Марианна в огненном венке. Книга 1 - Бенцони Жюльетта - Страница 2

Оба церемонно поклонились и вручили письмо с красной тугрой. Просимая для франкской княгини аудиенция разрешена и начнется через час. Приглашенная располагает временем, чтобы приготовиться и следовать за посланниками султанши.

По правде говоря, в то время как Марианна поспешила в свою комнату, чтобы переодеться, Латур-Мобур невольно заколебался: посещение сераля в одиночку и к тому же личным другом императора могло иметь тяжелые последствия. Он боялся, не скрывается ли ловушка за красивыми фразами приглашения. Но с другой стороны, поскольку Марианне предстояло проникнуть в гарем, не могло быть и речи, чтобы французскому послу позволили сопровождать ее. К тому же присутствие аги янычар не оставляло места для дискуссии. Наконец, при повторном чтении обнаружилась категоричность приказа: «…княгиня Сант'Анна должна отправиться в сераль одна». Закрытые носилки уже ждали у подъезда. Сначала в них, затем на галере и снова в носилках княгиню доставят в назначенное султаншей-валиде место, а после окончания аудиенции она вернется таким же образом.

— Я надеюсь, что вас не задержат на всю ночь, — ограничился посол замечанием, когда через несколько минут она спустилась, одетая для церемонии. — Мы с господином Жоливалем будем ждать вас за шахматами.

Затем, гораздо тише, он добавил на добром бретонском:

— Да хранит вас и вдохновляет Господь!

В то время как галера огибала сераль, Марианна сказала себе, что и в самом деле ей больше всего нужно вдохновение. На протяжении всех этих дней, проведенных в ожидании, она бесконечно составляла в уме фразы, которые она скажет, пытаясь представить, какие зададут ей вопросы и что она будет отвечать. Но теперь, когда назначенный час приближался, ее мозг казался ей удивительно пустым и она не находила ничего из тщательно подготовленных выступлений.

В конце концов это ей надоело, и она предпочла насладиться свежим морским воздухом и волшебным зрелищем этого поистине сказочного города. С заходом солнца доносившиеся с минаретов голоса муэдзинов затихали, а ночные тени с золотыми проблесками куполов и облицовки дворца мало-помалу стали усеиваться крохотными огоньками тех фонариков из промасленной бумаги, которые каждый житель, выходя из дома, нес в руке. Впечатление от этих золотистых огоньков было потрясающее и придавало османской столице феерический вид гигантской колонии светлячков.

Теперь они плыли по Босфору, и громадный массив сераля поднимал над блестящей водой свои грозные стены. Ощетинившись черными кипарисами, они укрывали целый мир садов, киосков, дворцов, конюшен, тюрем, казарм, мастерских и кухонь, где были заняты около двадцати тысяч человек. Через несколько минут пристанут к истершемуся мрамору древней византийской набережной, которая пролетом пологих ступеней соединяла две средневековые двери в толще крепостной стены между дворцовыми садами и берегом. Это не был главный вход.

Ведь княгиня Сант'Анна, получившая, несмотря на связывавшие ее с правительницей кровные узы, неофициальную аудиенцию, попала в Высокую Порту не обычной дорогой послов и знатных особ. Теперь дело шло о частном визите, и поздний час, равно как и предписанный путь, подтверждали его интимный характер.

Но в то время как черный евнух рассыпался в многословных объяснениях причин этого, стараясь не задеть гордость франкской княгини, Марианна подумала, что ей, в сущности, совершенно безразлично и так будет даже лучше. Ее ничуть не привлекала официальная сторона дипломатической миссии, ибо император сам настаивал на скромности ее вмешательства, да и ей не хотелось ни в чем ущемлять интересы несчастного Латур-Мобура, с трудностями которого она имела достаточно времени познакомиться, Галера коснулась набережной, взлетели вверх весла.

Марианну пригласили выйти и занять место в своеобразных, издающих запах сандала носилках в виде сплюснутого яйца с парчовыми занавесками.

Поднятые на плечи шестерых черных рабов, носилки проплыли через строго охраняемые вооруженными до зубов янычарами двери и погрузились во влажную благоухающую гущу садов. Розы и жасмин росли здесь в изобилии. Терпкий запах моря исчез, вытесненный ароматом бесчисленных цветов, тогда как шум прибоя заменило журчание фонтанов и стекавших по розовым мраморным ступеням водопадов.

Марианна отдалась убаюкивающему покачиванию носилок, с интересом оглядывая все вокруг. Вскоре в конце одной из аллей показалось легкое строение, увенчанное прозрачным куполом, который сверкал в ночи, словно гигантский разноцветный фонарь. Это был так называемый киоск, один из тех миниатюрных дворцов, хрупких и роскошных, которыми султаны любили украшать свои сады. Каждый строил в соответствии со своим вкусом и желаниями. Этот, возведенный в более высокой части садов, вырисовывался на темном горизонте азиатского побережья, словно застыв в нерешительности над Босфором, опасаясь опрокинуться в свое отражение. Его окружал небольшой сад с высокими кипарисами и коврами нежно-голубых гиацинтов, которые благодаря искусству бостанджи-баши, главного садовника империи, цвели круглый год, потому что они были любимыми цветами султанши-валиде.

Это освещенное розовыми светильниками уединенное место, обособленное от немного сурового массива сераля, имело какой-то задушевный, праздничный вид.

Благоухающие кусты, словно покрытые снегом, прижимались к тонким колоннам, тогда как за голубыми, зелеными, розовыми стеклами китайскими тенями мелькали силуэты евнухов в высоких тюрбанах.

Когда рабы поставили на землю носилки, из-за колоннады появился настоящий гигант и склонился перед новоприбывшей. Под высокой белоснежной чалмой, в которой сверкали кроваво — красные рубины, улыбалось круглое черное лицо, такое блестящее, словно его натерли воском. Великолепный кафтан, расшитый серебром и подбитый соболем, ниже колен укрывал его дородную фигуру, вырисовывая живот, делавший честь дворцовым кухням.

Нежным голосом и на безукоризненном французском импозантный персонаж представился как Кизларага, начальник черных евнухов, готовый к услугам гостьи.

Затем, снова поклонившись, он сообщил, что удостоен великого счастья проводить «…прибывшую из земли франков благородную даму к ее величеству султанше-валиде, высокочтимой матери всесильного падишаха…».

— Я следую за вами, — только и ответила Марианна.

Легким ударом ноги она, отбросила назад длинный шлейф своего платья из зеленого атласа, сверкнувший жемчужным бисером, словно переливающийся ручеек.

Она инстинктивно вскинула голову, внезапно ощутив, что в эту минуту представляет самую великую в мире империю, затем, с некоторой нервозностью сжав в руке хрупкие пластинки подобранного в тон к платью веера, она ступила на громадный синий шелковый ковер, спускавшийся до земли..

Вдруг она остановилась, затаив дыхание, чтобы лучше слышать. До нее донеслись звуки гитары, робкие и меланхоличные, звуки гитары, наигрывавшей мелодию:

А в лес мы больше не пойдем,

Чтобы сплести венок.

Пускай идет, оставив дом,

Красавица Линок…

Она почувствовала, как слезы подступают к глазам, тогда как горло что-то сжало, что — то, что было, может быть, состраданием. В этом восточном дворце наивная песенка, которую во Франции пели, танцуя в кругу, дети, приобрела скорбный оттенок жалобы или сожаления. И неожиданно возник вопрос: кем же была в действительности женщина, которая жила здесь, охраняемая многочисленной службой? Кого встретит она за этими прозрачными стенами? Толстуху, объедающуюся сладостями, стонущую и охающую? Маленькую старушку, иссохшую от заточения? (Будучи почти в таком же возрасте, как ее кузина Жозефина, султанша должна приближаться к пятидесяти: возраст канонический для девятнадцатилетней Марианны.) Или увидит впавшую в детство недотрогу, капризную и поверхностную? Никто не мог нарисовать портрет, даже приблизительный, этой креолки со сказочной судьбой, ибо никто из тех, с кем молодая женщина говорила о ней, не видел ее. Была такая женщина, которая могла бы кое-что рассказать, но после смерти Фанни Себастьяни ни одна европейка не пересекала порога сераля. И внезапно Марианну охватил страх перед тем, что она встретит и чего тем не менее так ждала.