Золотая лихорадка - Эмар Густав - Страница 3

Sin pena vivamos

En calma feiiz

Gozar se mi cstrella

Cantary reir .9

—  Браво! — вскричал полковник, подъезжавший в эту минуту к певцу. — Вы, как видно, человек веселый, compadre10 .

Последний, держа во рту маисовую сигаретку, утвердительно кивнул головой и, пробренчав еще что-то на своей харане, забросил ее на перевязи за плечо. И только после этого он, наконец, повернулся к своему собеседнику и, церемонно сняв свою вигоневую шляпу, вежливо сказал:

— Храни вас Господь, caballero! Вы, по-видимому, тоже любите музыку?

— Очень, — отвечал полковник, с трудом сдерживая смех при виде странной личности, представшей перед ним.

Это был высокого роста молодой человек, самое большее двадцати восьми лет, необычайно худой, одетый в рубище, но гордо задрапированный в плащ, первоначальный цвет которого уже нельзя было определить, так сильно он был изношен и затрепан.

Между тем, невзирая на эту видимую нищету и голодное лицо, молодой человек смотрел весело и смело. В его маленьких черных глазках сверкал тонкий ум, а его манеры не лишены были некоторого отпечатка благородства.

Он сидел на такой же, как и он сам, худой и заморенной лошади. О пустые бока клячи колотилась, точно о барабан, прямая шпага, так называемая machete, которую мексиканцы носят постоянно, у него же она была без ножен и продета в железное кольцо.

— Однако поздненько вы разъезжаете, compadre, — проговорил полковник, к которому присоединился его конвой. — По-моему, с вашей стороны очень рискованно путешествовать одному в такое позднее время.

— Чего мне бояться? — отвечал незнакомец. — Разве только совсем сумасшедшему сальтеадору придет в голову останавливать меня.

— Кто знает? — улыбаясь, проговорил полковник. — Наружность часто бывает обманчива. Для того, чтобы путешествовать по большим дорогам нашей дорогой родины, иногда очень выгодно и полезно притвориться нищим.

Слова эти, сказанные без всякого злого умысла, видимо, смутили незнакомца, однако, он почти тотчас же оправился и отвечал шутливым тоном:

— К несчастью, мне даже и притворяться-то совершенно бесполезно!.. Я в самом деле так же беден, как кажусь в эту минуту, хотя, — добавил он, — я знавал более счастливые дни, и плащ мой не всегда был таким дырявым, как теперь.

Полковнику показалось, что предмет разговора неприятен новому знакомому:

— Вы, по всей вероятности, едете, как и я сам, из Гвадалахары?

— Да, это правда, — перебил незнакомец. — Я выехал из города часов около трех пополудни.

— Мне кажется, — продолжал полковник, — что вы намереваетесь остановиться в месоне де-Сан-Хуан11 . В таком случае, если вы ничего не имеете против, мы поедем вместе, потому что я рассчитываю провести там остаток ночи.

— Месон де-Сан-Хуан — хорошая харчевня, — отвечал незнакомец, почтительно поднося руку к шляпе, — но только что я там буду делать? У меня нет ни одного очаво12 , который я мог бы бросить на ветер, а мне еще далеко ехать. Я остановлюсь на дороге и, пока моя проголодавшаяся лошадь будет есть траву, стану курить сигаретки и петь романс короля Родриго, который, как вам известно, начинается так.

Быстро перевернув свою харану, незнакомец во весь голос затянул строфу из поэмы о короле Родриго:

Cuando las pintadas avis

Mudas estan у la tierra

Atento escucha los rios

Que al mar su trubuto llevan

Al escaso resplandos…13

— Э! — вскричал полковник, резко обрывая его. — Что за музыкальное бешенство овладело вами? Ведь это же просто безумие.

— Нет, — меланхолично отвечал певец, — это философия.

Полковник с минуту смотрел на бедняка, а затем, приблизившись к нему, сказал:

— Я полковник дон Себастьян Гверреро де Чимальпос. Я путешествую с дочерью и несколькими слугами. Окажите мне честь провести эту ночь вместе с нами, а завтра утром мы расстанемся, и каждый пойдет своей дорогой.

Незнакомец, видимо, колебался, но это продолжалось недолго.

— Я глупый гордец, — отвечал он с сердечной откровенностью, — бедность делает меня таким самолюбивым и подозрительным, что я постоянно воображаю, будто меня хотят оскорбить и унизить. Я принимаю ваше любезное приглашение так же откровенно и честно, как оно и сделано. Может быть, мне удастся в скором времени доказать вам свою благодарность.

Полковник не обратил никакого внимания на эти слова, потому что в ту самую минуту кавалькада подъезжала к месону де-Сан-Хуан, освещенные окна которого давали знать путешественникам о близости гостиницы.

Кто не читал о том, как негостеприимно принимают испанские и сицилийские трактирщики путешественников, которых посылает им судьба! Но это только рассказывают, и рассказывают те люди, которые даже понаслышке не знакомы с месонерос, или мексиканскими трактирщиками, иначе они, по всей вероятности, поспешили бы снять это несправедливое нарекание с испанцев и сицилийцев и обратили бы все свое негодование на трактирщиков Новой Испании.

Испанские и сицилийские трактирщики — надо отдать им справедливость — очень часто не могут удовлетворить требования путешественников и дать провизию, которую последние требуют. Но взамен этого они делают такое приветливое лицо, прикрывают свой отказ такой изысканной вежливостью, что в конце концов путешественник почти всегда говорит себе, что он сам виноват, что не запасся съестными припасами, и, в свою очередь начинает рассыпаться в извинениях.

В Мексике же дело происходит совсем иначе.

На больших дорогах, некогда построенных испанцами и совсем забытых и заброшенных впоследствии, кое-где и притом на довольно значительных расстояниях попадаются обширные здания, которые издали кажутся укрепленными блокгаузами, так как почти все такие здания окружены высокими зубчатыми стенами с бойницами.

Эти здания — месоны, или постоялые дворы.

Прежде всего в них есть огромный двор с норией, или колодцем, предназначающимся для того, чтобы давать воду лошадям. Коррали для вьючных животных занимают все четыре стороны этого двора. В особом здании находятся квартос путешественников, то есть жалкие чуланы, вся меблировка которых состоит из деревянной кровати, покрытой бычьей шкурой, заменяющей матрац.