Мария — королева интриг - Бенцони Жюльетта - Страница 61

Его супруга, пребывавшая в полнейшем неведении, и трое его детей находились в безопасности в замке Ане, Сезар предпочел не брать их с собой, чтобы не привлекать внимание Гизов, родственников герцогини, не участвовавших в заговоре.

— Не важно, каким образом, — заключил Сезар, — мы должны посмотреть правде в лицо. Ибо мы в силах, я убежден в этом, изгнать Ришелье, и это то, чего мы открыто добиваемся, но на самом деле в глубине души все мы желаем низложить короля. Таким образом мы избавимся от обоих!

— Не всякую правду следует раскрывать, брат! — перебил его Александр, великий приор. — Мы ненавидим его, потому что он слишком часто забывает о том, что мы одной крови и несправедливо обращается с нами, но, возможно, не все здесь согласны с этим?

— Полноте! Лично я думаю, что корона будет очень даже к лицу принцу. И я готов бросить вызов всякому, кто станет утверждать обратное. Что до Людовика, то я сам займусь им. Слава богу, в моей Бретани есть крепости, где он сможет на досуге лечить свои бесконечные болячки. На мой манер!

— Сезар прав, — согласился граф де Суассон. — Однако торопиться не стоит. Сперва избавимся от кардинала, а там посмотрим. Когда король лишится своего злого гения, нам не составит труда подчинить себе его сознание. Достаточно будет лишь подыскать ему нового фаворита, поскольку он и без того уже подумывает выгнать этого осла Баррада, вообразившего, что ему все дозволено.

— Посмотрим, — сказал д'Орнано. — Пока же принц по моему указанию намерен вновь потребовать своего включения в Совет, а также более пятисот тысяч ливров удельной ренты. Со своей стороны, мадам де Шеврез завтра же объявит у королевы, что «Партия неприятия» собирается требовать моего личного участия в Совете. Так дела сдвинулись бы с мертвой точки, да и мы бы контролировали все решения правительства!

— Какая поразительная женщина! — воскликнул Лонгвиль. — В ней истинно женское очарование сочетается с мозгами мужчины! И как она только могла выйти замуж за этого простака Шевреза, который только и знает, что следовать повсюду за хвостом лошади короля! Благодаря герцогине мы держим в своих руках королеву!

— Несомненно, — подхватил Сезар, — и этим она для нас еще ценнее. Что до ее мужа, то хорошая дуэль или роковая встреча могли бы избавить ее от него! У Шевреза нет сыновей, поэтому его вдова станет лакомым кусочком для того, кто хочет жениться! Она так же богата, как красива.

— Вы женаты, Сезар, не забывайте! — вмешался его брат.

— Я думаю не о себе. Мы можем выставить ее в качестве приза для одного из наших храбрых товарищей, после того как наведем порядок в королевстве.

— Она из Роанов! — отрезал д'Орнано. — Ее нельзя отдать кому попало! Да она вам и не позволит! Она не из тех, кем легко управлять… Если она вдруг останется вдовой, я уверен, что она сама выберет себе достойного супруга.

Этим супругом мог бы быть и он, поскольку он был вдовцом. Этот брак положил бы конец его страданиям: таинство тогда бы свершилось, и он смог бы наконец безо всяких угрызений совести обладать Марией, женщиной, чей образ преследовал его по ночам.

Накануне цветоносной недели Людовик XIII уехал в Фонтенбло со своими людьми, братом и кардиналом, который направлялся в замок Флери-ан-Бьер в ожидании, пока будет достроен его городской дом. Расстояние между замком и городом было невелико, и ничто не мешало ему постоянно присутствовать на Совете, в котором так хотел заседать Гастон. Королевы выехали на следующий день, но порознь, во избежание возможных трений. Мария Медичи прекрасно знала, что ее невестка была центром, пусть и пассивным, «Неприятия», а мадам де Шеврез даже не скрывала, что является его знаменосцем! Герцогиня покинула Париж вместе с Анной Австрийской, но, не имея больше должности при дворе, она остановилась в милом доме, купленном Шеврезами в Фонтенбло, неподалеку от дворца д’Эстре. К своему неудовольствию, она обнаружила там своего супруга в прескверном настроении: сославшись на недостаток места в связи с предстоящим ремонтом, король дал ему понять, что во всех отношениях будет лучше, если герцог поселится в своем собственном доме.

Впервые за три месяца им предстояло жить под одной крышей, и, если Мария, уже привыкшая к полной независимости, старалась изобразить хорошую мину, то Шеврез не делал и этого, все еще страдая от отчуждения, которому он подвергся.

— Для меня совершенно очевидно, что своим удалением я обязан вашей милости, — с горечью бросил он упрек своей жене. — Вы делаете все, чтобы добиться участи, от которой, женившись на вас, я вас избавил: вас отправят в изгнание, а заодно и меня вместе с вами.

Он стоял возле окна, из которого можно было видеть ворота замка в конце Королевской улицы. Мария подумала, что он похож на Моисея, взирающего на Землю обетованную, не имея права ступить на нее, и это вызвало у нее раздражение:

— Речь шла не обо мне, а о ремонте замка! Почему, черт побери, король стал вдруг лгать вам?

— Думаю, потому что он питает ко мне дружеские чувства, несмотря на все ваши проделки! И он жалеет меня. Но хотел бы я знать, какая муха вас укусила, с чего это вы вздумали препятствовать женитьбе принца на мадемуазель де Монпансье? Лучше бы вы занимались собственными детьми, которые вас совсем не видят! Кончится все тем, что они вообще перестанут узнавать вас.

— Они не нуждаются во мне, чтобы есть свою кашу или сосать молоко кормилицы, тогда как королева во мне нуждается, так же как и король, хоть он и слишком неискренен, чтобы признать это. Женить принца, который и без того уже наплодил повсюду бастардов, на этой жирной телке Монпансье, чтобы спустя девять месяцев получить маленькое чудовище, вопящее и пускающее слюни, но с такой наследственностью, которая повергнет в ужас королевство и обречет на мучения королеву, поскольку у нее до сих пор нет детей.

— Ей всего лишь нужно родить ребенка или уступить место другой! Развод по-прежнему существует.

— Если это все, на что вдохновляет вас ситуация, мне жаль вас! Нам грозит война!

— Она будет не первой, и люди, подобные мне, будут готовы участвовать в ней! Что касается вас, то когда мне сказали, что вас постоянно видят рядом с принцем и особенно с этим диким животным д'Орнано, у меня появилось желание отправить вас назад к вашему отцу и попросить его расторгнуть наш брак!

— Отчего же вы не сделали этого? — произнесла Мария, и ее голос вдруг задрожал.

Клод отошел от окна и некоторое время молча смотрел на свою жену, причем в его взгляде читались одновременно и гнев и обреченность. Он вдруг поднял руку, так что Мария подумала, что муж собирается ее ударить, но он лишь взял ее за подбородок, чтобы заглянуть поглубже ей в глаза. Затем он со вздохом опустил руку:

— Я все чаще спрашиваю себе, что меня удерживает…

— И что же?

— То ли я глупец, как думают ваши блистательные друзья, то ли я все еще люблю вас? Но не беспокойтесь! От этой болезни я в конце концов излечусь. На самом деле, возможно, мне стоило бы убить вас.

Дверь захлопнулась за ним с такой силой, что Мария вздрогнула, а одна из статуэток, стоявших на каминной полке, упала на пол и разлетелась на куски у ног молодой женщины. Это была ценная вещица из китайского фарфора, купленная у венецианского торговца, изображавшая женщину, несколько напоминавшую Пресвятую Деву. Мария присела, чтобы собрать осколки, в душе ее было смятение.

В ту ночь в замке король пригласил в свой кабинет кардинала Ришелье и маршала Шомберга и долго говорил с ними. Оба они были членами Совета, которым он полностью доверял, так что ни одно слово из сказанного не просочилось за стены кабинета. На другой день, как и в последующие дни, король охотился, как обычно, двор жил привычной жизнью, и не было даже намека на то, что что-то готовится. Стояла светлая пасхальная неделя. Благочестие выступило на первый план по сравнению со светской жизнью, на время успокоив умы, заставив позабыть поводы для ссор. Но вскоре взорвалась бомба…

Вечером третьего мая Анна Австрийская, возвратившись с ежедневной прогулки, наслаждалась несколькими минутами отдыха в обществе своих дам, прежде чем идти переодеваться к ужину с королем. Дамы ели фрукты и варенья, запивая их вином, когда мадам дю Фаржи, не покидавшая всю вторую половину дня своей спальни, где она приводила в порядок свою переписку, прибежала, явно расстроенная. В момент своего появления она бросила испуганный взгляд на мадам де Шеврез, прежде чем обратиться к королеве.