Кречет. Книга III - Бенцони Жюльетта - Страница 3

Пока граф де Моден пытался поудобнее устроиться на жестком тюремном стуле, Турнемин, прищурившись, разглядывал его. Одного имени графа Прованского было достаточно, чтобы понять, насколько осторожным должен быть он, разговаривая с надутым комендантом Люксембургского дворца.

— Титул посланника мне больше подходит, — сказал де Моден с гримасой, обозначающей улыбку. — Я хочу не только дать совет, но и объяснить причину такого внимания к вам со стороны графа Прованского. И… шевалье, садитесь, удобнее разговаривать сидя. Вы такой высокий, и у меня просто голова кружится…

— Я позволю себе остаться тут у окна. Ведь заключенным полагается или сидеть или… лежать.

— Конечно, вы же еще так молоды. Даже не знаете, что такое старческие болезни, ревматизм, например. Меня он совсем измучил… Да…

Болезни графа де Модена совершенно не интересовали Жиля, и он вежливо попытался повернуть разговор к волнующей его теме.

— Тогда вам нужно как можно скорей вернуться домой, лечь в кровать и принять лекарство. Не хочу вас задерживать и потому прошу, объясните же поскорее цель вашего визита ко мне.

Граф улыбнулся, его черные глаза смотрели внимательно и лукаво.

— Я пришел открыть вам ваше будущее.

— Мое будущее?! Вы что, предсказатель или колдун?

— Я не колдун, я астролог! Я изучаю небесные светила, их движение в бесконечном пространстве, а главное, их влияние на судьбы людей. В какой день вы родились, шевалье?

— Я… Двадцать шестого июля тысяча семьсот шестьдесят третьего года, в день Святой Анны, покровительницы Бретани, — ответил молодой человек, удивленный серьезным тоном графа де Модена.

— Хм! Лев… первая половина. А в котором часу?

Жиль только пожал плечами.

— На это, сударь, я не смогу вам ответить.

Господи, кому нужно было запоминать час рождения какого-то незаконнорожденного младенца!

Его матери, почти сразу же отказавшейся от него? Его отцу?.. Может быть, только старая Розенна, его добрая кормилица, помнила час рождения Жиля, но наш герой никогда не спрашивал ее об этом.

— Что, теперь вы не сможете предсказать мое будущее? — дерзко спросил он.

— Почему же, ведь речь пойдет о ближайшем будущем. Для этого мне не нужно знать час вашего рождения, но вы интересный персонаж, шевалье, и мне хотелось бы ближе познакомиться с вами. Перед вами долгая жизнь и блистательная карьера, не хотелось бы преждевременно обрывать их.

И тут же, резко сменив тон, де Моден спросил:

— Полагаю, вы не знаете причину вашего ареста?

Жиль снова пожал плечами.

— Насколько я помню, меня обвинили в «пособничестве» его преосвященству кардиналу де Рогану, как, будто он не первосвященник из Франции, а главарь банды. По-моему, это какой-то бред.

— Это не бред, — сказал граф, указывая на зарешеченное окно. — Кардинал обвиняется в воровстве, и слово «пособничество» подходит к нему, как и к любому другому бандиту… Какие только грехи не прикрывает сутана…

Он не успел договорить. Жиль схватил графа, высоко поднял и стал трясти, как мешок с отрубями.

— Вы назвали бретонского принца вором, господин астролог. Да если бы у меня была шпага, я сию минуту потребовал бы от вас удовлетворения и не посмотрел на то, что вы стары и больны. Если вы так оскорбляете кардинала, значит, и меня, Жиля де Турнемина, считаете вором!!!

— Отпустите меня… Отпустите же наконец! — взмолился граф. — Вы меня задушите!

— Я этого не хотел, вы сами просили, — сказал Турнемин и разжал руки.

Граф грузно упал на каменный пол камеры.

Приземление было не слишком удачным — граф стонал и ругался.

— Сумасшедший, что за манеры, — бормотал он, с трудом поднимаясь и усаживаясь на стуле. — Никто вас пока что вором не считает.

— Тогда объясните мне значение слова «пособничество», если речь идет о человеке, обвиняемом в воровстве.

— Пожалуй, вы правы. Следовало бы сказать — сговор…

— Но это еще хуже!

— Вам не угодишь! Потрудитесь-ка вспомнить, что именно вам, посланному арестовать кардинала, он передал некие предметы…

— Да будет вам известно, сударь, что я ничего не получал от господина кардинала, кроме… пастырского благословения.

— Я скажу больше. Это произошло в апартаментах де Рогана, пока он менял свою шелковую сутану на более подходящую для узника одежду.

Вы, королевский гвардеец, связанный присягой, взяли у него и спрятали от правосудия важные улики. Вы нарушили приказ…

Турнемин холодно посмотрел на графа.

— Понго, — скомандовал он, — выброси этого господина из моей камеры, он мне надоел. Сначала называет меня вором, теперь изменником…

Понго быстро подошел к графу и взял его за плечо.

— Подождите, — закричал не на шутку испугавшийся граф. — Вы что, не хотите узнать, что стало с вашей женой?!

— Стой, Понго!

В напряженной тишине Жиль выпрямился во весь свой огромный рост и медленно подошел к графу.

— Где она? — тихо спросил он, и голос его дрожал от гнева.

Де Моден съежился на своем стуле.

— В надежном месте, не волнуйтесь…

— Это обычный ответ, меня такой не устраивает. Мне подойдет ответ географический: где, в каком городе, на какой улице?

— Слово чести, я не знаю, где она!

— Я вам не верю!

— Но это действительно так! — бормотал де Моден, стараясь понять, кто для него опаснее: разъяренный Турнемин или неподвижно застывший индеец. — Монсеньер слишком хорошо знает вас, он не сообщил мне, где скрывается госпожа де Турнемин. Я знаю только, что это один из замков мосье, что с вашей женой обходятся наилучшим образом и что здоровье ее в полном порядке.

— Как она попала в руки этого человека, ведь она прекрасно знала, какой он негодяй!

— Шевалье, вы забываетесь! — возмутился старый придворный. — Как вы смеете так говорить о сыне Франции!..

— Я не сказал и десятой доли того, чего он заслуживает! — воскликнул Жиль. — Да этот сын Франции мечтает только об одном: как бы отнять корону у брата! А я люблю короля, жизнь моя принадлежит ему, а не презренному графу Прованскому!

Увидав, что больше на него никто не нападает, граф де Моден стал успокаиваться. Он поправил галстук, смятый рукой Жиля, достал из кармана серебряную табакерку, взял из нее щепотку табака и с удовольствием вдохнул ее.

— Ваша преданность Его Величеству похвальна и понятна, сказал он спокойно, — ваша жизнь действительно принадлежит королю, а вот жизнь вашей супруги принадлежит монсеньеру графу Прованскому.

Жиль побледнел, но не от страха. Если бы он не боялся повредить Жюдит, он просто задушил бы сладкоречивого астролога.

— Ее жизнь?! — переспросил он внезапно охрипшим голосом. — Неужели же этот несчастный, которого вы только что назвали громким титулом сына Франции, осмелится посягнуть на жизнь невинной женщины?

— Это сильно огорчит его светлость, тем более что придется нарушить законы гостеприимства.

Ваша жена очень любит ту, кого мы называем мадемуазель Жюли, и сама пришла искать убежища в Монтрей…

— Она искала убежище в Монтрей? Я никогда не поверю этому!

— Придется поверить. Узнав, что вы покинули ее ради свидания с королевой, ваша жена вспомнила о том участии, которое всегда встречала в доме графини, и, естественно, отправилась в ее поместье в Монтрей…

— А ваш добрый господин, естественно, отправил ее в один из своих многочисленных замков. Великий принц, добрый принц! Но хватит об этом! Вот уже целый час вы ходите вокруг да около, скажите же наконец, что вам от меня надо?

— Красный мешочек, вышитый руками самого кардинала. Мы знаем, что он носил его на груди рядом с нательным крестом.

— Действительно сожалею, но у меня его больше нет. Я сжег его…

— Сударь, вы принимаете меня за дурака. Конечно, вы сожгли мешочек, но его содержимое?..

Письмо… и портрет?

Значит, и это известно! Уж не сам ли дьявол этот сын Франции! Как он мог узнать такие подробности, ведь в комнатах кардинала никого, кроме них, не было! Жилю захотелось перекреститься.