Тунеядцы Нового Моста - Эмар Густав - Страница 78

Хозяин и посетитель уселись за стол друг против друга.

— Гм! Прекрасное вино, мэтр Дубль-Эпе! Я всегда говорил, что у вас лучшее вино во всем Париже.

— О! Ваше сиятельство льстите мне…

— Нет, черт возьми! Я говорю истинную правду. Ну, поговорим теперь о нашем испанском жеребце. Во-первых, хороший ли он скакун? Предупреждаю вас, что мне нужен именно такой. Понимаете?

— Отлично понимаю, ваше сиятельство. Я продаю эту лошадь с полным ручательством.

— О! Это отлично, честное слово!

— Мы знаем, с кем иметь дело, ваше сиятельство!

— Очень хорошо. За ваше здоровье!

— И за ваше, господин граф. Итак, вам нужен хороший, надежный скакун. Я думаю, именно моя лошадь подходит к вашим условиям. Она пробежит не менее пяти лье в час и может скакать шесть часов без малейшего признака испарины.

— Ах, знаете, вы говорите мне прелестную вещь! Удивительно, как в этих бутылках мало вина!

— О, граф! Их можно сейчас же заменить другими.

И он откупорил другую бутылку.

— Ваша лошадь мне нравится все больше и больше; если только сойдемся в цене, я ее покупаю. Но предупреждаю вас, я ее испытаю через какой-нибудь час; мне как раз нужно попасть скорее в Сен-Жермен, чтобы быть там до пяти часов.

— А! — заметил Дубль-Эпе, нахмурив брови. — Но вы совсем не пьете, господин граф.

— Ваше вино превосходно, но оно слишком горячит.

— Это правда, но вам, я думаю, не в диковинку крепкие вина?

— Да, могу согласиться.

— Итак, вы едете в Сен-Жермен?

— Да, — сказал де Сент-Ирем, закручивая усы, — я очень хорошо принят при дворе; у меня есть очень важное послание к монсеньору епископу Люсонскому.

— Вы должны торопиться?

— Да, дело очень спешное.

— В таком случае, граф, возьмите мою лошадь, я отдам ее вам за сто двадцать пистолей; вы знаете, разумеется, что лошади привыкают к известным седлам и мундштукам; я вам отдам ее со всеми принадлежностями за сто шестьдесят пистолей. Согласны?

— Я не люблю торговаться, соглашайтесь за сто пятьдесят, и дело в шляпе.

— У меня не хватает смелости вам отказать; идет за сто пятьдесят, но за наличные.

— Parbleu! Я иначе и не покупаю.

— Пока будут седлать лошадь, мы допьем эту бутылку вина, которое вам, видимо, очень нравится. С вашего позволения, пойду распорядиться.

— Хорошо, а я пока отсчитаю деньги.

— И отлично.

Дубль-Эпе вышел из комнаты.

Отдав приказ седлать лошадь, он вошел в свой маленький стеклянный кабинет, живо написал несколько слов на листе бумаги, сложил его и постучал в стену.

В ту же минуту перед ним очутился какой-то человек.

Дубль-Эпе отдал ему записку.

— Неси сейчас же капитану Ватану. Ты найдешь его на Тиктонской улице, в гостинице «Единорог», с графом дю Люком и Клер-де-Люнем. Беги, Бонкорбо, даю тебе десять минут.

— Будет исполнено, — отвечал тот и вышел. Дубль-Эпе вернулся к графу де Сент-Ирему.

— Лошадь оседлана, ваше сиятельство, — доложил он.

— Пистоли отсчитаны.

— Последний стакан? Вы поблагодарите меня за сегодняшнюю покупку.

Через четверть часа Жак, получив от сестры письмо и подробные инструкции, скакал в Сен-Жермен.

Султан был действительно великолепным животным.

Дубль-Эпе вовсе не преувеличивал его достоинства. Жак мог за час доехать на нем до Сен-Жермена.

К несчастью, в полумиле от Парижа с обеих сторон дороги раздалось по выстрелу; граф упал с лошади, как пораженный молнией.

В то же время два человека бросились на него, отняли врученное ему сестрой письмо и деньги, лежавшие в кармане, и собирались просто-напросто зарезать его, как вдруг вдали послышался топот скачущей лошади; бандиты бросили жертву.

Скакавший всадник был Магом.

Диана де Сент-Ирем, по предчувствию ли или сомневаясь, что брат удачно выполнит поручение, так как он, видимо, был очень разгорячен вином, вслед за его отъездом послала к отцу Жозефу Магома с таким же письмом, как и то, которое поручила брату.

Увидев лежавшего де Сент-Ирема, Магом поспешно соскочил с лошади.

Граф еще не умер, но был близок к тому.

Слуга бережно приподнял раненого, положил на лошадь и шагом довез до ближайшей гостиницы.

Вручив хозяину десяток пистолей, обеспечивавших хороший уход за раненым, он велел послать за доктором и, обещав вернуться часа через два, спустился в конюшню, сел на султана и вскачь понесся в Сен-Жермен.

Чтобы преданный Магом поступил так, данное ему поручение должно было быть очень серьезно и важно.

ГЛАВА XIX. Звон стаканов и шпаг между Парижем и Версалем

В это утро солнце встало в тучах, день проснулся холодным и туманным. Густые, свинцовые облака, покрывавшие небо, спускались так низко, что, казалось, задевали за вершины деревьев. Было очень скользко. Извозчики выбивались из сил в напрасных стараниях помочь подняться по крутому скату Бельвю своим измученным клячам.

Несчастные лошади падали, вставали, чтобы снова упасть, и напрягались до истощения при выполнении этого титанического дела без всякой надежды достичь успеха. Было около восьми часов утра.

Четыре всадника, ехавшие из Парижа, остановились перед трактиром «Рассвет», где знакомый хозяин встретил их с шумной радостью. Во избежание недоразумений, могущих возникнуть впоследствии, мы теперь назовем этих всадников. Это были: граф дю Люк, господин де Лектур, капитан Ватан и наш старый приятель Клер-де-Люнь.

Первые трое были мрачны и озабоченны и, казалось, под влиянием смутного беспокойства; это внутреннее волнение проглядывало во всех их движениях, несмотря на усилия притворяться спокойными и беспечными.

По той ли, по другой ли причине, а может быть, и совсем без причины один Клер-де-Люнь сохранял свое великолепное хладнокровие. Он смеялся и шутил от чистого сердца.

Может быть, он был счастливой натурой или, давно убедись, что рано или поздно будет повешен, привык смотреть свысока на вещи здешнего мира и, раз начертав себе путь, не думал о том, чем может кончить; фатализм — религия воров; Клер-де-Люнь имел сто тысяч причин, одну другой лучше, быть фаталистом.

— Ах, господа! — воскликнул мэтр Гогелю. — Какая радость вас видеть! Как я был далек от надежды на ваше посещение, особенно в такую страшную непогоду!

— Да, — согласился капитан, — погода действительно не совсем приятна.

— Ах, господин барон! — вскричал Гогелю. — Если бы вы знали, как трудно нашему брату заработать в такую погоду кусок насущного хлеба! Но нет, господин барон, вам невозможно составить себе об этом никакого понятия!

— Друг мой, — сказал капитан своим добродушно-ироническим тоном, — помните, что так или иначе, составляют себе о вещах какое-нибудь понятие; а теперь, если вам можно, подайте нам завтрак.

— Ах, какое счастье, господин барон! Именно сегодня я могу угостить вас по-королевски.

— У вас, значит, гости?

— Да, господин барон, несколько благородных господ, но я не знаю, кто они именно.

— Но вам это, я думаю, все равно?

— Не совсем, господин барон, всегда лучше знать, что за люди находятся в доме, хотя бы затем…

— Чтобы не оставаться в неведении, не так ли? — произнес, смеясь, капитан.

— Вы угадали, господин барон, — отвечал Гогелю, — говоря откровенно, я ненавижу таинственность, а вы?

— О! Я ее просто не выношу, — проговорил капитан. — Предоставляю вам выбор того, что вы хотите нам дать, вполне полагаясь на ваш вкус.

— Будьте спокойны, надеюсь удовлетворить вас.

— Я в этом уверен.

— Вот что, хозяин, — обратился к нему дю Люк, — не правда ли, вы поместите нас в ту самую комнату, которую мы занимали, когда в первый раз приезжали в вашу гостиницу?

— О! Какое несчастье, господин маркиз! — с отчаянием воскликнул трактирщик.

— О каком несчастье вы говорите, господин Гогелю? — спросил Клер-де-Люнь.

— Ах, господин барон, господин шевалье, господин маркиз и вы, сударь, которого я не имею чести знать, — вскричал трактирщик, схватив себя за волосы, — вы меня видите в полном отчаянии!