Ночные тайны королев - Бенцони Жюльетта - Страница 32

В памяти Суффолка молнией вспыхнуло воспоминание о разговоре, который состоялся у него перед отъездом во Францию. К нему пришел тогда кардинал Винчестерский, герцог Бофор, озабоченный и встревоженный.

– Глочестер опять пытался внушить королю, как важно нам продолжать войну с Францией, – сказал он, коротко поздоровавшись.

– Но, милорд, – удивился Суффолк, – как же так? Я говорил с герцогом вчера вечером, и он заверил меня, что разделяет нашу с вами тревогу за судьбы Англии. Мол, если война продлится еще хотя бы полгода, простолюдины взбунтуются, а этого допустить нельзя…

– И вы отнеслись к его словам всерьез? – Бофор даже ногой притопнул от досады. – Боже мой, милорд, вы действительно скорее воин, чем политик. Да, мой племянник коварен, как хорек, и к тому же мнит себя великим полководцем!

– Мне это известно, – помимо воли улыбнулся граф. – Он горделиво заявил, что любые враги разбегаются в страхе, едва завидят его, воинственного и смелого, как все Плантагенеты!

– Народ любит Глочестера, – пробормотал кардинал в раздумье, – любит – и прощает ему все выходки. Если он соберет под свои знамена побольше воинов и захочет взойти на английский престол, я не знаю, как обернутся дела. Вот почему нашего короля надо побыстрее женить! Причем женить на француженке, дабы добиться перемирия! – И Бофор несколько раз кивнул, что всегда было у него признаком сильного волнения.

– Да, если у государя родится наследник, Глочестеру придется поумерить свой пыл. Не видать ему тогда трона, и сторонников у него сразу убавится, – согласился Суффолк и тут же спросил с тревогой: – А точно ли так хороша эта Маргарита Анжуйская? Ведь король Генрих мало интересуется женщинами, он для этого слишком набожен…

– Любовь к богу не может быть чрезмерной, – назидательно сказал кардинал и добавил буднично: – Генрих понимает, что обязан жениться, а портрет Маргариты ему понравился. И потом – не забывайте, что она приходится племянницей французскому государю и уже поэтому обязана быть красавицей.

Кардинал улыбнулся собственной шутке, но Суффолк оставался серьезным.

– Портреты обычно льстят принцессам, – сказал он.

– У вас, милорд, очень скоро будет возможность самому убедиться, насколько красива наша будущая королева. Его Величество хочет, чтобы именно вы передали Маргарите Анжуйской официальное предложение руки и сердца, – вкрадчиво проговорил кардинал Винчестерский.

– Но… но я не желаю ехать во Францию! – в запальчивости воскликнул Суффолк и осекся, заметив удивленный и недовольный взгляд Бофора. – Надеюсь, из меня выйдет достойный посланник, – вздохнул граф и неуклюже попытался оправдаться: – Вы же сами только что сказали, милорд, что я воин, а не политик.

– …Простите, что мы с дочерью застали вас врасплох, – продолжала между тем дама. – Однако эти дорожки – весьма, впрочем, удобные – позволяют приблизиться к человеку совершенно бесшумно, а мы, разморенные жарой, даже не разговаривали между собой. Итак, милорд, я представляю вам свою дочь… Надеюсь, с невестой вашего короля вы будете более обходительны, чем со мной.

Граф был огромного роста и всегда гордился этим, но сейчас ему захотелось стать маленьким, почти незаметным. Он покраснел бы – если бы не позабыл, как это делается.

– Сударыня, – проговорил он негромко, – я ведь уже приносил вам свои извинения. Если вы настаиваете, я повторю их, но только потом, после того, как передам вашей дочери слова моего повелителя.

И гигант, которому должно было скоро исполниться пятьдесят, умоляюще, как ребенок, взглянул на Изабеллу. Та кивнула. Граф опустился на одно колено и начал произносить затверженные назубок фразы. Он забыл, что собирался ненавидеть эту девочку, виноватую хотя бы тем, что родилась она в Лотарингии, там же, где появилась на свет проклятая Жанна д'Арк, забыл, что хотел выказать себя перед ней заносчивым и суровым. Граф Суффолк, этот прошедший огонь и воду воин, влюбился в свою будущую королеву и с первой же минуты их встречи превратился в ее раба.

…Изабелла Лотарингская, отойдя чуть в сторону, с удовольствием и интересом наблюдала за этой сценой. Она видела, что творится с Суффолком, и понимала, что Маргарите тоже понравился посланец английского короля. Ничего хорошего в этом не было, тем более что у Изабеллы остались отвратительные воспоминания об их с Суффолком короткой беседе, которая произошла два года назад в Руане. Но ей как матери не могло не льстить восхищение, сквозившее во взгляде прославленного воина, когда он осмеливался поднять глаза на Маргариту. Кроме того, она была уверена в своем влиянии на дочь и надеялась легко убедить ее в том, что молодой королеве не стоит сразу приближать к себе одного из придворных – сначала надо разобраться в том, какие партии существуют возле трона и на кого следует опираться, а кого – остерегаться. Хвала господу, ее девочка никогда не выходила из материнской воли и в свои пятнадцать успела уже усвоить одну важную истину: миром правят женщины, но они настолько умны, что не дают понять этого мужчинам.

Изабелла подумала о своем Рене и невольно вздохнула. Она очень любила его и считала свой брак счастливым, но, положа руку на сердце, до чего же нетверд характер у ее супруга! Рене всегда обожал писать картины и терпеть не мог лязга мечей и воинственных возгласов сражающихся рыцарей. Изабелле приходилось самой отстаивать права мужа на герцогство Лотарингское и вести переговоры с герцогом Бургундским, пытавшимся отнять у них законные владения. И этот спор еще не завершен!..

Изабелла опять посмотрела на графа Суффолка. Вот, наверное, на кого можно положиться. Удивительно, как располагает к себе внешность этого гиганта! Конечно, у него тяжелый нрав, но сразу видно: предателем Суффолк не будет никогда. А забавно все же, что именно его Генрих Английский прислал с такой деликатной миссией. Кем-кем, а дипломатом графа не назовешь. Как они с ним повздорили тогда в Руане! Теперь-то она смеется, вспоминая об их стычке, а два года назад ей казалось, что она бы выцарапала Суффолку глаза, окажись он в ее власти.

…Это произошло в 1442 году. После гибели Орлеанской девы миновало уже одиннадцать лет, но страсти, вызванные ее казнью, все еще не улеглись. В Руане, бывшем тогда английским городом, шли очередные переговоры между представителями Генриха VI и Карла VII Французского. Изабелле очень нужно было срочно повидаться с Карлом (речь шла о том, чтобы заручиться его поддержкой в борьбе с всесильным Филиппом Бургундским), и, хотя ее и предупреждали, что самого государя в Руане не будет, она все же решилась приехать, потому что знала: Аннес Сорель, фаворитка короля, вот уже несколько лет успешно управлявшая своим царственным возлюбленным, настаивала на том, чтобы Карл посетил-таки Руан и показался будущим подданным.

Город переполняли приезжие, и Изабелле пришлось удовольствоваться небольшим домом на окраине. Хорошенько выбранив слуг, которые, хотя и были отправлены в Руан загодя, оказались столь нерасторопны, что не сумели нанять для своей госпожи приличное жилье, Изабелла решила развеять дурное расположение духа прогулкой. Она села в носилки и приказала нести себя к Руанскому собору, слух о величии и красоте коего давно перешагнул границы Нормандии.

– Я собиралась поблагодарить господа за то, что благополучно добралась до Руана, – решила Изабелла. – И сделаю я это в главном городском храме.

В соборе было малолюдно, и королева Сицилийская и Неаполитанская («Титул, конечно, пышный, – говаривала временами Изабелла, – да толку от него чуть и доходов никаких. Вот если бы мне именоваться герцогиней Лотарингской! Коли бы пришлось выбирать между двумя коронами, я бы выбрала герцогскую и не прогадала!»), вознеся богу молитву, не стала торопиться и выходить на запруженную толпой площадь, а принялась оглядывать собор. И сразу же ее внимание привлек огромного роста человек в богатой одежде, который так усердно молился, что, сам того не замечая, несколько возвысил голос. Он был англичанин, и он восхвалял бога за то, что была казнена «еретичка и колдунья Жанна».