Пылающий камень (ч. 2) - Эллиот Кейт - Страница 3

— О Господи, — пробормотала Альберада. — Он плохой поэт, но зато отличный воин, ваше высочество.

— Вы сочинили эти стихи для меня? — просияла Сапиентия. — Давайте послушаем их еще раз!

Он был счастлив, что может угодить невесте, и с удовольствием продекламировал вирши снова. На сей раз Сапиентия не смеялась. Обнаружилось, что в длиннющей поэме есть рефрен, и все мужчины хором произносили его, а потом осушали кубки с вином. Сапиентия отвлеклась, и Ханне удалось стащить у нее с тарелки несколько кусочков мяса: она ужасно проголодалась, а Сапиентии не приходило в голову предложить ей что-нибудь кроме вина.

После чтения стихов мужчины устроили борьбу. Они сняли с себя почти всю одежду и натерлись маслом: Ханне никогда прежде не доводилось видеть, чтобы мужчины публично раздевались почти донага. Ей показалось, что занавески на паланкине слегка дрогнули, мелькнула женская рука, унизанная перстнями, приоткрывая щелочку, чтобы лучше видеть происходящее в зале.

Ханна наклонилась и прошептала Сапиентии прямо в ухо:

— Наверное, вам следует пригласить к столу мать вашего жениха, ваше высочество. Я не видела, чтобы ей подали хоть одно блюдо.

— А ваша мать не присоединится к нам, принц Боян? — громко произнесла Сапиентия.

Он изменился в лице, поцеловал кончики пальцев правой руки и сделал такой жест, словно отбрасывал что-то за спину, вероятно, отгонял порчу.

— Не стоит. — Он оглянулся на паланкин с золотыми занавесками. — Моя мать могущественная колдунья, думаю, вы называете это именно так. Она из кераитов, а они всегда были сильны в магии. Вообще-то они враги унгрийцев, поэтому мой отец и взял ее в жены. На нашем языке ее называют шаманом . Ей нельзя разделять трапезу с людьми, не принадлежащими ее племени.

— Но мы с тобой женаты! И я стала ее племенем!

Он усмехнулся:

— До тех пор, пока мужчина и женщина не вступили на брачное ложе, свадьба не считается совершенной, верно?

— Да. — Сапиентия покраснела. — Таков обычай моей страны.

— А ваша мать приняла веру Единства? — спросила епископ.

— Она кераитская принцесса, — удивленно ответил Боян. — Ее боги заберут у нее силу, если она не принесет им жертву.

— Язычество, — пробормотала Альберада. — Но вы добрый прихожанин, не так ли, принц Боян?

— Добрый прихожанин, — подтвердил принц, покосившись на священника, словно проверяя, правильно ли он произносит слово. Тот наклонился и что-то прошептал, Боян кивнул, повернулся к епископу и снова заговорил: — Я следую Святому Слову и исповедую веру Единую.

Эти слова словно послужили сигналом — слуги внесли факелы и вставили в специальные кольца на стенах. Альберада грациозно поднялась с места. Несмотря на небольшой рост, выглядела она величественно. У нее на шее поблескивало такое же золотое ожерелье, как и у ее брата. Она вовсе не стремилась занять трон, однако и до нее доходили слухи о том, что Генрих собирается сделать своим наследником внебрачного сына. Ханна тоже слышала об этом — глупо было бы жить при дворе и пропускать подобные вещи мимо ушей.

Почему Генрих решил выдать дочь замуж за человека, который хоть и прославился как воин, но не пользовался особым уважением вендарских подданных? По сути, для них он навсегда останется варваром.

Казалось, только сама Сапиентия не задумывалась о подоплеке своего брачного союза — ведь Генрих явно выбрал ей жениха из каких-то своих соображений. Принцесса сияла, глаза у нее светились от радости. Она встала рядом с Альберадой.

— Как только наступит ночь, пусть свершится назначенное Господом.

Теперь все споры по поводу границ должен был разрешать принц Боян. Втащили дары короля Генриха: золотые и серебряные украшения, салийские и аостанские ткани. Епископ еще раз благословила молодых, и снова зазвучали тосты и пожелания здоровья и долголетия.

— Верь не словам, а делам! — кричал Боян. — Я многому научился у твоего брата. У нас его называют Воин Кровавых Полей, врагам от него здорово досталось. Но вы называете его иначе. — Он обратился к монаху и попытался произнести имя, но из его бормотания ничего невозможно было понять.

— Ты хочешь сказать — Санглант? Ты с ним встречался? — спросила Сапиентия.

— Да. Пять лет назад мы сражались бок о бок против куманов. Какая это была битва! Враги бежали как зайцы — только пятки сверкали! А твой брат еще жив?

— Жив, — кратко ответила Сапиентия.

— Дорогу! Дорогу! Расступитесь! — В зал ворвались двое мужчин в разорванной одежде, добежали до стола и упали на колени.

— Что случилось? — спросила епископ. — Неужели нельзя было дождаться утра? Какие вести вы принесли?

— Простите, ваша милость, — произнес рыжебородый со шрамом над левым глазом. — На город Мейлиссен напали враги. Все деревни вокруг него сожжены дотла. Никто не знает точно, когда они напали, но сейчас они уже продвигаются на запад.

Когда монах перевел Бояну, о чем идет речь, тот подал знак принести вино.

— И кто же напал на город? — поинтересовался Боян с таким видом, словно уже знал ответ.

— Куманы, мой лорд, — отозвался вестник.

Боян поджал губы:

— Как вы об этом узнали? Почему вы уверены, что это именно куманы?

Мужчины посовещались, а потом посмотрели на монаха, словно сомневаясь, можно ли при нем говорить. Сапиентия побледнела.

— Их одежда напоминала лохмотья, будто ее порвали собаки, а на щитах был знак. — Мужчина расцарапал себе руку, показывая. — Вот такой.

Боян сплюнул, прыгнул на стол и, подняв кубок, принялся выкрикивать какое-то имя. Остальные унгрийцы тоже принялись кричать и стучать кубками по столу.

— Это клан барса, — перевел монах. — Его вождь — Булкезу, сын Бруака.

Боян затянул очередную бесконечную поэму, Ханна поняла по его горящему взгляду, что он демонстрирует собственное произведение. Монах пытался перевести:

— Сильны наши враги. Много дней они проводят в седлах, опустошая все на своем пути.

— Что это за клан барса? — спросила Сапиентия монаха, избавив его от необходимости переводить воинственную песнь.

Он посмотрел на нее и ответил:

— Клан барса — это одно из множества куманских племен. На самом деле это несколько больше, чем просто одно из племен. — Монах посмотрел на принцессу каким-то странным взглядом. — В него входят по крайней мере шестнадцать других кланов. Их воины бесчисленны и жестоки.

— Это они отрезали тебе руку?

— Нет, — усмехнулся он. — Но не сомневаюсь, что они с удовольствием отрезали бы мне голову.

— А кто этот Булкезу?

— Их вождь. Именно он убил сына Бояна от первой жены, кераитской принцессы. Его мать тоже принадлежит племени кераитов.

— Значит, кераиты — тоже одно из куманских племен? — спросила Сапиентия.

— Нет, они живут восточнее и платят дань джиннийскому правителю.

Сапиентия дотронулась до золотого ожерелья на шее и посмотрела на шелковые занавеси паланкина. Ткань висела так неподвижно, что казалось, внутри никого нет. Монах подошел ближе.

— Говорят, все их женщины — ведьмы и язычницы. — Он показал изувеченное запястье. — Они думали, что письмо — это магия, поэтому и отрубили мне руку. — Монах осторожно посмотрел на паланкин, словно опасаясь, что его слова достигнут ушей сидящей внутри женщины. — Так я оказался на службе у Бояна. И мне здесь нравится.

— И Боян действительно верит в Священное Слово? — спросила Альберада.

— Так же, как и любой из унгрийцев.

— А его мать? — поинтересовалась Сапиентия, отвернувшись от паланкина.

Монах покачал головой:

— Она могущественная колдунья. Не гневи ее.

Ханна молча смотрела на паланкин, занавески которого так и не шелохнулись. И зачем женщине сидеть в замкнутом пространстве? Интересно, сколько же времени она провела там без всякого движения? Ханне казалось, что сама она ни за что бы не смогла высидеть так долго. Что и говорить, она даже в присутствии принцессы могла ходить, смеяться, разговаривать, пить и есть с ее тарелки. Если честно, то остатки с тарелки принцессы были куда вкуснее того, чем Ханне доводилось перебиваться в Хартс-Рест.