Испытание Джеймса Ренча - Джером Клапка Джером - Страница 2

Он жаловался на ее выговор, тем самым показывая себя круглым дураком, потому что сам вырос в Лаймхаусе, а совершенствовал язык на Майнорис. И он настаивал на том, чтобы жена его читала светские романы, — вы понимаете, о чем я, — в которых герои то и дело отрывают друг другу головы, а все истины ставятся с ног на голову. Эти романы оставляют в отелях, когда прочитывают, и у людей вошло в привычку заглядывать в них, когда совсем уж делать нечего. Он надеялся, что она сможет, приложив определенные усилия, говорить, как персонажи этих книг, — это он счел бы идеальным результатом.

Она делала все, что могла, но, разумеется, чем дальше уходила от себя, тем становилась нелепее, а мерзость, которая так и лезла из него, приводила к тому, что он стал высмеивать ее почти открыто. И вместо того чтобы уехать из «конюшен» — сделать это не составило бы труда и на Гросвенор-сквер ничего бы об этом не узнали, а потому не оскорбились в своих лучших чувствах, — он винил жену в том, что она не соответствует его новым высоким стандартам, поскольку она дочь добропорядочного сапожника с Майл-Энд-роуд, а не какая-то фифочка, которая в лучшем случае могла стать третьесортной балериной, да и той не стала, потому что не умела танцевать и не хотела учиться.

Он немного играл на бирже и поначалу выигрывал, отчего еще сильнее раздулся от гордости. Он также нашел себе родную душу — итальянскую графиню, каких в избытке можно встретить в Гамбурге, само собой, вдову. Прежде всего ее печалило, что высший свет в его лице терял драгоценнейший бриллиант. Она объяснила ему, что изысканная и опытная женщина может открыть мужчине все двери в высшее общество, где, по ее словам, его с нетерпением ждут. Он работал официантом, так как природа не обделила его умом — эта профессия требует особой проницательности и интуиции, можете мне поверить, если, конечно, не хотите тратить время на посетителей в кроличьих манто и с фальшивыми драгоценностями, а отдавать должное только истинным дамам и джентльменам. Но для этих важных шишек он был всего лишь юнцом из провинции, так что понятно, как они на него смотрели.

Она не графиня, мне бы не хотелось, чтобы вы так подумали, а его жена — позднее сдружилась с моей миссис, вот почему я знаю все подробности. Однажды он приходит к ней, при этом выглядит довольно глупо, во что легко можно поверить, а может, выпил, чтобы придать себе смелости, и говорит:

— В последнее время мы ведь не очень ладим, правда, Сьюзен?

— Мы мало видимся друг с другом, — отвечает она. — Но я согласна с тобой, сейчас от общения мы не получаем такого удовольствия, как раньше.

— Это не твоя вина, — говорит он.

— Я рада, что ты это понимаешь. Видать, ты не дурак, хотя у меня уже начало складываться такое впечатление.

— Конечно же, когда я на тебе женился, я не знал, что у меня появится столько денег, — продолжает он.

— Я тоже не знала, — отвечает она, — иначе, будь уверен, я бы за тебя не пошла.

— Судя по тому, как все обернулось, это была маленькая ошибка.

— Ошибка, — кивает она, — но в нашем случае совсем не маленькая.

— Я рад, что ты со мной согласна и нет необходимости ссориться.

— Я всегда пыталась соглашаться с тобой, — говорит она. — Мы никогда не ссорились, и это весомое доказательство того, что не будем ссориться и в дальнейшем.

— Это ошибка, которую можно исправить, если вести себя благоразумно, причем мы никому не причиним вреда.

— Ох! — восклицает она. — Это будет еще одна ошибка.

— Мы не подходим друг другу, — настаивает он.

— Выкладывай все, — говорит она. — О моих чувствах можешь не беспокоиться. Я их полностью контролирую, будь уверен.

— Ты была бы счастливее с мужчиной твоего положения.

— Я, возможно, была бы счастливее со многими мужчинами, — отвечает она. — Но что тут обсуждать, если я замужем за тобой?

— Ты можешь от меня избавиться.

— То есть ты хочешь сказать, что это ты можешь избавиться от меня, — уточняет она.

— По существу, это одно и то же, — говорит он.

— Нет, — возражает она, — ничего подобного. Я не стала бы избавляться от тебя ради собственного удовольствия, и не собираюсь этого делать ради твоего. Ты можешь жить как достойный человек, а я буду и дальше мириться с тобой, или ты можешь жить как дурак, и я не встану у тебя на пути. Но у тебя не получится сесть на оба стула сразу, а я не собираюсь тебе в этом помогать.

Что ж, он принялся с ней спорить, пытался убедить и даже угрожал, но ни то, ни другое не сработало.

— До сих пор я выполняла свой долг перед тобой, как могла, и буду выполнять дальше, если тебе угодно, но на большее не рассчитывай.

— Мы не можем жить вместе, — говорит он, — и просить меня об этом несправедливо.

— Я и не собираюсь этого делать, — заявляет она. — Ты займешь свое положение в обществе, каким бы оно ни было, а я свое. Можешь быть уверен, я этому буду только рада.

— Ты о чем? — спрашивает он.

— Все просто, — отвечает она. — До того как выйти за тебя замуж, я сама зарабатывала на жизнь и могу к этому вернуться. Ты пойдешь своим путем, а я — своим.

Его это не устроило, но он ничего не мог поделать, она твердо стояла на своем, несмотря на все его попытки хоть как-то изменить ее позицию. Он предлагал ей любые деньги, — жадностью-то он не отличался, — но она не взяла ни пенни. Она сберегла свою старую одежду — возможно, мысль о том, что одежда эта может ей понадобиться, никогда не покидала ее — и попросила своего прежнего управляющего, который теперь хозяйничал в одном из отелей Кенингстона взять ее на работу. Место она получила, и на том и закончилась ее семейная жизнь.

Что касается ее мужа, то он пошел обычным путем. Мне всегда казалось, что мужчины и женщины в определенном смысле как вода: рано или поздно она проливается. Образно говоря, разумеется. Время от времени капля повисает, но потом все равно падает. А подъем всегда процесс длительный. Господи! Я их навидался, многих и многих. Они считали себя такими умными, сверкали бриллиантовыми перстнями, дымили большими сигарами. «Подождите немного, — говорил я себе, — придет день, когда вы скатитесь вниз и будете рады отбивной с картошкой и кружке пива». И в девяти случаях из десяти оказывался прав. Джеймс Ренч разделил участь большинства: пытался показать другим, какой он крутой, и надорвался; пытался подняться повыше и всякий раз падал вниз, пока наконец одной весной не обнаружил, что остался у разбитого корыта. Тогда, само собой, подумал о своей жене — неудачи очень даже располагают к мыслям об утраченном семейном счастье — и задался вопросом, а как у нее идут дела.

К счастью для него, дела у нее шли очень даже хорошо. Ее отец умер и оставил ей наследство, небольшое, несколько сотен фунтов, но, прибавив к ним собственные сбережения, она купила маленькую гостиницу в растущем городе, которую через три года продала, выручив сумму, в три или четыре раза превышающую ту, которую заплатила. На этом дело не закончилось. Она обнаружила в себе кулинарный талант, а это уже гарантированный годовой доход, и к этому времени владела небольшой гостиницей в Брайтоне, причем ее выручке могли бы позавидовать держатели акций куда более крупных конкурентов, если б, конечно, знали, сколько она получает.

Он пришел ко мне, выяснив, уж не знаю откуда, — полагаю, голь на выдумки хитра, — что моя миссис поддерживает с ней дружеские отношения, и упросил попытаться устроить им встречу, что я и сделал, правда, честно предупредил, что, учитывая обстоятельства, он никак не может рассчитывать на радушный прием. Но его это не остановило. Одолжив денег на проезд и мое старое пальто, он отправился в путь, вероятно полагая, что все его беды позади.

Но не сложилось. Закон о собственности замужних женщин несколько изменил ситуацию, и мастер Джеймс обнаружил, что его приветствовала — без всяких намеков на нежность — деловая женщина лет тридцати шести или около того, которая предложила ему подождать в комнатке за баром, пока у нее найдется время с ним поговорить.