Недостойные знатные дамы - Бенцони Жюльетта - Страница 16

– Теперь же, – заключил Мобрей, – я вполне в состоянии выполнить свое поручение, и самое большее через два дня вышеозначенный человек может покинуть мир живых.

При этих словах Витроль встрепенулся: невероятный рассказ посетителя подействовал на него угнетающе.

– Сударь! – воскликнул он. – Подобные средства недостойны дела, которому мы служим! Мы слишком сильны и не настолько подлы, чтобы прибегать к таким методам.

– Однако, сударь, не будете же вы лично принимать решение по столь важному вопросу, не получив предварительно указаний графа д'Артуа?

– Я не собираюсь принимать никаких решений, и не знаю никого, кто бы отважился пересказать ваши слова принцу. Уходите, мне надо подумать, однако не забудьте прийти сегодня вечером на официальное вскрытие ящиков в присутствии придворной дамы королевы Вюртембергской.

– Сударь, – спокойно ответил Мобрей, – мне нечего бояться, и я не собираюсь скрываться.

И, холодно поклонившись, он покинул кабинет секретаря королевского Совета.

2. Чудесная ловля

Вечером в одной из гостиных павильона де Марсан господин де Витроль в присутствии фрейлины королевы Екатерины мадам Мале де Ла Рошет, префекта полиции и соизволившего явиться маркиза де Мобрея приступил к вскрытию похищенных сундуков. Точнее, лишь хотел приступить, поскольку обнаружилось, что нет ключей. Барон повернулся к Мобрею:

– Не хотите ли вы, сударь, вернуть мне ключи?

Губы маркиза искривились в саркастической усмешке.

– Но у меня их нет. Я не считал для себя возможным открывать сундуки, поэтому ключи остались у королевы.

Пришлось посылать за слесарем, который со всеми предосторожностями, необходимыми при вскрытии царственного багажа, атаковал замки. Первым на очереди был огромный сундук из красного дерева – в нем, по словам фрейлины, находились драгоценности Екатерины. Однако замки на сундуках оказались особенными, и пришлось идти за швейцарцем-краснодеревщиком, изготовлявшим такие сундуки. Он прибежал с улицы Сент-Оноре, прихватив с собой специальный инструмент, чтобы открыть их, не испортив работы.

Все это заняло время. Было уже за полночь, когда сундук наконец соизволил открыться и выставить на всеобщее обозрение свою белую шелковую обивку и многочисленные шкатулочки, лежавшие в нем. К несчастью, когда шкатулочки открыли, все они оказались пусты, лишь в нескольких лежали золотые обломки – свидетельство того, что драгоценности были разобраны наспех и неловко.

В наступившей тишине господин де Витроль разразился грозной речью; гнев его, разумеется, обрушился на Мобрея.

– И что вы, сударь, обо всем этом скажете? Объясните нам, куда вы дели бриллианты!

– Я? Но, сударь, мне не поручали охранять их! – нагло заявил Мобрей.

– Однако вы их конфисковали, значит, вы несете за них ответственность!

– Совершенно не понимаю, почему. Как видите, эти сундуки не вскрывали, а поскольку ключи у королевы Вюртембергской, скорее уж можно подумать, что это она украла алмазы.

В ответ на столь циничное заявление раздался возмущенный голос мадам де Ла Рошет – она принялась яростно упрекать маркиза в том, что он пытается очернить королеву после того, как обокрал ее. Мобрей расхохотался:

– Обокрал? Очернить? Успокойтесь, сударыня, лучше поройтесь хорошенько у себя в памяти. Вспомните Кассель… и то упорство, с которым принцесса меня преследовала. Она так и не простила меня за то, что я отверг ее!

– Сударь! – вскричал Витроль. – Как вы смеете…

– Что? Смею сказать, что королева Вестфалии оказала мне честь, влюбившись в меня? Бог мой, да, смею! Потому что именно из-за нее меня выгнали из Касселя. И возможно, что, повстречав меня на дороге, она решила мне отомстить и навлекла на меня подозрение в ограблении. Я совершенно уверен, что бриллианты уже в безопасности и пребывают вместе с ней где-нибудь в Швейцарии.

Подобного рода заявление невозможно было оставить без последствий, и Витроль по привычке отправился доложить своему патрону. Граф д'Артуа был уже в кровати. Не имея обыкновения распутывать сложные дела, а главное – омрачать ночь, сулящую радость спокойного сна, граф д'Артуа вышел из положения, посоветовав приятелю арестовать всех скопом. Бедняге барону, уже ощутившему, как почва уходит у него из-под ног, совет пришелся по душе, и он ему последовал. Мобрея и его сообщников – Дазье, Кольвиля и Ванто – на следующий же день препроводили в Ла Форс.

В тюрьме Мобрей страшно ругался и обвинял всех чиновников нового правительства – разумеется, во главе с Витролем – в коварных интригах.

– Вы ищете бриллианты королевы Вестфалии? – воскликнул он на первом допросе. – Что ж, снимите с господина де Витроля его министерский мундир – под ним они и отыщутся!

Мобрей не преминул упрекнуть Витроля в сговоре с Екатериной, утверждая, что та по-прежнему преследует его за то, что он отверг ее любовь. Судя по всему, подобные обвинения давались ему легко. Между тем Дазье и Кольвиль клялись, что в этом деле они только исполняли приказы правительства в целом и князя Талейрана в частности.

Сообщники еще продолжали громогласно оправдываться, когда во время обыска, произведенного на квартире у Мобрея, под матрасом были найдены три изумруда и огромный рубин, а также некая загадочная записка. На клочке бумаги – вероятно, обрывке письма – в самом верху можно было разобрать слово «Венсен». Сама же записка состояла из единственной фразы: «Седьмое дерево в ряду».

Полицейские тотчас решили, что речь идет о Венсенском лесе, и сломя голову бросились туда… но пыл их быстро остыл, ибо в Венсенском лесу деревья растут отнюдь не в ряд.

Впрочем, вскоре последовала еще одна находка: тюремщики перехватили письмо Мобрея, адресованное одному из его слуг – Барбье.

«Нас арестовали, почему – не знаю. Не беспокойся. В мое отсутствие позаботься о моих интересах. Скажи своей жене, чтобы она закопала в песок вино, которое она получила последним: если оно ударит в голову, произойдет ужасное несчастье. Я рассчитываю на твою жену. Передай ей это, а мне дай знать, получил ли ты мое письмо…»

Однако ни Барбье, ни остальные лакеи Мобрея не были женаты. Кто же тогда та таинственная женщина, которой Мобрей поручил «закопать в песок вино», иначе говоря – по мнению полиции – спрятать в песке драгоценности? Этого никогда не узнали, и скорее всего, именно та неизвестная женщина являлась главной загадкой всей истории.

На протяжении всего расследования полицейских не переставало удивлять, что у Мобрея, обладавшего несомненным обаянием, производившим впечатление на женский пол, не оказалось признанной любовницы. И это у мужчины, которому соблазнить женщину было столь же просто, как взять понюшку табака! Однако сообщницей его была явно женщина и наверняка в него влюбленная – иначе она вряд ли согласилась бы подвергнуться столь большому риску. Не подвергалось сомнению и то, что женщина эта была им любима – иначе он вряд ли стал бы столь ревностно скрывать и защищать ее.

Пока полицейское расследование топталось на месте, поползли слухи, что, возможно, Мобрей говорит правду и, как ни неприятно было это признавать, действительно является агентом нового правительства и верным роялистом. Среди родственников и друзей Мобрея находились и такие, чьи выступления в защиту обвиняемого отнюдь не облегчали жизнь Витролю. Так, например, братья де Ла Рошжаклен – маркиз Луи и граф Август – упорно обвиняли министра в желании скомпрометировать достойного и верного роялиста.

Быть может, дело и дошло бы до неприятных объяснений или даже до дуэлей на рассвете, если бы не анонимное – вернее, почти анонимное – послание, подписанное никому не известной «матушкой Шарбонье». Письмо это, якобы случайно попавшее в руки полиции, изрядно приободрило павших духом полицейских агентов. В нем корявым почерком и с массой орфографических ошибок сообщалось, что некий месье Гюэ нашел в Сене великолепные бриллианты.

Из письма явствовало, что указанный Гюэ служил в префектуре и был заядлым рыбаком. Как-то раз воскресным утром он занимался любимым делом, то есть удил рыбу, и крючок его удочки подцепил измазанный илом гребень. Приятель, удивший вместе с ним, захотел купить у него этот гребень, чтобы сделать подарок своей подружке, но Гюэ, у которого была жена, решил сделать ей приятное. Гребень был красивой формы, а если его как следует вычистить, он, несомненно, станет хорошим украшением для пышной черной шевелюры мадам Гюэ.