Как убивали Сталина - Добрюха Николай - Страница 74

Такое впечатление, что Берия задолго до смерти Сталина готовился к тому, что он будет делать уже на другой день после его смерти. Иначе откуда сразу столько радикальных политических и государственных шагов? Такое за три дня не делается! Ещё труднее представить, чтобы все эти срочные предсмертные перемены замышлялись самим Сталиным на случай своей внезапной смерти… Итак, это называлось «рядом мероприятий», а фактически было государственным переворотом. В газетах серьёзнейших моментов Совместного заседания, а тем более протоколов и решений Бюро Президиума ЦК, конечно, не напечатали. Тогда вряд ли кто из непосвящённых понял, что значили слова о необходимости «бесперебойного и правильного руководства». И вот теперь, когда открылись почти все главные документы, я вправе сказать о том, что говорилось о ещё живом Сталине на до сих пор засекреченных заседаниях тогдашнего Бюро Президиума ЦК… Говорилось, что Сталин стал допускать не только перебои в управлении страной, но и, перейдя к методам сугубо единоличного руководства, всё чаще стал принимать необоснованные решения. Между тем в прощальных речах на похоронах Сталина ни у Маленкова, ни у Молотова ничего не говорится о последних — поистине исторических — решениях Совместного заседания. Зато Берия наряду с дежурными словами о величии Сталина делает на этих решениях особое ударение. И эти его ударения становятся понятными, если знать, что на всех закрытых заседаниях и в личных разговорах с «соратниками» именно он был инициатором беспощадной критики умиравшего Сталина, и именно он организовал эти грандиозные, идущие вразрез со Сталиным, перемены! Правда, сделал он это не потому, что был очень дальновидным или просто хорошим человеком, хотя, очевидно, что-то было и от этого… Прежде всего, таким образом, Берия спасал свою шкуру от объявившего на неё охоту Хозяина.

Что же касается Маленкова, то у него в прощальной речи, кажется, нет и намёка на события, связанные с Совместным заседанием. Однако в ней нет заявления и о том, что страна будет идти прежним сталинским курсом. Вместе с тем речь Маленкова построена так, что её можно трактовать, как в пользу продолжения сталинской линии, так и в сторону отказа от неё. Маленков говорит: «Наша партия следует великому учению марксизма-ленинизма, дающему партии и народу… умение прокладывать новые пути в истории». Эти слова вроде бы укладываются в общий контекст хвалебной речи над гробом Сталина, но в то же время явно готовы к существованию и вне его, что и имело место в действительности на тайных сходках в ЦК. Так что уже эта расплывчатость и неопределённость в словах самого осторожного сталинского функционера заставляла сделать вывод, что что-то в тогдашних верхах с продолжением прежнего курса становится не так. Этот предположительный вывод наблюдательных людей того времени окончательно подтверждала последняя треть прощальной речи Берии. И хотя в открытую продолжали говорить то же, что и раньше, а на закрытых заседаниях озвучивались совсем иные мысли, в действительности же уже делалось то, о чём договорились тайно: даже само имя Сталина начало исчезать со страниц печати и появилось вновь через 4 месяца, т. е. только после ареста Берии.

… Поразительно, что никого из более чем 250 человек, участвовавших в чрезвычайном Совместном заседании, при голосовании не взволновал тот факт, что Сталин ещё жив, а все решения принимаются так, словно его уже нет и уже никогда не будет! (За исключением того случая, что его выбрали или оставили членом преобразованного Президиума ЦК.) Поразительно и то, что уже никто не говорит, что принимаемые решения предлагаются, исходя из идей товарища Сталина. Более того, если в Протоколе Совместного заседания имя Сталина хотя бы трижды упоминается особо, в связи с его болезнью, то дальше, в Постановлении, его уже как бы не существует… кроме тех двух-трёх случаев, где оно буквально затерялось среди прочих фамилий. И ни единого слова о верности делу Ленина или идеям коммунизма… Все будто захвачены азартом делёжки власти. Все ссылки уже не на Сталина, а на «политику, выработанную партией и правительством» в лице собравшейся здесь же, в президиуме, верхушки КПСС и государства.

Сталин «единодушно и единогласно» лишается ими своей власти… при жизни! Закономерный финал? Нет! Это ещё не финал. У бывших «верных учеников и соратников» хватает «духа и совести» отправиться к умирающему в дом, чтобы своими глазами ещё около часа созерцать невиданное и захватывающее зрелище — агонию и смерть самого могущественного на земле человека! Причём, созерцать в новом качестве: каждый со своей долей час назад еще Его власти!!! И первее всех Берия и сверхосторожный Маленков, согласившийся, однако, в горячке… на не освободившийся ещё пост Председателя! И вот теперь он стоит и ждёт Его смерти.

Ждёт с трепетом совести и содроганием духа. Ждут все, но особенно эти двое…

Так поделили шкуру ещё не убитого до конца медведя.

А Берия, согласно совместному решению ЦК, СМ и ПВС, уже за 1 час 10 минут до кончины вождя получил еще и официальное право «приводить бумаги тов. Сталина в должный порядок». Что он, бросив не успевшее остыть тело, как говорят, сразу и сделал, отправившись срочно в Кремль…

Да! Самым последним, 13-м, пунктом Постановления Совместного заседания, но, разумеется, далеко не последним по важности, был пункт, который гласил, что Маленкову, Берии и Хрущеву поручается привести в должный порядок документы и бумаги тов. Сталина, как действующие, так и архивные… Это означало то же, что пустить козла в огород!

Решение о коренных переменах во власти, состоявшееся 5 марта ещё до(!) смерти Сталина, газеты, исключив 13-й пункт, опубликуют только 7-го… так, словно новые назначения состоялись 6-го, то есть уже после смерти вождя. Так потом и будут писать. Так пишут и по сей день почти все исследователи мира. Хотя всё было сделано уже минимум 3 марта! Мало того, что 5 марта сменили всех руководителей на ведущих постах, но даже и на менее значимые места поставили новых надежных людей. Все было сделано так, будто Берия и Маленков специально хотели основательно нарушить все сложившиеся между руководителями личные связи, словно опасались организованного неподчинения их антисталинским решениям и… предполагали, что против них могут выступить единым фронтом!

До сих пор не ясно, кто именно(?) и почему(?) 3 марта 1953 года вначале поспешил назначить пленум ЦК на 4 марта, а затем вдруг предложил перенести его на 5-е? Быть может, вспугнуло и насторожило наступавшее моментами (после 3 марта!) просветление сознания больного(?), что могло отодвинуть и даже сорвать официальное оформление власти между уже поделившими её лицами! Или, может быть, Берия боялся, что на Сталина не подействуют его лабораторные препараты и лечебные разработки, как когда-то, если верить убийцам, не подействовал даже сильнейший яд на «святого старца» Григория Распутина? Недаром вспоминают, что при каждой возможности возвращения Сталина в сознание Берия бросался к нему со словами «Отец родной…» и начинал судорожно и трусливо целовать ему руки. Однако, как только вновь наступало у него полное забытье, выражение лица мастера тайных дел обретало своё обычное жуткое выражение.

К сожалению, ответа на вопрос «Когда созрело решение о Совместном заседании Пленума ЦК, Совета Министров и Президиума Верховного Совета СССР?» имеющиеся у меня документы не дают. Хотя из них ясно, что где-то точно существуют (!) до сих пор засекреченные протоколы, отражающие полную картину принятия решений на Бюро Президиума ЦК КПСС 3 марта 1953 года.

Кстати, когда в июне 57-го на пленуме разоблачали «антипартийную группу», министр МВД Дудоров объявил, что «во время ареста Суханова (помощника Маленкова,) в его сейфе был обнаружен написанный рукой Маленкова состав правительства, который он определил вместе с Берия ещё до того, как приближённые Сталина на его даче принялись делить портфели».

Итак, налицо главные признаки государственного переворота. (Представить их в виде выводов совершенно справедливо предложил мне бывший редактор международного отдела «Комсомольской правды» Е. Умеренков.)