Любовь, только любовь - Бенцони Жюльетта - Страница 52

Но, как оказалось, о неудовольствии дядюшки не было и речи. После того как закончился обед, столы вынесли из большого зала, и начались танцы. Когда Катрин смотрела на танцующих, она почувствовала, что кто-то тянет ее за рукав, ч увидела стоящего рядом доктора.

– Это в поисках вас я очутился на этой проклятой дороге, – сказал он, понизив голос.

– Я возвращаюсь в свой дом в Дижоне завтра утром, – ответила она. – Поедем вместе, если вы не боитесь женского гостеприимства…

Абу-аль-Хайр улыбнулся, затем низко поклонился, пробормотав:

– Позволь поцеловать пыль перед твоим порогом, о царица, как делает само Небо… выражаясь словами поэта. Могу только добавить, что я был бы счастлив следовать за вами, если у вас найдется место для двух моих рабов, которые все-таки спаслись в последнюю минуту.

На рассвете следующего утра носилки Катрин снова направились в Дижон, унося доктора и двух молодых женщин. Вся округа, по-видимому, еще храпела.

Когда они достигли Дижона, Одетта распростилась с подругой, чтобы отправиться навестить свою мать, с которой она собиралась провести два дня перед возвращением в Сен-Жан – де-Лонь. Катрин не пыталась удержать ее. Бывшая фаворитка короля, кажется, была чем-то озабочена. Кроме того, Катрин знала, что Абу-аль-Хайр не заговорит с ней, пока рядом Одетта. По дороге домой он не сказал и двух слов.

Возвращение в дом на улице Пергаментщиков в сопровождении двух черных рабов вызвало некоторое волнение. Все женщины из прислуги Катрин немедленно подобрали юбки обеими руками, готовые убежать, а мужчины подались назад, крестясь. Властный взгляд молодой хозяйки остановил их. За месяц она сумела добиться такого же уважения, какое оказывалось самому Гарэну. Она сухо приказала Тьерселину, управляющему, приготовить комнату с грифонами для почетного гостя и принесли туда два спальных матраца для слуг. После этого она сама с величайшими церемониями, чтобы показать свое уважение к гостю, проводила его в комнату. Двое слуг шли впереди них со светильниками. Все это время Абу-аль-Хайр хранил молчание, занятый изучением людей и предметов вокруг него.

Катрин оставила его у дверей предназначенной ему комнаты, сообщив, когда в следующий раз будет накрыт стол. Он глубоко вздохнул и взял ее за руку.

– Если я правильно читаю знаки, положение сильно изменилось, – сказал он мягко. – Вы замужем?

– Да… с месяц.

Маленький доктор покачал головой.

Только после полудня они встретились снова. Катрин почувствовала, что больше не может ждать. Она завтракала одна, потому что Абу-аль-Хайр, под предлогом того, что путешествие его утомило, попросил принести еду в его комнату. На самом деле он просто оттягивал время, чтобы обдумать разговор с молодой женщиной. Когда наконец, получив приглашение пажа, он пришел в ее апартаменты, то молча остановился, созерцая танцующие языки пламени в высоком камине из белого камня, покрытого искусной тонкой резьбой. Терпение Катрин было на исходе:

– Говорите, ради Бога! Ваше молчание мучительно для меня. Пожалуйста… расскажите мне о нем, – взмолилась она.

Араб печально пожал плечами. Поступки, подумал он, говорят гораздо больше, чем слова…

– Зачем рассказывать теперь, когда вы замужем? Какая вам разница, что теперь делает мой друг? Когда я впервые увидел вас вместе, у меня было ощущение, что вы связаны друг с другом неразрывными узами. Я считал, что умею читать в глазах у людей, а в ваших, как мне показалось, была большая любовь. Но мне следовало бы помнить, что глаза женщины обманчивы. Должно быть, я прочел не правильно, – сказал он горько.

– Нет, вы не обманулись. То, что вы прочли, правда. Я любила его и все еще люблю. Я люблю его больше самой себя. Но он ненавидит и презирает меня.

– Это совсем другое дело, – улыбнулся Абу. – Можно исписать тома о способности сеньора Монсальви к возмущению и презрению. Когда рана на теле глубока, тело исцеляется, но остается шрам, и ничто на свете не гложет удалить его. Я очень опечален, что вы замужем. Вы, женщины, странные создания. Призвав весь мир в свидетели того, как велика охватившая вас любовь, – идете и спокойно предлагаете свое тело другому мужчине.

Катрин теряла терпение. Зачем он тратит время на философствования о женской душе, когда знает, что она жаждет слышать только об Арно?

– Очевидно, в вашей стране женщины вольны выбирать, в постель какого мужчины их положат? Здесь у нас иначе. Я вышла замуж, потому что мне было приказано.

Она кратко описала обстоятельства своего замужества. Поведала об официальном приказе Филиппа и мотивах, которыми это было вызвано. Но она не находила в себе достаточно смелости, чтобы рассказать ему, что до сих пор ее муж не прикоснулся к ней. К чему? Раньше или позже, когда Гарэн вернется, он заявит о своих правах.

– Итак, – сказал доктор, когда она окончила свой рассказ, – ваш муж тот самый Гарэн де Брази, который сопровождает канцлера Бургундии в Бург? Это действительно странно, что выбор герцога пал на него. Он незаметен, как ночь, и негибок, как железо. У него жесткий характер, как его хребет. Он не похож на снисходительного мужа.

Это замечание напомнило Катрин то, что однажды сказал Барнаби, и она жестом руки остановила его. Она послала за ним не для того, чтобы обсуждать Гарэна. Наконец Абу-аль – Хайр согласился рассказать ей то, о чем ей не терпелось услышать.

Доктор не покидал Арно со времени происшествия во фламандской гостинице, и они оставались в гостинице «Карл Великий», пока раны Арно не зажили.

– Он свалился в лихорадке после вашего отъезда и даже бредил. Это был очень поучительный и интересный бред, но сейчас я не буду говорить об этом. К тому времени, когда мы наконец отправились дальше, герцог Бургундский выехал из Фландрии в Париж. Не могло быть и речи о том, чтобы следовать за ним, мы бы непременно погибли.

Мало-помалу своим высоким голосом нараспев мавр рассказал о медленном выздоровлении Арно и как он вернулся, в крайне раздражительном состоянии духа, к господину дофину Карлу. Абу поведал, как тепло принял их дофин, о чудесах замка Мегон-сюр-Йевр, самом просторном и фантастическом жилище феодалов с подобными кружеву украшениями из гипса и камня, который Карл унаследовал от своего дяди Жана, герцога Беррийского, любившего роскошь и щедрого мецената в свое время. Он рассказал о теплых чувствах и верности, объединявших Арно де Монсальви и других капитанов в рыцарское братство по оружию. Его описания были настолько красочны и подробны, что Катрин казалось, что она воочию видит всех друзей Арно. Одним из них был молодой Жан Бастард Орлеанский, наиболее привлекательный и храбрый из всех внебрачных детей короля Карла VI, братская любовь которого к дофину началась еще в детстве. Другом был и коренастый, грубо вытесанный, суровый Этьен де Викьоль, прозванный Ла Гир (что значит – гнев) за его неукротимость в битвах, человек с бронзовой душой в железном теле. Но самым близким, второе я Арно, – веселый, но вспыльчивый Жан де Ксантрай, родом из Оверни, крепкий, как дуб. Был также еще один из Оверни, Пьер де Жиак 3, хитрый задира, который, как говорили, обязан своей славой и удачей на поле битвы сговору с дьяволом, которому он продал правую руку. И многие другие: сеньоры из загадочного Лангедока, доблестной Оверни, сентиментальной Турени и веселого Прованса – короче, все те, кто остался верен одному королю, одной вере. Абу рассказал, довольно плутовским тоном, о чарах хорошеньких женщин, которых было множество при дворе, описывая их, как показалось Катрин, с удовольствием, приправленным долей озорства. Карл VII, который так же любил женщин, как и его кузен из Бургундии, заполнял свой двор очаровательными молодыми девицами. Из сказанного Абу-аль – Хайром выходило, что эти прелестные создания лишь ждали сигнала от Арно де Монсальви, чтобы броситься в его объятия. Среди них выделялась ослепительная дочь маршала де Северака, восхитительная брюнетка с глазами «прекрасными, как ночь любви».

– Об этом вы можете не рассказывать, – сказала Катрин, раздраженная восторгами Абу.