Кречет. Книга III - Бенцони Жюльетта - Страница 20

Утром он отправился посмотреть на отплытие потешного судна. Набережные были черны от народа, гвардейцы с трудом сдерживали толпу любопытных, пришедших посмотреть бесплатный королевский спектакль. Люди толпились на набережных Мэ и Ране и даже на стрелке острова Лувье, где наиболее отважные залезали на сваи строительных лесов. Некоторые дерзнули устроиться на «Сейне», старом галионе, некогда построенном Тюргоном для прогулок королевской семьи, но чаще использовавшимся для инспекций эшевенов.

Была поздняя осень, погода стояла отличная: легкий туман, пронизанный лучами утреннего солнца, поднимался от реки навстречу желтым листьям, летящим со старых вязов. Новый корабль королевы выступал из тумана, словно призрак иного века. Это была сказочная огромная гондола, позолоченная, как молитвенник, резная, словно табакерка, сияющая и украшенная лентами, как Буцентавр спятившего Гундекка. Стеклянная крыша накрывала девять комнат: спальни, прихожие, салон для гостей и кухню; но народная фантазия добавляла сюда тысячу домыслов: здесь были и зеркальные будуары, и бассейн, наполненный духами, и банкетный зал с римскими кроватями — все это, по представлению черни, входило в повседневный обиход королевы.

Вокруг Жиля, стоявшего у злополучного моста, который вчера он не смог перейти, толпа, и без того уже достаточно плотная, непрерывно росла. Подъезжали кареты, фиакры, телеги, любопытные залезали на крыши, чтобы ничего не пропустить, а потом рассказывать родным и соседям. Толпа двигалась, шумела, смеялась, отпускала шуточки и повадками своими напоминала огромную собаку, рвущуюся с поводка наполовину по игре, наполовину по злобе.

Жиль подвинулся, пропуская толкавшую его рыночную торговку, чьи многочисленные юбки приятно пахли свежей рыбой, и тотчас же забыл о ней, хотя она не раз обернулась, посылая ему кокетливые взгляды. Он с удивлением и радостью смотрел на возвышавшуюся над морем человеческих голов знакомую голову в бобровой шапке.

Жиль настолько был поражен, что не удержался и крикнул:

— Тим! Тим Токер! Двадцать святых угодников, что ты тут делаешь?!

Это был его лучший американский друг, замечательный лесной разведчик, боевой товарищ, и Жиль на миг забыл о своей измененной внешности и о странном письме. Так приятно снова увидеть спокойное лицо сына пастора Стиллборо, понять, что, как и его родная земля, Тим всегда остается самим собой. Единственной данью европейским обычаям было то, что вместо замшевой куртки с бахромой он надел коричневый драповый редингот, а галстук завязал так хитроумно, что он больше походил на веревку с помпонами.

Голос Жиля дошел до него. Он повернул голову и посмотрел на незнакомого бородача; его глаза, и так от природы круглые, округлились еще больше под густыми бровями соломенного цвета.

Но в этот момент толпа дрогнула, зашевелилась, пропуская придворные экипажи, и Жиль потерял его из виду.

Наш герой уже было совсем собрался залезть на фонарь или межевой столб, чтобы лучше разглядеть корабль, как вдруг из соседней кареты вышел некто, при виде которого Жиль решил не только никуда не залезать, но поскорее спрятаться в толпе. Это был де Моден — колдун, звездочет и правая рука графа Прованского.

Но де Моден не смотрел на набережную, все его внимание было поглощено кораблем, он пристально разглядывал его, и такое внимание говорило, что движет им не праздное любопытство.

Он явно что-то искал, и шевалье последовал его примеру; но, когда граф закончил свой осмотр довольной улыбкой, молодой человек так и не обнаружил у экстравагантного судна ничего подозрительного.

Толпа притихла, смолкли шутки и смех, почтение, пришедшее из глубины веков, еще удерживало добрых подданных Ее Величества от прямых оскорблений. Народ молчал, и, если бы умолкла полковая музыка, королева поднялась бы на корабль в гробовом молчании.

Элегантная и нарядная, в окружении своих придворных дам, опираясь на руку капитана жандармов де Маршана, королева прошествовала к кораблю. Прекрасные голубые глаза сверкали почти так же ярко, как голубой бриллиант на ее шее, шляпа, похожая на пенистую волну, покрывала красивые светлые волосы, уже тронутые сединой. Она улыбалась солнцу, реке, экстравагантному кораблю, графу де Баланвийе, милостиво кивнула парижанам, но ни разу не взглянула в сторону Бастилии, где на башнях появились маленькие черные силуэты.

Музыка играла, били барабаны, и несколько редких, одиночных и робких выкриков «Да здравствует королева!» потонули в общем шуме. Ниже по набережной стоял отряд всадников, готовый волочить абсурдную гондолу до Фонтенбло; засвистел кнут, веревки натянулись, и гондола плавно и тихо покинула пристань. Королева стояла на носу, держа за руку дочь, и смотрела на реку.

— Ничего не меняется, — прокричал кто-то в толпе, — ее удовольствия прежде всего! Народ дохнет с голода, а она строит корабль, на который можно прокормить целый город в течение месяца.

— Да, дорого нам стоит вся эта…

Толпа начала таять, экипажи отъезжали, гвардейцы, сняв пост с моста, ушли. Жиль искал своего друга, но Тим исчез, и молодой человек уже начал сомневаться в том, что он действительно его видел. Может, это галлюцинация? А где Моден?

Граф все еще был на набережной, казалось, он не решался уйти и продолжал внимательно следить за медленным ходом корабля. Стараясь ничем не привлекать его внимания. Жиль незаметно прошел мимо него и направился к гостинице.

Он хотел уже сегодня выехать из Парижа, чтобы, прибыв в Сен-Порт, на месте разобраться и ознакомиться с обстановкой.

Но прежде всего надо было вооружиться, и Жиль свернул на набережную Феррей (теперь Межисори), где вечно толпились солдаты и оружейники, и купил у одного из них пару отличных английских пистолетов, прибавивших ему уверенности и оптимизма, слегка утраченных за последние сутки. Теперь, если его действительно ждала засада, он сможет дорого продать свою жизнь и рассчитаться за себя и за Жюдит.

Довольный, он вернулся в гостиницу, застегнул сумку, взнуздал лошадь и спокойным шагом выехал из города. Оказавшись на дороге в Фонтенбло, он подстегнул коня и легкой рысью поехал на юг, рассчитывая в первом же придорожном лесу снять основную часть своего камуфляжа.

На следующий день Турнемин прибыл в Сен-Порт и остановился на постоялом дворе под ничего не значащим именем Жана Мартина; исчез шрам и густые темные брови, об американском моряке напоминал только цвет волос, но достаточно было надеть белый парик королевского гвардейца и никто не смог бы догадаться, что Жиль де Турнемин и старый Джон Воган — одно лицо.

Жан Мартин представился землемером департамента Вод и Лесов, эту идею подсказало ему воспоминание о Джордже Вашингтоне (в юности первый президент США тоже был землемером).

Теперь, не привлекая внимания местных жителей, Жиль мог свободно бродить по окрестностям, приглядываясь и изучая обстановку. Чтобы еще больше походить на землемера, он оделся в камзол из грубого сукна, в штаны из тика, заправленные в короткие сапоги с отворотами.

Весь день провел он возле недавно отремонтированного, элегантного замка Сент-Ассиз. И сам замок, и окружающие его прекрасные сады находились под неусыпным вниманием гусар полковника де Сей. Прежде поместье принадлежало Шуазолю, но теперь, когда оно стало постоянной резиденцией Луи-Филиппа Толстого, из-за приступов подагры герцог почти никогда не выезжал, территория надежно охранялась. Стараясь не попадаться солдатам на глаза. Жиль тщательно доследовал поместье, но не нашел ничего подозрительного. Высокие окна чудесного замка смотрелись в быстрые воды Сены, все дышало миром и покоем.

Через деревню Сен-Порт шла дорога в Нанди, у старого охотничьего павильона от нее отходила узкая тропинка, прятавшаяся в лесу и заканчивающаяся круглой площадкой на высоком берегу Сены. Это и была терраса Пти-Кавалье. Жиль настолько хорошо изучил дорогу, что мог найти ее с закрытыми глазами.

Когда наступило время ехать на свидание, он, не колеблясь ни минуты, взял пистолеты, проверил, заряжены ли они, и неторопливо спустился из своего номера. Несмотря на поздний час, низкий зал харчевни был полон народа. Ломовики и лодочники с Сены, занятые выпивкой, не обратили на него никакого внимания. Шевалье спустился в конюшню, взнуздал лошадь, взял ее под уздцы и направился к дороге в Нанди.