра Голоцени было предано земле. Лил дождь, порывы ветра кружили в воздухе опавшие листья, залепляя ими что только можно, норовили вывернуть отважные зонты, посмевшие выйти на улицу во время этого апокалиптического ливня, способного согнуть спину даже самого отважного прохожего.

Прямая и гордая, опираясь на трость и кое-как укрываясь под обширным зонтом черного шелка, который Иозеф держал над ее головой, госпожа фон Адлерштейн возглавляла траурную процессию. Рядом с ней шагал ее внучатый племянник. Засунув руки поглубже в карманы просторного черного пальто и втянув голову в плечи, он старался подставлять шквалам ветра как можно меньшую поверхность тела. За ними следовали немногочисленные друзья, прибывшие утренним поездом из Вены, несколько слуг из Рудольфскроне и горстка горожан, из чистого любопытства явившихся в эту жуткую непогоду на похороны человека, которого большинство из них не знало и чья трагическая смерть несколько разнообразила их пресное житье.

Лиза по совету бабушки осталась дома, чтобы составить компанию Эльзе. Морозини и Видаль-Пеликорн тоже отправились на кладбище, но держались в сторонке, под деревьями, в компании полицейских из Зальцбурга. Они пришли взглянуть, не покажется ли баронесса Гуленберг, но женщины, которую Голоцени назвал своей любовницей, не было видно. Любопытство друзей осталось неудовлетворенным...

– И на том спасибо, – проворчал сквозь зубы Альдо. – Она погубила этого несчастного, это ее смех мы слышали, когда он упал. Ты что, хотел, чтобы она принесла ему цветочки?

– Если бы я не был уверен, что она все еще здесь, я легко поверил бы, что она уехала, несмотря на мой запрет, – сказал Шиндлер. – Ставни на окнах ее дома закрыты. Только из труб идет дым...

– Может, лучше было бы отпустить ее на все четыре стороны, приставив к ней одного или лучше двух наблюдателей? – предложил Адальбер. – Кто знает, может, она привела бы вас к своему милому братцу? Будь они действительно кровные родственники, меня бы сильно удивило, если бы она предоставила ему одному воспользоваться плодами преступления. Вряд ли у этих людей доверчивость входит в число семейных добродетелей...

– Я думал об этом, но, по-моему, она слишком хитра для того, чтобы совершить подобную ошибку. Она наверняка просидит тихо какое-то время...

Могильщики еще трудились, покрывая покойного слоем земли перед тем, как разложить сверху венки из хризантем и осенних листьев, а присутствующие уже потянулись к выходу, выразив перед тем графине соболезнования, тем более многословные, чем менее искренние. Сама она удалилась, беседуя со священником, только что отслужившим панихиду и присоединившимся к ней под обширным зонтом.

– Интересно, – сказал Альдо, – найдется ли здесь хоть один человек, который сожалеет о смерти Голоцени?

– Возможно, мы поторопились с выводами, – прошептал Шиндлер, когда все трое выходили из ворот кладбища. – Взгляните на машину, стоящую прямо перед автомобилем графини: именно ее мы обыскивали в ту ночь.

В машине сидели двое: шофер на своем месте и женщина на заднем сиденье. Оба не двигались, без сомнения, дожидаясь, пока все разойдутся.

– Мне хочется на нее взглянуть, – сказал Альдо. – Идите вперед, я вас догоню!

Он незаметно отошел, воспользовавшись отъездом катафалка, вернулся на кладбище, кружным путем пробрался среди могил и спрятался за кустами, которые росли как раз там, куда пришлось изголовье свежей могилы. И затаился.

Ждать пришлось не слишком долго. Истекло не больше четверти часа, и гравий захрустел под чьими-то шагами. К могиле приблизилась женщина с букетиком иммортелей в затянутых в перчатки руках. На ней было манто из нутрии, на искусно уложенных светлых волосах – маленькая шляпка коричневого бархата, которую защищал от дождя кокетливый зонтик. Женщина остановилась у свежего холмика как раз тогда, когда могильщики, закончив работу, собрались уходить. Они почтительно поклонились ей, но женщина, даже не взглянув на люден с кирками и заступами, перекрестилась и, казалось, погрузилась в молитву.

Со своего места Морозини видел ее достаточно ясно, чтобы исчезли всякие сомнения в ее родстве с Анелькой и ее отцом. Особенно с последним! Тот же тяжеловатый профиль, тот же дерзкий нос, те же холодные светлые глаза. Она была не лишена красоты, и все же наблюдатель не уставал задавать себе вопрос: как можно было стать любовником подобной женщины?