Кречет. Книга I - Бенцони Жюльетта - Страница 10

– Я и не желал бы ничего лучшего, – ответил Жиль. – Но почему же вы сидите здесь, в этой таверне, куда, между нами говоря, приличные люди заглядывают весьма редко? Вы похожи на человека, который скрывается! Почему бы вам не перейти в «Красный колпак» или в «Коронованный дельфин», а глашатаям публично не объявить о предложении вашего хозяина? Кстати, как его имя? Я что-то не припоминаю, чтобы вы его называли.

– А вот это как раз потому, что его и не следует называть в подобном месте! – сурово отвечал нантец. – Что же до ваших замечаний, мой юный друг, то они доказывают ум и наблюдательность, но также и то, что вы мало сведущи в политике.

Разве вы слыхали, что наш возлюбленный король отправляет войска в помощь инсургентам? Я говорю не о господине де Лафайете, отправившемся туда в одиночку, но о настоящих войсках, с пушками и генералами!

– Нет, не слыхал! Но такое могло бы случиться… – заметил на это Жиль.

– Вот тут-то и зарыта собака! Могло бы… но пока еще не случилось! И мой хозяин рискует не более не менее как вызвать неудовольствие Его Величества, если тот узнает, что он надумал самолично послать помощь тем людям. Он рискует доверием короля и еще множеством других вещей, о которых здесь не стоит говорить. Теперь вы поняли?

Жиль кивнул в знак согласия.

– Думаю, что понял… да! Однако я бы хотел все-таки узнать имя этого легендарного героя, даже если произнести его в таком месте и будет святотатством.

Человек из Нанта вздохнул, придав своему лицу выражение покорности судьбе, затем, обвив своими ручищами шеи мальчиков, чтобы заставить их склониться к нему как можно ниже, он бросил вокруг себя взгляд, полный подозрения, как если бы ожидал внезапного появления шпионов начальника городской стражи, и наконец прошептал:

– Его имя – господин Донасьен Лерэй де Шомон! Вы удовлетворены? Но забудьте это имя, что, бы скорей изгладился стыд за мою болтливость. А теперь, когда мы договорились, перейдем к делу: отплытие завтра с вечерним приливом…

Жиль вздрогнул и уклонился от руки человека из Нанта.

– Завтра? Но это невозможно!

– А почему невозможно?

– Да потому, что это слишком рано! Жан-Пьер, скажи же ты ему! Мы не собираемся удирать из Ванна как какие-нибудь злоумышленники. Дайте нам время хотя бы удостовериться, что наши семьи не разрешат нам сменить род занятий!

– Что касается меня, то дело уже сделано! – заявил в ответ мрачный Жан-Пьер. – Если я откажусь стать нотариусом, то мой отец лишит меня наследства, а если я немедленно не уплыву в море, он нашлет на меня стражников! Я отплываю завтра!

– А я нет! – возразил Жиль. – Ты не сказал мне, что будет нужно сжечь все мосты так быстро. Вспомни! Ты же только сегодня утром говорил об отплытии на «Сен-Никола», когда корабль вновь отправится в плавание!

– Этим утром я еще не знал, что ты думаешь так же, как я. Согласись, что я имел все основания быть осторожным, а еще и потому, что видел, что ты боишься!..

Жиль вскочил так стремительно, что стол покачнулся. Глаза его метали молнии, а лицо застыло, будто вырезанное из камня.

– Больше не повторяй ничего подобного! – произнес он. – Клянусь спасением души, я ни от кого не стерплю такого! Я не боюсь, и ты это знаешь. Я только не хочу разбить сердце моей матери, не будучи уверен, что она не оставляет мне выбора. Я прошу лишь несколько дней, чтобы удостовериться в этом. Если бы ты предупредил меня, что речь идет о таком скором отплытии, то я бы сказал тебе!

Покрасневший от слов Жиля Жан-Пьер поднялся, но постепенно его лицо снова приняло свой обычный цвет. Он даже улыбнулся.

– Ты прав! – согласился он. – Не сердись…

Все дело в том, что мы еще плохо знаем друг друга. Ладно, подождем несколько дней…

Человек из Нанта, слушавший весь этот разговор с тщательно скрываемым интересом, недовольно прищелкнул языком.

– Ждать? – удивился он. – Как легко вы об этом говорите! Корабль выйдет в море завтра, что же до другого корабля, то я не знаю, на какой день назначено его отплытие. Я и хотел бы дать тебе пару дней, мой мальчик, но если твой товарищ готов, то лучше будет, если он отправится немедленно. В конце концов он сможет подождать тебя и в Нанте и позаботится о том, чтобы за тобой сохранили место… К тому же я не думал, что вы придете вдвоем.

Жиль и Жан-Пьер в нерешительности переглянулись. Во взгляде Жан-Пьера явственно читалось нетерпение, настолько очевидное, что Жиль почувствовал, какой жертвой будет для его товарища ожидание. Он тоже улыбнулся.

– Верно! Уезжай первым, Жан-Пьер! Как бы то ни было, я присоединюсь к тебе, так что глупо будет терять время вдвоем.

– Правда? Ты на меня не обидишься?

– Совсем нет! Мы ведь находимся в разном положении. Поезжай спокойно!

– Спасибо! – поблагодарил его Жан-Пьер и обратился к человеку из Нанта:

– Тогда, сударь, скажите мне, что же я должен буду сделать?

В ответ нантец отрицательно покачал головой.

– Я расскажу тебе все, но позже, – ответил он Жан-Пьеру. – При таких обстоятельствах нужно, чтобы твой дружок ушел отсюда, поскольку никогда не знаешь, что может произойти, а неосторожное слово назад не воротишь! Не обижайся, приятель, это простая предосторожность, не больше! Когда ты решишь, что готов, вернешься сюда, найдешь меня, и я скажу, что тебе нужно делать…

Согласен?

– Согласен! – ответил Жиль. – Я ухожу! Доброй тебе ночи, Жан-Пьер! Увидимся завтра, и да хранит тебя Бог!

– Господь храни и тебя. Жиль! До завтра!

Оставив своего товарища сидящим за столом человека из Нанта, Жиль вышел из «Красного горностая», не обернувшись и испытывая странное чувство облегчения. После тяжких запахов таверны холодный уличный воздух показался ему восхитительным. Он с наслаждением вдохнул морской ветер, в котором еще чувствовались запахи водорослей и рыбы. Было прохладно, и он побежал через порт, чтобы скорей добраться до улицы Сен-Гвенаэль.

Когда он уже был подле ворот Сен-Венсан, он услышал за собой звуки шагов. Женский голос, задыхающийся и прерывистый, позвал его:

– Остановитесь, пожалуйста! Вы бежите слишком быстро для меня!

Жиль остановил свой бег, оглянулся и в желтоватом свете, скудно лившемся из соседнего окна, увидал развевающуюся на ветру красную юбку и белые углы чепца, обычного для женщин Ванна.

Он удивился, узнав в женщине молоденькую служанку, которую нантец называл Манон. Закутанная в черную шаль, она легко бежала по большим круглым камням мостовой.

– Это вы меня? – спросил он, когда девушка догнала его.

– Да!.. Мне нужно поговорить с вами… но у меня мало времени. Я сказала, что иду в лавку… за маслом для лампы! Скорее! Идите сюда…

Жиль почувствовал на своей руке прикосновение маленькой холодной ручки, шершавой и неожиданно сильной, увлекшей его в самую темную из арок, где святой Венсан Феррье в облачении епископа без устали благословлял порт.

– Что же вы хотите сказать мне такого срочного? – спросил заинтересованный Жиль.

Манон глубоко вздохнула несколько раз, чтобы перевести дух. Она стояла так близко к нему, что Жиль мог чувствовать сквозь ее шаль учащенное биение сердца. Несмотря на то что девушка быстро бежала, она принесла с собой пропитавшие ее одежду запахи таверны – смесь табака и алкоголя. Она не отпускала его руки, наоборот, сжимала все сильнее.

– Не уезжайте с нантцем! – лихорадочно прошептала она. – Я слышала все, что он вам наговорил! Он плохой человек, бандит… и он вовсе не служит тому арматору из Нанта.

– А кому же?

– По правде сказать, не знаю. Я думаю, что он сообщник одного испанского контрабандиста, чей корабль иногда, говорят, заходит в залив Морбиан. Чего только не услышишь в «Красном горностае»!.. Только лучше сразу это позабыть.

– Ну, а что же нантец?..

– Он продался дьяволу! Слушайте, два года тому назад он уже приезжал в наш город, тогда исчезли трое юношей. Говорили, что они отплыли в Лорьян, чтобы отправиться оттуда в Вест-Индию… но один моряк из Оре был в плену в Алжире, откуда его выкупили монахи из Братства Милосердия, и он рассказал мне, когда напился, что видел одного из тех… там, в Алжире, он был рабом чернокожего богача. А про Лорьян он говорил, что они и вправду отплыли из Лорьяна ночью на корабле того испанца и испанец продал их берберам. Вот что вас ждет, если вы уедете с ним!