Мария — королева интриг - Бенцони Жюльетта - Страница 22

— Обещайте мне одну вещь!

— Что именно?

— Никогда не возвращаться на ту ужасную улицу! По крайней мере, без меня!

Действительность развеяла мечты, и сердце Элен сжалось. Возможно ли, чтобы ей больше не пришлось обращаться за снадобьем к Сунион? И если, как она безумно мечтала теперь, прекрасный англичанин найдет ее и заговорит с ней о любви, посмеет ли она предложить ему не невинное тело, быть может, неспособное вновь испытать наслаждение той ночи в Кузьере? Он ждал ответа, и девушка вдруг разом преодолела преграду, воздвигнутую прошлым. Она улыбнулась:

— Обещаю.

Она устремилась в сумрачную арку, обернулась на мгновение и, заметив, что он провожает ее взглядом, почувствовала, как радость наполняет ее. Затем она поспешила в свою комнату, расположенную по соседству с покоями мадам де Шеврез. Герцогиня в этот время была у королевы, и Элен с облегчением сняла с себя порванное и запачканное кровью платье, скомкала его и засунула на самое дно сундука с намерением выбросить в ближайшие дни. Слава богу, Мария была щедрой хозяйкой, и ее служанка не испытывала недостатка в одежде. Кроме того, Элен отметила, что, хотя чересчур открытые платья были ей противопоказаны на несколько дней из-за синяков на груди, ссадины не были глубокими и вскоре должны были зажить. На красоте ее безупречной груди это не должно сказаться, а если даже и останутся незначительные шрамы, тот, кто их обнаружит, не станет интересоваться причинами их появления.

Немного позднее, переодевшись и приведя себя в порядок, она присоединилась к Марии, которая как раз в это время вернулась, чтобы тоже переменить платье…

Даже не подозревая о том, что творилось в душе служанки, герцогиня была теперь озабочена лишь тем, как бы обратить внимание королевы на юного Монморанси, и не упускала ни малейшей возможности, чтобы превознести его достоинства. Что, по правде говоря, не составляло большого труда: молодой человек, заслуги которого повсюду расхваливали, обладал всеми качествами соблазнителя. К тому же, следуя моде того времени, он покровительствовал талантливому поэту по имени Теофиль де Вьо. Справедливости ради следует сказать, что Вьо состоял главным образом при его супруге-герцогине, очаровательной Марии-Фелисии Орсини, урожденной римской принцессе. Она прятала его в Шантийи с тех пор, как, преследуемый за свои стихи, он был вынужден бежать, чтобы не попасть на костер вместе со своими литературными сочинениями. Влюбившись в свою покровительницу, он непрерывно сочинял в честь той, которую он называл Сильвией, нежные и почтительные стихи. Что не мешало мужу музы использовать поэта в своих целях. Так Монморанси попросил его написать роль, которую герцог должен был сыграть в одном из балетов, что давали в Лувре. Балеты представляли собой нечто вроде костюмированных балов на различные сюжеты с индивидуальными выходами. В них принимали участие все, начиная с короля, который, не будучи выдающимся танцором, обожал эти грандиозные постановки, в которых нередко играл первые роли.

На следующий день после встречи Элен дю Латц с Генри Ричем в Лувре давали один из таких балетов — «Забавы Юноны», где Людовик XIII изображал Юпитера, а Анна Австрийская — Юнону. Мария с нетерпением ждала этого праздника, надеясь, что он будет способствовать значительному сближению между королевой и Монморанси. Вряд ли герцог станет ее любовником, ибо испанка отличалась стойкой добродетелью. Может быть, позднее, но не теперь, во всяком случае. Человеческие чувства нередко изнашиваются, и добродетель королев не является исключением, поэтому герцогиня дерзко мечтала превратить Людовика XIII в рогоносца. Для нее это была бы самая изысканная месть.

Большой зал, украшенный изумительными гобеленами с золотой отделкой, был освещен дюжиной сотен факелов, огни которых отражали золотистые нити стенных гобеленов, а также шелка, бриллианты и роскошные уборы присутствующих. Сцена, примыкавшая к передней, была узкой и труднодоступной, но она была покрыта турецкими коврами, цвета которых сочетались с декорациями. У подножия сцены расположились музыканты и певцы; в том же зале на возвышении находились кресла, предназначенные для королевской четы, места чуть ниже отводились для принцев и вельмож, места на скамьях должны были занять придворные, если только они успевали прийти до того, как горожане заполнят зал. Людовик XIII в самом деле настаивал на том, чтобы подобные развлечения были доступны и для его народа, и приглашений всегда оказывалось больше, чем мест. Приходили и те, у кого вовсе не было приглашений, и очень скоро стража уже не в силах была сдерживать наплыв.

Спектакль удался на славу. Монарх, когда на него нападала охота, умел продемонстрировать незаурядный режиссерский талант. Его актерские способности были не столь выдающимися, его Юпитер и выглядел несколько скованным, однако стати ему было не занимать. Королева, в свою очередь, блистала в зеленой с золотом тунике, изумительно подходившей к цвету ее глаз, и головном уборе из перьев с изумрудами и бриллиантами, несколько экстравагантном, но делавшем ее совершенно неотразимой.

Мадам де Шеврез не участвовала в спектакле: так пожелал король, по-прежнему к ней нерасположенный. Мария добавила новую обиду к списку прежних, однако эта неприятность не слишком огорчила ее. Утешением ей служило место рядом с тем, где восседала в буквальном смысле усыпанная жемчугами Мария Медичи, которая не сводила глаз со своей невестки.

Мария обожала театр, но, любуясь, как женщина со вкусом, восхитительными декорациями и костюмами, она совершенно не интересовалась происходившим на сцене, ожидая выхода одного лишь человека. А именно Монморанси. Наконец он появился! Покрытый лентами, в венке из виноградной лозы, он осторожными шагами приблизился к Юноне — Анне Австрийской и с томным взглядом продекламировал с чувством:

Юпитер, похоже вдоволь наслушавшийся, смерил злополучного кандидата в небожители отнюдь не томным взглядом. Он встал между ним и покрасневшей до корней волос Юноной, указал Монморанси пальцем на дверь и велел выйти вперед хору вакханок, которые своим пением заглушили стенания молодого человека, вынужденного доигрывать свою роль в дальнем углу сцены. Этот непредвиденный эпизод весьма позабавил Марию, как, впрочем, и королеву-мать. Последняя аплодировала вовсю, радуясь тому, что невестка попала в неловкое положение, но по окончании балета отозвала сына в сторону, чтобы разыграть, как она отлично умела, сострадание и возмущение.

— Юный Монморанси совсем потерял голову. Подумать только: открыто признаваться в любви! Правда, следует сказать в его оправдание, что он, похоже, и сам не понял, как это случилось…

— А я, напротив, убежден, что он прекрасно знал, что делает! Просто его мать — ваша подруга, и вы к нему снисходительны…

— Ничего подобного! Просто мне со стороны виднее, что происходит с вашей супругой. Монморанси никогда не посмел бы себя так вести, если бы наша дорогая Анна не поощряла его своим кокетством, пагубные последствия которого она еще не может предвидеть. Она еще так молода!

Возмущенная Мария с удовольствием вмешалась бы, но почти ледяная холодность ее отношений с Людовиком XIII заставляла ее избегать прямых попаданий под его удары. Она направилась в глубь зала, где позади фрейлин Марии Медичи расположилась Элен. Когда фрейлины последовали за своей госпожой, Элен осталась сидеть на скамье, не сводя глаз с группы из четырех мужчин, среди которых мадам де Шеврез узнала своего мужа.

— Эй, что вы там такое увидели? Вы знаете этих людей, с которыми разговаривает герцог?

— Нет, мадам, — солгала девушка, которая без труда узнала Генри Рича.