Любовь, только любовь - Бенцони Жюльетта - Страница 23

– Из арманьяков, так? Вот почему вы устраиваете беспорядки во время процессии? Такие люди, как вы, должны понимать, что они приезжают на собственный страх и риск, моя прелесть. В самом деле, учитывая, что вы принадлежите к партии, которая погубила моего возлюбленного отца, это кажется до странности безрассудным поступком.

– Я – не из арманьяков! – вскричала Катрин, вспыхнув от гнева. Пренебрежительный и несущий в себе угрозу тон герцога стал выводить ее из себя. Она не чувствовала к нему ни малейшей симпатии… Хриплым от ярости голосом она продолжала:

– Я не принадлежу ни к какой партии. Ваши друзья повесили моего отца за то, что я пыталась выручить из беды одного рыцаря из свиты вашей сестры, после того, как она тщетно уговаривала вас и вашего возлюбленного отца спасти его. Вы не помните? Это случилось в Гиэньском дворце. Мадам Маргарита на коленях, в слезах умоляла пощадить жизнь Мишеля де Монсальви.

– Хватит! Не напоминайте мне об этом случае! Это был один из самых ужасных моментов моей юности. Я не мог спасти Мишеля, не поставив под подозрение себя самого.

– Вы не могли спасти его, – фыркнула Катрин, – но зато я пыталась сделать это, а ведь я была не более, чем маленькой парижской девчонкой. Из-за этого мои отец был повешен, а нам с матерью пришлось спасаться бегством. Мы вынуждены были покинуть Париж и перебраться в Дижон к моему дяде Матье, суконщику. Там я и живу с тех пор…

Между ними воцарилось молчание. Катрин, которую вновь наполнили воспоминания об этих черных днях, почувствовала, как часто бьется ее сердце. Мрачное лицо Филиппа выглядело зловеще. Он, несомненно, накажет ее за дерзость, бросив в самую глубочайшую из своих темниц, так же, как и дядюшку Матье, и все ее семейство. Но даже если бы эшафот стоял посреди этой полной роскоши комнаты, она все равно бы повторила каждое слово из тех, что так вызывающе швырнула в лицо могущественному властителю Бургундии. Она даже чувствовала какое-то удовлетворение от того, что сделала это. Это было чем-то вроде реванша за то, что случилось в прошлом…

Катрин глубоко вздохнула, откинула назад прядь волос и спросила:

– Что вы собираетесь сделать со мной, сир? Мой дядюшка, должно быть, умирает от беспокойства за мою участь. Я уверена, что он хотел бы знать… даже если это будет самое худшее!

Филипп рассерженно пожал плечами и выбросил в окно то, что осталось от розы, которую он вертел в руках. Оставив свою небрежную позу, он подошел к Катрин на несколько шагов.

– Что я собираюсь делать с вами? За нарушение процессии, безусловно, положено какое-то наказание, но вы уже и так сердиты на меня, что я не решусь доставить вам еще больше неудовольствия. Видите ли, я хотел бы, чтобы в будущем мы стали друзьями. И, кроме всего прочего, молодая девушка имеет право защищать себя, если кто-то на нее посягает. Что же касается того человека, который осмелился…

– Означает ли это, что тот несчастный пострадает вместо меня? В этом случае я прошу вас простить его, как я сама это сделала. Его действия не заслуживают такой широкой огласки.

Чтобы отделаться от смущения, которое она чувствовала под упорным взглядом этих серых глаз, устремленных на ее лицо, она повернулась к зеркалу и мельком посмотрела на свое отражение. Возле нее в золотой раме появилось отражение герцога, который был на голову выше ее. Внезапно она вздрогнула: жаркие руки обняли ее плечи. Два одинаково бледных лица отражались в зеркале. Глаза, молодого герцога зажглись странным огнем, я его руки легка задрожали, как только он коснулся ее шелковистой кожи. Он нагнулся к ней так близко, что она почувствовала его теплое дыхание у себя на шее. Все это время он, не отрываясь, смотрел в ее фиалковые глаза.

– Этот мужлан сто раз заслуживает смерти. Он дерзнул совершить то, что я не могу себе позволить… как бы сильно я этого не хотел. Ты слишком прекрасна! Я боюсь, что мне теперь будет трудно спокойно жить без тебя… Когда вы собираетесь уехать из города?

– Как только закончится праздник. Наш багаж готов, и мулы оседланы.

– Тогда уезжайте, как собирались. Уезжайте этим же вечером, и пусть к завтрашнему утру как можно больше лиг будет между вами и Брюгге. Охранная грамота откроет вам городские ворота и обеспечит безопасный проезд по дорогам. Мы снова встретимся в Дижоне, куда я скоро возвращаюсь.

Смущенная и взволнованная прикосновением его рук, которые все еще ее держали, Катрин ощутила, как странное возбуждение наполняет ее грудь. Голос Филиппа был одновременно резким и теплым, повелительным и нежным. Она попыталась бороться с тем магическим действием, которое он оказывал на нее.

– Встретимся в Дижоне? Сир! Что может сделать могущественный герцог Бургундский с племянницей суконщика, кроме как опорочить ее репутацию? – спросила она с ноткой вызова, от которой кровь у Филиппа забурлила. Он убрал руки с ее плеч и погрузил в шелковистую гриву ее волос, затем нагнулся и зарылся в них лицом.

– Не строй из себя кокетку, – пробормотал он охрипшим голосом. – Ты прекрасно знаешь, какие чувства вызываешь во мне, и безжалостно этим пользуешься. Любовь принца не может быть позорной. Ты знаешь, что я готов пойти на все, чтобы заполучить тебя. Ты не была бы дочерью Евы, если бы не могла распознать желание в глазах мужчины.

– Сир… – запротестовала она.

Катрин попыталась оттолкнуть его, но он держал ее слишком крепко. Увлекаемый непреодолимым желанием, он наклонился и поцеловал ее в затылок, в ту мягкую выемку, где на шею ложатся короткие завитки волос. Отчаянно задрожав, Катрин закричала:

– Сир, ради Бога! Не вынуждайте меня дать пощечину еще и вам! С меня довольно на сегодня.

Он мгновенно отпустил ее и отошел на несколько шагов. Его лицо раскраснелось, серые глаза затуманились, а руки все еще дрожали. Вдруг он расхохотался.

– Прости меня! Должно быть, судьба пожелала, чтобы все мужчины сегодня так пылко реагировали на твою красоту. Боюсь, что я потерял голову. Я начинаю понимать этого мужлана – меховщика. Это отчасти твоя вина…

Говоря, он подошел к сундуку из черного дерева, вынул из него длинный и широкий плащ коричневого бархата с капюшоном, подбитый бесценными соболями, и быстро набросил его девушке на плечи. Складки пышного одеяния скрыли соблазнительно обнаженную грудь, что оказалось чрезмерным испытанием для выдержки монсеньора Филиппа. Можно было видеть только очаровательную головку с короной из золотых волос. Герцог еще секунду с каким-то отчаянием смотрел на нее.

– Ты так еще красивее! Тебе лучше уйти. Быстро, пока дьявол не стал искушать меня снова. Но не забывай, я еще найду тебя…

Он подтолкнул ее к потайной двери, и Катрин не заметила, как та отворилась. За полуоткрытой дверью она увидела блеск доспехов.

– Подожди, – выговорил Филипп. Он вышел из комнаты и через несколько минут вернулся со скрепленным печатью пергаментом.

– Охранная грамота. Быстро уходи… и если ты будешь думать обо мне хотя бы вполовину столько, сколько я о тебе, я сочту себя счастливым.

– Я буду думать о вас, сир, – сказала она, улыбаясь. – Но замечаете ли вы, ваша светлость, что вы по-прежнему обращаетесь ко мне на «ты»?

Филипп снова засмеялся молодым, непосредственным, беззаботным смехом.

– Я ничего не могу поделать! Что-то внутри побуждает меня обращаться к тебе на «ты». Может быть, потому, что когда-нибудь я надеюсь получить на это право.

Взявшись одной рукой за дверь, он задержал ее еще на мгновение. Свободной рукой он нежно, но с силой притянул ее к себе, и не успела девушка остановить его, как он наклонился и поцеловал ее в полураскрытые губы.

– Я так сильно хотел этого! – сказал он, как бы извиняясь. – Теперь иди…

Его рука прошлась по темному бархату, как бы выражая сожаление, которое он испытывал, отпуская ее. Она была уже на полпути от двери до стражника, который должен был сопровождать ее назад к дядюшке, когда Филипп остановил ее еще раз.

– Еще минутку! – произнес он с виноватой улыбкой. – Я даже не знаю твоего имени.