Врата Мёртвого Дома - Эриксон Стивен - Страница 66

Антилопа перешел на быструю рысь, размышляя о событиях, которые готовила им эта ночь. Надо будет прорваться через линию врага, незаметно приблизиться к сторожевой заставе Седьмых, которые, наверняка, будут начеку. И чем больше историк размышлял об этом, тем меньшими ему казались шансы встретить ближайший рассвет живым и невредимым.

Внезапно красное небо потемнело, и воздух вокруг приобрел оттенок высушенной крови. Последний луч спрятался за горизонтом, и Антилопа проводил его с невыразимой тоской в глазах. Затем он увидел очередное пыльное облако, которое быстро двигалось по направлению к югу. Создавалось такое впечатление, что оно блестело тысячами мелких иголок – будто ветер одномоментно перевернул все листья одинокой березы на краю широкого леса, которые начали светиться. Это были миллионы ночных бабочек; оставив позади Хиссар, они начали свой новый путь на запах крови.

Антилопа сказал себе, что ими управляет безумная ярость. Он решил, что пятна на этом огромном, заполнившем небо валу только случайно напоминают чье-то человеческое лицо. В конце концов, Худу совсем ни к чему объявлять о своем присутствии. Но Антилопа не знал, что о Короле Смерти ходила слава как о весьма театральном и ироничном боге. Историк полагал, что это лицо – продукт его собственного страха, что все смертные склонны выискивать во вполне обыденных вещах какой-то тайный смысл. «И ничего более».

В последний раз взглянув на странную картину, Антилопа пришпорил коня и поспешил к своим.

С вершины небольшого пригорка Фелисин смотрела на охваченное волнением дно котловины. Выло похоже на то, что вокруг носилось безумие: над городами, разумом мужчин и женщин, всем… С приближением заката их небольшая группа начала готовиться к ночному переходу. Песок котловины зашевелился подобно каплям дождя, падающим на водную гладь озера. Из нор показались черные жуки, размерами с большой палец Баудина, которые, подобно волнам прилива, начали блестеть под лучами заходящего солнца. Вскоре они заняли все свободное пространство. Сотни тысяч насекомых принялись двигаться как один, и цель, которую они преследовали, очевидно, была также одна. Гебориец, в котором вновь проснулся Дух исследователя, отошел на некоторое расстояние от своих спутников, пытаясь определить, куда же стремится эта огромная армия жуков. Фелисин увидела, как он склонился у одного горного кряжа, наблюдая за ними, а потом скрылся за другим.

С того момента прошло около двадцати минут.

Сбоку от девушки, присев на корточки, находился Баудин. Он положил свои огромные руки на массивный рюкзак, с тревогой сверля глазами темную мглу. Фелисин чувствовала, как в душе громилы растет беспокойство, однако пока она не решалась дать волю терзавшим обоих сомнениям. Временами ее начинали злить подобные, необъяснимые с точки зрения нормального человека, вылазки Геборийца, а пару раз закрадывались подлые сомнения по поводу того, не станет ли действительно этот старик препятствием на пути к свободе.

Отек на лице девушки спал, и она начала сносно видеть и слышать, но внутренняя боль осталась, будто личинки кровяных мух оставили под плотью какой-то яд. Фелисин казалось, что рубцы появились не только на коже, изменив внешность, но и в душе, заставив по-новому взглянуть на окружающий ее мир. Теперь ее сны стали наполнять видения огромного количества крови: непрерывные багровые реки несли ее, как щепку, от заката до восхода. Не прошло и шести дней с тех пор, как они покинули Черепную Чашу, а в душе девушки уже сформировался какой-то утолок, который с жутким нетерпением ожидал новой ночи и новой крови…

Баудин что-то невнятно проворчал.

Из-за горного кряжа появился Гебориец, который трусцой побежал по направлению к их лагерю. Невысокий и горбатый, он был похож на ковыляющего людоеда, вышедшего из детской сказки. Тупые обрубки вместо рук… Не хватало еще пасти, усеянной острыми клыками. «Истории для того, чтобы пугать маленьких детей… Я могла бы написать их с десяток. Да, мне не нужно было бы ничего и придумывать – просто описывать происходящие вокруг события. Гебориец стал бы вепрем-людоедом, покрытым татуировками. Баудин, усеянный красными шрамами и огромным количеством переплетенных волос поверх старой, морщинистой кожи, был бы его напарником с оторванным ухом. Да, эта парочка способна вызвать неподдельный ужас…»

Старик приблизился к своим спутникам, присел на колени, освободившись от ремней тяжелого рюкзака, и пробормотал:

– Крайне странно! Баудин проворчал вновь:

– Можем ли обойти их вокруг? Знаешь, у меня нет никакого желания пробиваться сквозь эту армию насекомых, у которых невесть что на уме, Гебориец.

– О, ну это легко объяснить… Они просто мигрируют в соседнюю котловину.

Фелисин фыркнула.

– И ты находишь это крайне странным?

– Да, нахожу, – произнес он, подождав, пока Баудин потуже завяжет шнуровку рюкзака. – Следующей ночью они начнут мигрировать в следующий резервуар, доверху наполненный песком, понимаешь? Подобно нам, они смещаются на запад, и, подобно нам, они стремятся к морю.

– И что потом? – спросил Баудин. – Они поплывут?

– Не знаю. Скорее всего, они повернут к востоку, к противоположному побережью материка.

Баудин забросил на плечи свой огромный мешок и поднялся на ноги.

– Подобно мухам, которые окружают край бокала, – произнес он.

Фелисин бросила на громилу быстрый взгляд, вспомнив последний вечер, проведенный с Бенетом. Он сидел за столом у Булы и смотрел на летающих насекомых, которые облепили край кружки с вином. Это было одно из тех немногих воспоминаний, которые она могла восстановить в памяти. «Бенет, мой любовник, был Повелителем Двукрылых, которые кружили в Черепной Чаше. Баудин оставил его гнить в этом болоте, поэтому он сейчас и не смотрит прямо в глаза… Головорезы никогда не умели хорошо лгать. Когда-нибудь он отплатит за все…»

– Следуйте за мной, – произнес Гебориец, отправляясь в путь. Его сапоги по самые лодыжки проваливались в песок, и это создавало впечатление того, что ноги, подобно рукам, представляли собой странные обрубки. Он всегда оправлялся в путь бодрым и веселым, однако Фелисин чувствовала, что священник так поступает нарочно, пытаясь хоть как-то скрыть факт своей старости и слабости по сравнению с остальными путниками. В последнюю треть ночи он будет, без сомнения, плестись в семи-восьми сотнях шагов позади, опустив голову, волоча ноги и покачиваясь под весом рюкзака, который чуть ли не вдвое превышал вес его самого.

У Баудина, вроде бы, в голове была карта колодцев, и этот источник информации являлся самым точным и правильным. Даже несмотря на то, что пустыня казалась безжизненной и нескончаемой, вода отыскивалась всегда. В поисках небольших водоемов, наполняемых подземными источниками, помогали следы животных, которых, однако, путешественники ни разу не видели. Стоило заметить хотя бы один грязный след, и этого было достаточно: оставалось только лишь прокопать в этом месте яму глубиной около одного размаха рук, и они обнаруживали столько живительной влаги, сколько могли унести. Этого хватало на несколько дней.

Команда несла с собой запас пищи на двенадцать дней. Это было вдвое больше того количества времени, которое требовалось для путешествия к побережью: запас был небольшой, но вполне достаточный. Однако, несмотря на это, путешественники постепенно слабели. Каждую последующую ночь им удавалось пройти все меньшую и меньшую дистанцию: месяцы, проведенные в Черепной Чаше без достаточного количества воздуха, для рабов не прошли бесследно.

Это все понимали, но никто не решался говорить. Время – самый терпеливый слуга Худа – сейчас работало против них, однако странники осознавали, что каждая ночь приближает их к заветной цели. «У каждого из нас есть мечта – бросить все и сдаться, однако это неминуемо приведет к смерти. Не надо будет даже никуда идти – Ворота Худа сами раскроются перед каждым из нас, как только рассеется утренний туман».