Н.С. Хрущёв: Политическая биография - Медведев Рой Александрович - Страница 58

Отчётливый подъем наметился в гуманитарных науках, что проявилось, в частности, на Всесоюзном совещании заведующих кафедрами общественных наук в феврале 1962 года и на Всесоюзном совещании историков в декабре того же года. Расширялась тематика и углублялось содержание исследований в области экономики, которые послужили теоретической основой более поздней экономической реформы 1965 года. Была создана Советская ассоциация политических наук. В исторических науках открывалась возможность исследований и публикаций по многим темам, которые до тех пор считались запретными. Уже в 1962 году в СССР появилось несколько книг, статей, где не только пересматривались догмы сталинского времени и более объективно высвечивалась история коллективизации и индустриализации, но и приводились не известные ранее общественности конкретные факты преступлений Сталина и его ближайших помощников. В центральных газетах, а также в прессе союзных и автономных республик, в краевых и областных органах печати стали публиковаться статьи-некрологи, посвящённые памяти погибших в 30 — 40-е годы партийных, государственных, хозяйственных, военных работников и деятелей культуры. Эти статьи заканчивались обычно словами: «… стал жертвой необоснованных репрессий в годы культа Сталина», «… трагически погиб в годы культа личности», «… был оклеветан и погиб». Да и сам Хрущёв в своих выступлениях 1962 года не раз возвращался к теме культа личности. Наиболее решительные слова на этот счёт содержались в одной из его речей во время визита в Болгарию. Он говорил, в частности, о несовместимости «марксизма-ленинизма и злодейства». «Сталина мы осуждаем, — заявил Хрущёв, — потому что он обнажил и направил меч против своего класса, против своей партии»[99].

Изменялся облик и соответственно влияние на жизнь общества художественной литературы. Заметным явлением стало, например, издание сборника стихотворений М. Цветаевой в 1961 году — первая подобная публикация стихов крупнейшей русской поэтессы, покончившей с собой в 1941 году, вскоре после возвращения в СССР из эмиграции. Всеобщее внимание привлекли мемуары И. Г. Эренбурга «Люди, годы, жизнь», которые печатались в «Новом мире» и первый том которых уже в 1961 году был издан отдельной книгой.

После XXII съезда КПСС в художественной литературе на шла отражение и тема лагерей и тюрем. Этой теме посвящён один из ярких эпизодов в романе Ю. Бондарева «Тишина». Но самым значительным событием стала, конечно, публикация в № 11 журнала «Новый мир» за 1962 год повести А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Вопрос о такой публикации не мог самостоятельно решить главный редактор А. Твардовский, хотя он счёл повесть Солженицына выдающимся произведением и с чисто литературной точки зрения. Твардовский действовал настойчиво, но осторожно. Он хорошо знал, что ещё два года назад был не только запрещён, но и «арестован» роман В. Гроссмана «Жизнь судьба», в котором также поднималась тема сталинских лагерей. Гроссман передал свою рукопись в журнал «Знамя», но через несколько месяцев все её экземпляры были изъяты по решению властей из редакции, из квартиры писателя, у некоторых его друзей, а также из сейфа А. Твардовского в редакции «Нового мира». Между тем В. Гроссман был одним из наиболее известных советских писателей, тогда как Солженицын — всего лишь скромным учителем физики в одной из школ г. Рязани. Прочитав его повесть, Твардовский не спешил с её публикацией и представлением в цензуру. Собрав немало восторженных отзывов крупнейших литераторов, включая С. Маршака, К. Чуковского, К. Симонова и других, он передал текст повести самому Хрущёву. Помощник Хрущёва В. С. Лебедев прочёл её Никите Сергеевичу в конце августа или начале сентября 1962 года. Повесть понравилась Хрущёву, а также Микояну. Однако сведения о режиме и порядке в лагерях, даже сталинского времени, считались тогда секретными, и потому вопрос о публикации повести Солженицына был включён в Повестку дня очередного заседания Президиума ЦК КПСС, все члены которого получили срочно напечатанную редакцией «Известий» вёрстку. Никто, кроме Микояна, не возражал, но и не поддержал Хрущёва. «Вы не разобрались в этом вопросе», — сказал Хрущёв и перенёс обсуждение на следующее заседание. Через неделю Президиум ЦК КПСС одобрил публикацию повести Солженицына. Это явилось важным событием не только в литературной, но и общественной жизни страны, которое вызвало множество откликов и в нашей стране, и за границей. Повесть была издана затем дважды отдельной книгой большими тиражами. В декабре 1962 года «Правда» опубликовала отрывок из рассказа Солженицына «Случай на станции Кречетовка», который вместе с рассказом «Матренин двор» был напечатан в первом номере журнала «Новый мир» за 1963 год. Вскоре и в других журналах стали появляться отдельные рассказы и повести о сталинских лагерях. Перестала быть запретной в художественной литературе, публицистике и тема советских военнопленных, их трагической участи. В военных мемуарах все чаще встречалась критика Сталина и репрессий, особенно среди военных кадров. Лишь немногие воспоминания (например, генерала А. Горбатова) были опубликованы, остальные широко распространялись в списках. Именно в это время возникло понятие «самиздата». Конечно, неконтролируемое распространение различных произведений, главным образом стихов и поэм, существовало ив 50-е годы. Теперь же широкое распространение в списках получили публицистические произведения, мемуары, повести, рассказы и романы. Такие рукописи, как «Крутой маршрут» Е. Гинзбург, «Колымские рассказы» В. Шаламова, «Это не должно повториться» С. Газаряна, «Очерки по истории агробиологической дискуссии» Ж. Медведева, оставляли глубокий след в сознании тех, кто их читал.

Постепенно изменилось к лучшему положение в кинематографии, театральной жизни. Как раз в 1961 — 1963 годах на экраны страны вышли такие получившие международное признание фильмы, как «Чистое небо», «9 дней одного года», «Иваново детство», «Живые и мёртвые», заканчивались съёмки большого двухсерийного фильма «Председатель», который вышел на экраны в 1964 году и имел громадный успех у советских зрителей. С постановки спектакля по пьесе Б. Брехта «Добрый человек из Сезуана» начал работу Театр драмы и комедии на Таганке под руководством Ю. Любимова. На многие годы этот театр стал наиболее посещаемым в Москве, особенно молодёжью. Появился на экранах страны и сатирический киножурнал «Фитиль», популярность которого сохраняется уже третье десятилетие.

После XXII съезда КПСС в советской общественности стала отчётливей подниматься тема ответственности за репрессии сталинских лет, сильнее и громче звучать требования о расследовании преступлений прошлого и наказании виновных. Но Хрущёв лично воспротивился движению в этом направлении. Дело ограничилось исключением из партии Молотова, Маленкова и Кагановича. Другие отделались лёгкими партийными взысканиями и лишением части правительственных наград. Так, например, 4 апреля 1962 года был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР об отмене наград 700 офицерам НКВД, полученных ими весной 1944 года. Как можно легко догадаться, речь шла о работниках НКВД, руководивших депортацией некоторых народностей Северного Кавказа и Нижнего Поволжья. Очень медленно решались вопросы о политической юридической реабилитации незаконно репрессированных и погибших людей, дела которых были отложены в 1956 — 1957 годах. В ЦК КПСС и в Прокуратуре СССР не производилось расследование по таким фальсифицированным судебным делам 1928 — 1931 годов, как «Шахтинское дело», дело «Промпартии», дело «Трудовой крестьянской партии», дело «Союзного бюро меньшевиков» и др.

В 1963 году Хрущёв пригласил к себе писателя И. Эренбурга, с которым у него был конфликт. В ходе беседы Эренбург поднял вопрос о реабилитации одного из выдающихся деятелей Октябрьской революции Ф. Ф. Раскольникова. Вскоре в печати появились большие статьи о жизни и деятельности Раскольникова. Была закончена и работа комиссий по проверке политических судебных процессов 1936 — 1938 годов. Выводы не оставляли сомнений в том, что процессы строились на намеренной фальсификации, а потому и все приговоры военной коллегии Верховного суда СССР должны быть формально отменены как ошибочные. Естественно, что и все жертвы приговоров, включая и таких видных в прошлом деятелей ВКП (б), как Н. Бухарин, А. Рыков, М. Томский, Л. Каменев, Г. Зиновьев, Ю. Пятаков, Л. Серебряков, Г. Сокольников и многие другие, должны быть реабилитированы по крайней мере в юридическом отношении. Хрущёв был склонен принять такое решение. При его личном участии были реабилитированы и в юридическом и в партийном отношении 17 видных государственных и партийных деятелей, осуждённых на фальсифицированных процессах 1936 — 1938 годов, таких, как Н. Крестинский, Г. Гринько, М. Чернов и др. Однако на Хрущёва стали оказывать большое давление не только члены Президиума ЦК, но и некоторые виднейшие руководители западных компартий. Особенную активность проявлял Морис Торез. По свидетельству А. В. Снегова, разговор Хрущёва с Торезом проходил довольно резко. «Какие мы ленинцы, — говорил Хрущёв, — если мы хорошо знаем теперь, что все эти процессы были ложью, но продолжаем молчать, выдавая тем самым ложь за правду?» Торез не оспаривал лживости «показательных» процессов 30-х годов. Но он просил отложить проведение новых антисталинских разоблачений, заявляя, что это нанесёт большой урон мировому коммунистическому движению. Хрущёв поддался этому давлению, отложив на неопределённое время новые реабилитации. И тем не менее, несмотря на непоследовательность многих его действий и заявлений, общественная атмосфера в нашей стране продолжала очищаться и улучшаться. Дж. Боффа, бывший корреспондент итальянской коммунистической газеты «Унита» в Москве и вдумчивый наблюдатель советской жизни, писал в середине 60-х годов: «Отклики советских людей на XXII съезд по некоторым аспектам оказались более глубокими, чем результаты XX съезда. За шесть лет многое изменилось. Советское общественное мнение гораздо более энергично и агрессивно стремилось ответить не только на вопросы, поставленные съездом, но и на вопросы, лишь им затронутые и не поставленные или даже обойдённые. Во всём образе мышления стали внезапно происходить быстрые перемены… Обвиняемым был уже не только Сталин, но и сталинизм, то есть определённая концепция политической жизни страны. Это было самое большое из того, что принёс 1962 год… „Один день Ивана Денисовича“ был новым этапом в советской литературе… Это было нечто большее, чем литературный факт. Это было крупное общественное событие… Из источника, к которому я питаю максимум доверия, я знаю, что Хрущёв иногда подумывал о двух радикальных мероприятиях: об отмене внутренней цензуры и о публичном отказе от решений по искусству, принятых при Жданове… Внезапно всё изменилось»[100].