Ночные тайны королев - Бенцони Жюльетта - Страница 56

Получив послание отца, Алексей пришел в отчаяние. Он поспешно собрал своих постоянных советников: Лопухиных, Вяземского и офицера Кикина (последний был поистине злым гением Алексея, потому что давал ему самые что ни на есть дурные советы).

– Отец не пощадит меня, – сказал царевич. – Что же предпринять?

И ему посоветовали отречься от престола, но лишь для вида, а потом действовать по обстоятельствам.

Царевич написал Петру короткое почтительное письмо:

Царь рассердился. Он сам никогда не сдавался без борьбы, и покорность сына не могла прийтись ему по вкусу. К тому же она показалась царю подозрительной. И он написал сыну второе письмо:

– Клобук к голове не гвоздем прибит, – сказал Кикин. – Ты, царевич, законный наследник, таким и останешься. Пробьет еще твой час! – И Алексей короткой запиской известил отца о своем намерении уйти в монастырь.

Петр как раз в это время собирался в Мекленбург. Он пришел к сыну в крайнем раздражении и сказал:

– Не торопись. Ты еще молод, ты можешь вернуться на верный путь. Подумай, я буду ждать шесть месяцев.

Как только отец уехал из Петербурга, Алексей, который давно уже намеревался спастись от царя где-нибудь за границей, приказал верному Кикину провести переговоры с австрийским императором. Когда миновали отпущенные отцом полгода, царевич отправился к Меншикову, взял у него паспорт и деньги – якобы для поездки в Мекленбург, к государю, захватил с собой любовницу, крепостную девку Ефросинью, и поехал в Вену.

Император Карл VI, женатый на сестре Шарлотты, попал в крайне неудобное положение. С одной стороны, ему не хотелось обижать отказом наследника российского престола, просившего заступничества; с другой – он опасался гнева царя Петра. Карл размышлял – а на время укрыл беглеца в Неаполе. Там-то и разыскал его Петр Андреевич Толстой, отправленный царем по следам потерявшегося на просторах Европы сына. Льстивый и лукавый царедворец убедил Алексея добровольно вернуться в Россию.

Алексей прилюдно, в церкви, отрекся от всяких прав на престол и был прощен отцом – но с тем, чтобы он назвал имена своих единомышленников, всех тех, кто посоветовал ему бежать. Алексей назвал их.

Началось следствие, давшее такие результаты, каких Петр вряд ли ожидал. Он узнал о непримиримой вражде сына к себе и о том, что окружавшие царевича люди убеждали Алексея действовать против государя. Короче говоря, царевич являлся средоточием, вокруг которого группировались все недовольные политикой Петра и с которым они связывали свои надежды на будущее.

Была допрошена и родная сестра царя Мария Алексеевна, видевшаяся со своим племянником Алексеем, когда он был за границей, и всегда подозревавшаяся в сочувствии бывшей царице Евдокии. Неизвестно, что такого страшного рассказала Мария Алексеевна, но сразу после ее допроса в феврале 1718 года в Суздаль был отправлен царский гонец – дабы проверить, нет ли у старицы Елены каких подозрительных бумаг.

Того, что увидел посланец в монастыре, оказалось довольно для нового витка дела, которое приобрело совершенно скандальный характер.

Оказалось, что Елена, в миру Евдокия, жизнь вела вполне свободную, почти светскую, ни в чем себе не отказывала и не возражала, когда священники молились за нее как за царицу Евдокию. Разумеется, никакого заговора, имевшего целью раньше времени посадить на престол Алексея, и в помине не было, но зато старицу Елену уличили в любовной связи с неким офицером по фамилии Глебов.

Этот молодой капитан явился в Суздаль, чтобы набрать солдат в царево войско. Бог весть, каким образом он оказался в девичьем монастыре, но ему на глаза попалась бывшая царица, замерзавшая в ту лютую зиму в своей келье без шубы. Капитан сначала преподнес ей шубу, потом получил от нее записку с благодарностью и наконец сделался ее любовником.

Во время их частых разлук Евдокия, которой было уже за сорок, писала Степану Глебову столь же нежные письма, как когда-то Петру.

Глебов был то ли наивен, то ли крайне тщеславен и потому не только сохранил все эти послания, но еще и сделал на каждом пометку – «письмо царицы».

Разумеется, бедолагу привезли в Москву и долго пытали, требуя, чтобы он признался в участии в заговоре. В дело шли и кнут, и дыба, и раскаленные щипцы, и тяжкий молот для крушения ребер. Но Глебов ни в чем не признался. Зачем ему было брать на душу грех лжи? Он знал, что все равно обречен.

Его посадили на кол. Он умирал в тяжких муках более суток. Может быть, он бы умер быстрее, если бы не «заботливость» царя, велевшего обрядить преступника в тулуп и шапку – чтобы не замерз.

Евдокия, сознавшись в любви к Степану Глебову, подала прошение своему прежнему мужу:

Та, которая была ваша жена Евдокия».

Розыск кончился тем, что большую часть приятелей Алексея казнили, а прочих отправили на каторжные работы или выслали в Сибирь после публичного наказания розгами.

Бывшая царица Евдокия заключена была в монастырь на Ладоге под надзор более строгой игуменьи. Она умерла в 1731 году, пережив и Петра, и Екатерину I.

Царевича Алексея, против которого свидетельствовала собственная любовница Ефросинья, обвинили в том, что он желал отцу смерти. Его жестоко пытали – не исключено, что в присутствии самого царя, – били кнутом, давали не менее двадцати пяти ударов…

Страдалец почти не давал показаний. Он был измучен, часто лишался сознания.

Вечером двадцать четвертого июня 1718 года собрался верховный суд в составе ста двадцати семи человек. Царевича объявили виновным в лжесвидетельстве, а также в том, что он надеялся на восстание народа, замышлял заговор с целью погубить отечество, своего царя и своего отца при помощи иностранного оружия. Несчастного полуживого Алексея единодушно приговорили к смертной казни.

А еще через три дня царевич, ожидавший исполнения приговора в Петропавловской крепости, внезапно скончался. Официально утверждалось, что от апоплексического удара. Слухов, однако, ходило множество, и слухов самых зловещих… В народе говорили даже, что Алексея во время допроса убил сильным ударом дубины сам царь…

Еще до того, как совершились эти печальные события, Екатерина Алексеевна обратила свой благосклонный взор на нового придворного, камер-юнкера Виллима Монса, родного брата небезызвестной Анны.

Ему было в то время (в 1716 году) около двадцати восьми лет. Необыкновенно привлекательный, белозубый, затянутый в нарядный мундир, он управлял селами и деревнями, принадлежавшими государыне; изучал отчеты и сметы приходов и расходов, поданные игуменьями тех обителей, что находились под особым покровительством царицы, рассылал именем государыни по всей Руси ревизоров и ведал отставкой дворцовых чиновников. Многое, очень многое зависело от Монса, и влиятельные лица стали искать его знакомства и покровительства.