Кречет. Книга III - Бенцони Жюльетта - Страница 68

— Мне больше не хочется читать. Глаза быстро устают и потом…

— ..и потом, бедняки всегда голодны, не так ли?

Аббат рассмеялся веселым молодым смехом.

— Конечно! Но теперь благодаря тебе я смогу приобрести другие книги, а также выкупить двух несчастных мальчиков, попавших в руки к берберам. Отец Тринитер рассказал мне про них и сообщил условия выкупа. Я не знал, что делать…

— Назовите мне условие их выкупа. Я распоряжусь доставить вам дополнительную сумму, а если вы узнаете других здешних мальчиков, по несчастью оказавшихся в руках этих мерзавцев, дайте мне знать. Я живу в гостинице «Королевская шпага» в Лорьяне. И еще, ., спросите вашего Тринитера, не знает ли он что-нибудь о судьбе некоего Жана-Пьера Керелла из Ванна? Мы дружили, и я боюсь, что он в конце концов стал пленником где-нибудь в Тунисе или Алжире…

— Запиши мне это имя! Но сначала скажи, ты действительно богат, как Крез? Сокровище было громадным?

— Баснословным! Крестный, я теперь очень богат.

— Дай Бог, чтобы богатство тебя не испортило. Расскажи мне о твоей находке. Как тебе удалось то, что многим оказалось не под силу?

Но Жиль не успел ответить, — дверь отворилась и вошла Кателла, старая служанка аббата, наряженная в свой воскресный фартук и кофту.

Она сияла от радости.

— Господин ректор, стол накрыт! — провозгласила она победным голосом.

Удивленный аббат почувствовал аромат жареного мяса и горячего пирога.

— Господи! — воскликнул он. — Что это? Сегодня у нас пирушка?

— Мы празднуем воскрешение малыша, — ответила Кателла. — А так как он вас хорошо знает, господин ректор, и помнит, что ваша похлебка и чугунок с вареной картошкой часто уходят на стол другого, он позаботился и купил все припасы заранее. У нас сегодня жареный цыпленок, свежий сыр, сладкий пирог с яблоками и бургундское вино.

Господин де Талюэ воздел руки к небу.

— Это настоящий Версаль! Хорошо, пойдем, моя добрая Кателла, пойдем. За едой, мой мальчик, ты расскажешь мне о своих приключениях, потому что эти необычные для нашего дома запахи разбудили мой аппетит. Из-за тебя я совершаю грех, но, надеюсь. Бог мне простит и не накажет слишком сурово…

Когда они спускались по старой каменной лестнице, ведущей в кухню. Жиль Наконец спросил о том, что мучило его весь день.

— Я хотел бы узнать это от вас, сударь… Матери сообщили о моей смерти?

— Конечно. Я не мог не сказать ей и специально поехал в монастырь, чтобы повидать ее.

— И… что она сказала?

— Сначала ничего. Мы были в саду монастыря, и она продолжала шагать рядом со мной, не говоря ни слова. Но я знал, что она молилась — четки тихо двигались в ее пальцах. Я уважал ее молитву, и мы обошли весь сад в полной тишине.

И лишь когда дошли до дверей обители, она повернулась ко мне и с гневом бросила: «Если бы он пошел по той дороге, которую я выбрала для него, он был бы сейчас жив!» Ее гнев не обманул меня, я видел слезы в ее глазах. Тогда я сказал ей, что она может молиться о тебе без стыда и оплакивать не незаконнорожденного, а дворянина… Но она крикнула: «Это ничего не меняет!

Ведь я, я остаюсь той, что, согрешив, родила незамужней. Я остаюсь матерью незаконнорожденного! А что касается моего несчастного ребенка, то в своей погибели он сам виноват! Я помолюсь о его душе, но пусть никто и никогда не приходит больше ко мне сюда с соболезнованием и разговорами!..» И она ушла. Тем не менее завтра же я поеду к ней.

— Не надо! — прервал его Жиль. — Не говорите ей ничего! Пусть все остается как есть. По крайней мере, она молится о мертвом, чего никогда бы не сделала для живого… Пойдемте лучше обедать!

Печальный рассказ аббата не лишил сотрапезников аппетита, обед прошел весело, и то, что поведал Жиль о своих приключениях в Америке и во Франции, имело не меньший успех, чем ароматные блюда и прекрасное вино. Аббат радовался удаче, сопутствующей его крестнику, пугался опасностей, окружающих королевскую семью, предсказывал еще более мрачные времена и возмущался падением нравственности в столице. Под конец он спросил:

— Что ты теперь собираешься делать? В гвардию тебе возвращаться нельзя.

— Я хотел выкупить Лаюнондэ, но вот уже несколько месяцев, как я отказался от этой мысли.

Став обладателем сокровища, я уехал в Париж, чтобы обратить камни в деньги, а потом отправился в Ренн для встречи с вашим кузеном. Он удивился, увидев меня, но еще больше он удивился моему предложению выкупить у него замок за ту кругленькую сумму, которую он сам назначил мне три года назад. Короче говоря, он наотрез отказался…

— Почему? Ведь замок ему не нужен…

— Как я однажды слышал в кабачке на берегу Сены, он, кажется, собирается в нем что-то ломать… Не понимаю, но мне он отказал.

— А, я догадался! — улыбнулся аббат, допивая кофе, поданный Кателлой. — Талюэ надеется найти сокровище! А так как ты не сказал ему, что сокровище уже найдено, то тебе придется отказаться от Лаюнондэ.

— Я так и поступил. Я молод, значительно моложе вашего кузена и, если Бог не призовет меня раньше положенного природой срока, я еще смогу вернуться в Лаюнондэ. А пока я намерен обосноваться по другую сторону Атлантики.

— Твоя старая мечта?

— Да, конечно. Американское правительство предоставляет мне концессию на тысячу акров плодородной земли. Стану плантатором и судовладельцем. У Индийской компании я уже купил английское трофейное судно водоизмещением двести восемьдесят тонн, называлось оно «Лонрей». По виду напоминает баржу, но более стройное и вооруженное шестью пушками. Я велел переоснастить его, так что при хорошем ветре мы за четыре-пять недель достигнем берегов Америки. Кстати, теперь мое судно называется не «Лонрей», а…

— Держу пари, что оно называется «Кречет»?

— Держите пари и вы выиграете. Я очень горжусь этим названием, а также теми переделками, которые я провожу на своем корабле. Ведь я беру с собой семью Готье, они сами попросили меня, они не хотят оставаться в Лаюнондэ. Для женщин пришлось благоустроить каюты. Кроме того, я хотел бы увезти еще и Розенну.

— Розенну? Ты хочешь, чтобы она в ее возрасте пересекла океан и осталась в стране дикарей?

— Почему бы нет! Она крепкая женщина! Где она сейчас, у виконтессы де Лангль?

— Да, она по-прежнему у моей сестры, но…

— Там она только портит себе кровь, потому что в ней никто не нуждается, даже госпожа виконтесса при всей своей доброте, — вступила в разговор Кателла. Вымыв посуду, она дремала у камина, но имя сестры разбудило ее. — Не сомневайтесь, мой мальчик, если вы ее позовете, она пойдет за вами хоть на край света, хоть в ад.

— Кателла! — возмутился аббат. — Попридержите язык и, потом, перестаньте называть шевалье мальчиком…

— Нет, нет! — воскликнул Жиль. — В тот день, когда Кателла назовет меня господином шевалье, я перестану с ней разговаривать. Итак, решено: завтра я еду в Лесле повидать Розенну.

— И хорошо сделаете! Святая Дева! Розенна будет счастлива увидеть вас живым и здоровым и поедет куда вам угодно…

Кателла вернулась в свой уголок и, чтобы подчеркнуть охватившую ее радость, вынула из корзинки вязание и принялась усердно работать спицами.

Аббат молча смотрел на своего крестника, который, спросив предварительно разрешения, вынул из кармана трубку и набил ее табаком.

— Скажи мне. Жиль, — внезапно спросил Талюэ, — ты хочешь увезти в Америку Розенну, Анну Готье и ее дочь?

— Да.

— Только их? Должен ли я тебе напомнить, что у тебя есть жена, она тоже должна уехать.

При упоминании имени Жюдит лицо Турнемина омрачилось.

— Я уже рассказывал вам, сударь, как обстоят дела с моим браком. Жюдит признает мужем только Керноа.

— Ты сам в это не веришь, как не верю и я. Человек, которого ты с ней видел, не может быть достойным бескорыстным врачом.

— Почему? — возразил Жиль с горькой усмешкой. — Из-за своих диких привычек? Но, может быть, он был моряком, а на кораблях Его Величества, равно как и на торговых судах, люди живут скученно и по многу месяцев не бывают на суше. Неудивительно, что у них появляются такие склонности…