Визг побитой собаки - Эллисон Харлан - Страница 2

Именно в этот момент Бэт поняла, что двор заволокло дымкой, будто туман с реки добрался до Пятьдесят второй улицы, чтобы накинуть покрывало на сцену во дворе и скрыть то, что делали нож и мужчина… безостановочно… они уже не получали никакого удовольствия… продолжали… снова и снова…

Только вот туман этот показался Бэт каким-то странным: густой и серый, пронизанный мерцающими точками света.

Она смотрела словно завороженная, а туман опускался, медленно заполняя пустое пространство двора. Музыка Баха в соборе, звездная пыль в вакууме.

Бэт увидела глаза.

Там, наверху, на девятом этаже, нет выше – два огромных глаза… они были такой же данностью, как эта ночь и луна, глаза. И – лицо? Было ли то, что видела Бэт, лицом, или она придумала… лицо? В клубящемся, ледяном тумане что-то обитало; что-то, погруженное в собственный мир, терпеливое и исполненное зла, поспешило сюда, чтобы стать свидетелем действа; происходящего на клумбе, где растут цветы. Бэт попыталась отвернуться, но не смогла. Глаза – горящие, бесконечно пустые и одновременно пугающе живые, излучающие любопытство, точно глаза ребенка; глаза, наполненные могильным мраком и холодом, древние и в то же самое время юные, увлекающие в бездонную пропасть, пылающие изуверским пламенем, громадные и мертвые, эти глаза поймали Бэт, лишили способности мыслить. В театре теней спектакль разыгрывался не только для жителей этого дома, с упоением наблюдавших за происходящим, а еще и для кого-то другого. Не в холодной, безжизненной тундре или на пустынном болоте, не в подземных пещерах или на далекой планете, вращающейся вокруг умирающего солнца, а здесь, в городе, здесь глаза этого другого смотрели в окутанный ночным мраком двор.

Дрожа от напряжения, Бэт все-таки отвела взгляд от обжигающей бездны над девятым этажом и снова увидела то, что привлекло сюда другого, вдруг осознала, насколько чудовищно происходящее, и тогда наконец справилась с оцепенением, сбросила его с себя, перестала быть моллюском, заключенным в тюрьму раковины. Кровь с силой застучала у нее в висках – она просто стояла! Ничего не сделала, ничего! Женщину зверски убили, а она, Бэт, ничего не сказала, ничего не сделала. Какая польза от слез, от того, что тебя трясет? Ты же ничего не сделала!

А потом она услышала что-то похожее на истерический смех, подняла голову и посмотрела на исполинское лицо, заполнившее туман и дымную ночь, и поняла, что это она сама издает отвратительные, безумные, нечеловеческие звуки, а мужчина внизу тоскливо, жалобно скулит, словно побитая собака.

Бэт снова смотрела в это лицо. Она не хотела его видеть никогда. Но ее притягивали горящие, напоминающие тлеющие угли глаза, ей почему-то пришло в голову, что они похожи на глаза ребенка, хотя Бэт откуда-то знала, что древнее их, возможно, и нет ничего на свете.

А затем подонок внизу сделал нечто совсем уж омерзительное, у Бэт закружилась голова, и, чтобы не вывалиться на балкон, она ухватилась за подоконник, потом выпрямилась и перевела дух.

Неожиданно Бэт показалось, что ее кто-то разглядывает, и на какое-то короткое мгновение девушку охватил ужас при мысли, что она привлекла внимание того страшного лица, парящего в тумане. Она вцепилась в подоконник, почувствовав, что окружающая реальность становится неясной и расплывчатой, и бросила взгляд на противоположную сторону двора. За ней действительно наблюдали. Очень внимательно. Молодой человек из окна квартиры на седьмом этаже, как раз напротив ее собственной. Он смотрел на нее, не сводя глаз. Он смотрел на нее, не обращая внимания на страшный туман и пылающие, голодные глаза, наслаждающиеся кровавым спектаклем во дворе. Он смотрел.

И тут Бэт почувствовала, что теряет сознание. В самый последний момент ей в голову пришла фантастическая мысль: лицо молодого человека показалось ей ужасно знакомым.

На следующий день пошел дождь. На Пятьдесят второй Восточной улице мгновенно стало скользко, расцвели, разноцветные маслянистые радуги. Дождь смыл всю грязь и унес ее в открытые сточные люки. Люди шли, стараясь спрятаться от низвергающихся с небес потоков воды под зонтами, они были похожи на большие, черные грибы на ножках. Бэт выбежала за газетами после того, как появились, задали свои вопросы и ушли полицейские.

В газетах подробно и с удовольствием сообщалось, что двадцать шесть жителей дома с отстраненным интересом наблюдали за тем, как тридцатисемилетнюю Леону Чиарелли с 455-й Форт-Вашингтон-авеню, что на Манхэттене, зарезал Бертон X. Уэллс, сорокалетний безработный электрик, которого застрелили сменившиеся с дежурства полицейские, когда он ворвался в пивную на Пятьдесят пятой улице, весь в крови и с огромным ножом в руках. Позднее властями было установлено, что этот нож и явился орудием убийства.

Бэт вырвало дважды за этот день. Казалось, ее желудок не в состоянии ничего удержать, а отвратительный привкус во рту невозможно перебить. И еще: она никак не могла заставить себя не думать о том, что видела ночью, во дворе своего дома; страшные картины возникали снова и снова, каждое движение убийцы всплывало в памяти с пугающей четкостью. Откинутая голова женщины, беззвучный вопль. Кровь. Глаза в тумане.

Ее тянуло к окну, все время хотелось заглянуть вниз, посмотреть на цветочную клумбу, двор, улицу. Бэт попыталась отгородиться от безрадостного, серого манхэттенского пейзажа, стараясь вспомнить вид из окна своей комнаты в Беннингтоне: маленький дворик, белоснежная, уютная спаленка, чудесные старые яблоневые деревья; а из другого окна зеленые, радующие глаз луга Вермонта. Она заставляла себя вспомнить о том, как одно время года сменяло другое. Но ей почему-то виделся бетон и залитые дождем, печальные улицы, темные и блестящие, совсем как кровь, лужи на тротуаре.

Она попробовала поработать: открыла крышку старого секретера, который купила на Лексингтон, и склонилась над хореографическими таблицами мизансцен. Но сегодня они показались ей почти бессмысленным переплетением таинственных иероглифов, а вовсе не ярким ритмическим рисунком, на изучение которого она потратила целых четыре года.