Любовь, только любовь - Бенцони Жюльетта - Страница 25

Теперь они двигались вдоль верховьев реки Эско в направлении к Сен-Квентину. Чудная дорога, извиваясь, шла вблизи реки, между зеленых холмов с белыми пятнами пасущихся овец. Глядя на эту картину, было трудно даже помыслить о войне.

Все же время от времени они проезжали через разоренную, сожженную дотла деревню, где только несколько искореженных балок все еще торчали из обугленной земли, красноречиво говоря, что мир отнюдь не царил в этой стране. Иногда Катрин приходилось отворачиваться, заметив у дороги дерево, среди нежных молодых листьев которого, как чудовищный плод, висел труп.

День подходил к концу, и с наступлением сумерек огромные, темнее чернил тучи начали собираться над покрытыми травой вершинами. Катрин ощутила прохладу. Ее знобило.

– Будет гроза, – сказал дядюшка Матье, посмотрев на горизонт. – Самым лучшим было бы укрыться в ближайшей гостинице. Давай поспешим. Если мне не изменяет память, тут есть одна, там, где эта дорога пересекается с дорогой на Перонну.

Мулы, энергично подгоняемые, пустились в галоп, и тут же на путешественников упали первые капли дождя. Через минуту Катрин остановилась как вкопанная, вынудив своего дядюшку последовать ее примеру.

– Что случилось? – проворчал он – .

Девушка невозмутимо спустилась с мула, сняла и аккуратно сложила плащ и подошла к одному из вьючных мулов, на котором был приторочен ее дорожный сундучок.

– Я не хочу, чтобы мой плащ испортился. Он не выдержит дождя.

– Выходит, пусть лучше вымокнем все мы? Если бы ты меня послушалась… но ведь ты всегда делаешь, как тебе хочется. Ночь все темнее, а дождь усиливается… Отвратительно! Это плохо отразится на моем ревматизме!

С помощью старого слуги Пьера, всегда питавшего к ней слабость, она упрямо спрятала плащ и вынула другой, из грубой, толстой черной материи, который мог защитить от самого сильного ливня. Завернувшись в него, она направилась обратно к своему мулу.

И тут она заметила нечто необычайное. Тростники на берегу реки в этом месте были особенно густыми и вместе с тремя большими корявыми ивами образовывали заросли, ограждавшие полянку, заросшую по краям куманикой. Что-то странное виднелось в центре этой полянки, что – то черное. Катрин побежала к берегу.

– Ну, что теперь? – жалобно заголосил Матье. – Дождь разошелся вовсю. Я не знаю, заметила ли ты…

Но Катрин не слушала. Раздвинув тростники и листья, она увидела неподвижное и не подающее никаких признаков жизни тело человека, лежащего лицом вниз среди куманики. В те неспокойные времена обнаружить на обочине труп отнюдь не было чем-то необычайным, но в данном случае озадачивало то, что это был не какой-нибудь простой крестьянин, а, несомненно, рыцарь. Его выдавали доспехи из вороненой стали, по которым теперь струями катилась вода, а также герб с изображением ястреба на его шлеме. Этот человек, должно быть, сам выбрался из воды. На это указывали след на берегу и его руки, схватившиеся за куст куманики.

Катрин не решалась дотронуться до него и стояла, в недоумении глядя на большое тело, лежащее у ее ног. Как этот рыцарь нашел свою смерть? Не было никаких следов борьбы или отпечатков лошадиных копыт. Доспехи закрывали его полностью, так что видны были израненные в кровь кисти рук, длинные и сильные, с гладкой загорелой кожей. Но больше всего Катрин поразило в них то, что кровь все еще шла. Внезапно ей пришло в голову, что он, может быть, жив. Она опустилась возле него на колени и попыталась его перевернуть. Но он был слишком тяжел для нее.

Она уже собралась позвать на помощь, когда Матье, уставший напрягать понапрасну свой голос, браня ее, слез с мула и подошел посмотреть, что происходит.

– Святая Дева, что это тут такое? – вскричал он, пораженный картиной, открывшейся его глазам.

– Рыцарь в доспехах, как видишь. Помоги мне его перевернуть. Я думаю, он еще жив…

Как будто в доказательство, человек в доспехах слабо застонал. Она издала радостный крик:

– Он жив! Эй, вы там, Пьер! Птижан, Амиэль! Идите сюда!

Трое слуг примчались бегом. Вместе они быстро подняли раненого рыцаря, несмотря на тяжесть его доспехов, и уложили на мягкую траву рядом с дорогой. Пьер ушел за коробкой, в которой Катрин хранила мазь и лекарства, а Амиэль стал высекать искру из кремня, чтобы зажечь факел. Ночь уже почти наступила, и разглядеть что-либо становилось невозможно.

Дождь лил не очень сильно, но все же мешал слуге зажечь факел. В довершение всего поднялся ветер; в конце концов, факел все же загорелся, отражаясь в мокрых доспехах. Вытянувшаяся на траве темная фигура рыцаря походила на высеченного из базальта гиганта. Дядюшка Матье, позабывший о ревматизме, уселся на траву и, положив голову в шлеме к себе на колени, пытался открыть забрало. Это оказалось трудным делом, так как по шлему, очевидно, неоднократно били и забрало заклинило. Склонившаяся над головой рыцаря Катрин начала терять терпение, особенно когда раненый стал почти непрерывно стонать.

– Торопись, – прошептала она. – Он, должно быть, задыхается в этой стальной клетке.

– Я делаю, что могу. Это все не так просто… Похоже было, что забрало заклинило основательно. Матье вспотел от усилий. Видя это, престарелый Пьер вынул свой нож и осторожно вставил его в шарнир. Затем нажал на ручку ножа, шарнир поддался, и забрало открылось.

– Принеси факел, – приказала Катрин.

Но как только мерцающий свет факела упал на лицо рыцаря, Катрин с пронзительным криком отпрянула, уронив свою шкатулку с мазями.

– Что с тобой? удивленно спросил Матье. Катрин метнула на своего дядюшку отчаянный взгляд.

Охватившее ее чувство было настолько сильным, что она почти лишилась дара речи.

– Да! Нет!.. Я не знаю!

– Ты что, спятила? Что за таинственность? Ты бы лучше помогла мне снять этот шлем, чем падать в обморок. Этот человек истекает кровью…

– Я не могу… не сейчас! Пьер, помоги дяде! Старый слуга, переведя тревожный взгляд с девушки на раненого, поспешил на помощь. Катрин села рядом, стиснув дрожащие руки. С широко раскрытыми глазами она следила, как Пьер с ее дядей пытаются снять шлем с рыцаря, лицо которого так точно повторяло черты Мишеля де Монсальви.

Закутавшись в плащ, уже изрядно промокший под дождем, вся дрожа, девушка видела сквозь пелену лет картины прошлого. Те давние события, которые тогда, в Париже, чуть не привели ее к гибели, встали перед ней с ужасающей ясностью. Мишель, отбивающийся от мясников в роскошных покоях Гиэньского дворца; Мишель со связанными за спиной руками, гордо спускающийся по своей via dolor osa под градом оскорблений, среди воющей толпы; Мишель, лежащий в темном подвале и тихо рассказывающий о своих родных местах жадно слушающей его девочке… В одном месте рассказа он закрыл глаза, что-то припоминая, и лицо рыцаря в черном шлеме разительно напомнило ей лицо Мишеля, каким оно было в тот момент… Изо всех сил Катрин отгоняла прочь жуткие видения, нахлынувшие на нее, особенно воспоминания о прекрасном лице Мишеля, разбитом, распухшем, выпачканном кровью и пылью. Сходство с рыцарем было необычайным. Девушка наклонилась, чтобы лучше рассмотреть его и убедиться, не сон ли это. Нет, лицо было таким же бледным, бесстрастным, с потемневшими веками, обрамленными густой бахромой ресниц и плотно прикрытыми глазами. Тонкая струйка крови стекала по лбу и щеке рыцаря, доходя до угла плотно сжатых губ. Время от времени по его лицу пробегала судорога от боли.

– Мишель, – выговорила Катрин против своей воли. – Это ведь не. ты, это не можешь быть ты?

Это был не он. Но сходство было настолько разительным, что она не могла в это поверить до тех пор, пока Матье с Пьером не сняли наконец шлем. Вместо золотых кудрей, которые Катрин помнила так ясно, обнажившиеся волосы были черны как ночь, густы, прямы и нечесаны. Это все расставило по местам, хотя цвет волос ни в коей мере не уменьшал сходства. Но это лицо казалось еще более красивым, чем лицо Мишеля. И более жестким.

– Мы не можем оставить его здесь. Мы насквозь промокли, а с молодой госпожой, судя по всему, тоже не все в порядке, – сказал Пьер, заметивший, как стучит зубами Катрин, сама, по – видимому, не обращавшая на это внимания. – Вчетвером мы сможем донести его до гостиницы.