Вождь Сожженных лесов - Эмар Густав - Страница 21

Из разговора дона Грегорио с Курумиллой он понял, наконец, что индейцы ничем более не отличаются от белых, как только цветом кожи; но что в действительности они имеют те же страсти, те же добродетели и те же пороки, как и у остальных членов обширного рода человеческого.

Наконец, настал час выступления, стоянка была оставлена.

Курумилла дал направление колонне, которой он был проводником, с замечательным искусством и знанием своего дела.

После трехчасового похода охотники находились не более как в полулье от Воладеро, которого темная масса, окруженная остроконечными утесами, резко выделялась на небе.

— Я думаю, мой старый друг, — сказал дон Луис, — что мы не слишком поздно достигнем Воладеро.

— Через час, не более, — отвечал спокойно Курумилла.

— Как же это так?

— Да, с заходом солнца.

— Но посмотрите, ведь мы уж совсем близко от Воладеро.

— Мой сын так думает?

— Но ведь я же вижу, вождь.

— Мой сын ошибается.

— Я разделяю мнение вождя, — вмешался дон Грегорио.

— Бледнолицые — большие мудрецы, но малоопытны.

— Что вы хотите сказать, вождь, я вас не понимаю?

— Вождь хочет сказать, мой дорогой Луис, — сказал дон Грегорио с улыбкой, — что мы, белые, превосходно знаем теорию, но в практике большие невежды, и я вполне разделяю это мнение.

— Это очень лестно для нас! — сказал молодой человек со смехом.

— Хотите ли вы иметь доказательство?

— Конечно.

— Хорошо, попросите вождя объяснить вам, отчего мы находимся гораздо дальше от Воладеро, чем нам кажется.

— Вы слышите, вождь, не можете ли вы сделать мне это удовольствие?

— Молодой Орел шутит, он сам так же хорошо знает, как и Курумилла.

— Уверяю вас, что нет.

— Объясните, объясните, вождь, — попросил его дон Грегорио. — Луис говорит правду, мы должны учить молодых людей.

— Пусть мой сын слушает, — сказал Курумилла, — мой сын молод, его взгляд еще не привык к горам, он дурно видит; в горах большие массы, резко выделяясь, поглощают своею величиною малые, которые почти совершенно теряются для глаза, а так как пространство, отделяющее нас от цели нашего путешествия, покрыто возвышениями незначительными сравнительно с Воладеро, то и расстояние это теряется перед грандиозностью последнего.

— Действительно, вождь, я это совсем и не рассчитал, теперь я понимаю. Как я до сих пор об этом не подумал, между тем как это так просто?

— Потому, что мой сын еще молод, — отвечал, смеясь, Курумилла, — он еще не привык к пустыне; его глаза не видят хорошо, они слишком привыкли к узкому горизонту городов; только один опыт может научить их хорошо видеть.

— Совершенно справедливо, — сказал молодой человек с улыбкой. — Мне недостает опыта, но я думаю, что скоро приобрету его, если Валентин Гиллуа и вы согласитесь учить меня и сделать человеком.

— Но для чего это моему сыну? Молодой Орел богат; он привык к городу, а потому ему будет тяжел наш суровый образ жизни.

— Быть может, но эта бродячая жизнь должна иметь свои прелести; жить здесь, в горах, в местности, отдаленной от света, где просвещение так тесно связывает членов своей громадной ассоциации, пользоваться полнейшей свободой действий, жить вдали от людей, от их коварства и злобы, пустого тщеславия и низкого двуличия… О! — воскликнул молодой человек с энтузиазмом, — это значит быть вполне счастливым!

— Тише, тише, ребенок! — прервал его дон Грегорио. — К счастью вашему и тех, которые вас любят, вы никогда не испытаете ничего подобного.

— Кто знает! — весело воскликнул молодой человек, — кто знает!

Курумилла украдкой окинул его своим проницательным взглядом с ног до головы.

Между тремя собеседниками воцарилось довольно продолжительное молчание.

Колонна подвигалась скорым шагом, но Курумилла шел пешком так же скоро, как и всадники; дон Грегорио предлагал ему лошадь, но вождь отказался, — он предпочитал идти пешком.

Солнце быстро опускалось к горизонту; на низменные равнины ложились длинные тени всадников.

— С каким удовольствием я обниму Валентина! — сказал дон Грегорио.

— И я тоже! — воскликнул дон Луис.

— Валентина, вероятно, нет еще в Воладеро, — заметил Курумилла.

— Как, он в отсутствии? — воскликнули почти в одно время оба его спутника.

— Еще препятствие! — прибавил печально дон Луис.

— Куда же он отправился?

— Он возвратится сегодня вечером; мои братья увидят его, — сказал Курумилла, не отвечая на вопрос дона Грегорио.

— В самом деле, вождь? — спросил молодой человек.

— Курумилла никогда не лжет; Валентин возвратится в пещеру сегодня вечером, надо иметь терпение. Пусть мои братья продолжают свой поход, Курумилла скоро присоединится к ним.

— Куда же вы?

— Отыскать пленника.

Он исчез в середине утесов, но через десять минут возвратился с пленником, которого нес на своих плечах.

Несколько минут спустя они достигли пещеры.

Валентина Гиллуа еще не было.

Читателю известно, куда и с каким намерением он отправился.

Глава VII. Мормоны

Встреча друзей была очень трогательна.

Валентин Гиллуа, увидев сына своего друга таким красивым, сильным и мужественным, не мог удержаться, чтобы не выразить своего удивления.

В первую же минуту он почувствовал к молодому человеку не только расположение, но безграничную любовь и дружбу.

Сжимая в своих объятиях двух детей своего молочного брата, охотник в первый раз после стольких лет был действительно счастлив.

Когда утихли первые порывы его радости, Валентин представил своим друзьям капитана Джона Грифитса, сообщив им о важной услуге, оказанной ему вождем Сожженных лесов, которого охотники очень ласково приветствовали.

Перед пещерой был устроен лагерь для охотников, приведенных доном Грегорио, и для людей капитана Грифитса.

Двух пленников отвели в безопасное место и заперли отдельно.

Мы говорим — двух пленников, потому что, кроме бандита, пойманного Курумиллой, капитан Грифитс по просьбе Валентина Гиллуа отдал ему Брауна, которого привели сюда крепко привязанного к одному из мулов, навьюченных багажом донны Розарио.

За ужином все были очень веселы, исключая одного только Бенито Рамиреса, или, скорее, дона Октавио Варгаса, который все время был скучен и задумчив.

Донна Розарио едва замечала его присутствие и только один раз обменялась с ним взглядом при первой встрече, но этого было слишком мало для молодого человека, так искренне любившего ее.

Октавио Варгас был не из числа людей, умеющих тщательно скрывать от других свое внутреннее волнение; но вместе с тем он сознавал, что такое поведение молодой девушки могло быть извиняемо волновавшими ее чувствами глубокой признательности и уважения к людям, которым она была так много обязана, и потому молодой человек был уверен, что дойдет очередь и до него и что тогда донна Розарио вполне вознаградит его за свою наружную к нему холодность.

Но тотчас же после ужина Валентин Гиллуа проводил молодую девушку в отдельную пещеру, исключительно для нее приготовленную, и, поцеловав ее в голову, вышел, оставив молодую девушку в компании с преданной ей камеристкой Гарриэтой Дюмбар.

Пелон, сын гамбусино, разостлал волчью кожу у запертой решетки, заменяющей дверь в гроте, где помещалась донна Розарио, лег на ней спать и таким образом добровольно посвятил себя охранять сон молодой девушки и быть готовым исполнить ее приказания.

— Ну, друзья мои, — весело сказал Валентин, обращаясь к дону Грегорио и дону Луису, — не взыщите, что не могу предложить вам другой постели, как только состоящую из сухих листьев, покрытых мехами зверей. Ложитесь, потому что ночь скоро пройдет, между тем как вам необходим отдых после долгого путешествия; поговорить же мы успеем и завтра.

Курумилла исчез тотчас же после ужина в сопровождении Павлета и Кастора, которые были в восторге от подарков, переданных им товарищем от дона Пабло Гидальго.