Росас - Эмар Густав - Страница 13

— Матушка, — сказала девушка, — так как теперь ничто не помешает Эрмосе навестить нас, то я хотела бы, чтобы она и Мигель обедали у нас и мы закончили бы этот день вместе.

— Да, да, — отвечал Мигель, — я хотел бы, чтобы мы были вместе и более не разлучались!

Но страшное предчувствие сжало сердце отважного молодого человека.

— Хорошо, пошли за нею! — отвечала дочери мадам Бар-роль.

В эту минуту раздался стук в дверях гостиной.

Все замерли.

Наконец, Мигель встал, открыл дверь и сказал:

— Это Тонильо. Что такое? — прибавил он, отводя своего слугу в переднюю, чтобы дамы ничего не могли расслышать в том случае, если он узнает еще о какой-нибудь неприятности.

— Дон Кандидо здесь! — отвечал Тонильо.

— Где это?

— Под навесом.

В два прыжка молодой человек очутился возле своего профессора.

— Что нового о Луисе? — быстро спросил он.

— Ничего, он доволен, спокоен, отдыхает. Дело идет о тебе.

— Обо мне?

— Да, о тебе, молодой безумец, ты стремишься в…

— В преисподнюю, хорошо. Но что же случилось?

— Слушай.

— Живее!

— Тише, слушай. Викторика говорил с Мариньо.

— Хорошо.

— Мариньо с Бельостехи.

— Дальше.

— Бельостехи с Араной.

— Дальше.

— А я слышал разговор Бельостехи с Араной.

— Результат всего этого?

— Результат тот, что Бельостехи сказал Аране, что, по словам Мариньо, Викторика сообщил этому последнему, будто он отдал приказание комиссару твоего участка следить этой ночью за твоим домом, так как в отношении тебя существуют страшные подозрения.

— Ого! Очень хорошо! Что еще?

— Что еще?! Ты находишь, что мало того, что тебе угрожает чудовищная, огромная опасность, которая, естественно относится и ко мне, так как всем известны наши взаимные отношения, тесные, дружественные, родственные? Ты хочешь…

— Я хочу, чтобы вы подождали меня минутку, мы продолжим этот разговор в экипаже по дороге отсюда ко мне.

— Я у тебя в доме, безумец?!

— Подождите, мой дорогой друг! — отвечал Мигель, оставляя его под навесом.

— Тонильо, садись на мою лошадь и возвращайся домой! — сказал он своему слуге.

— Что случилось? — спросили дамы, когда молодой человек вернулся в гостиную.

— Ничего, новости о Луисе. Он нетерпелив, безумствует от желания выйти из Своего убежища, чтобы явиться в Барракас, но я отправляюсь к себе и напишу ему одно слово, которое вернет ему благоразумие.

— Не ходите к нему! — сказала мадам Барроль.

— Обещайте мне это, Мигель! — вскричала Аврора!

— Клянусь вам в этом! — отвечал он, улыбаясь.

— Вы уже уходите?

— Да, я беру экипаж, на котором должна приехать Эрмоса, а свою лошадь я уже отослал.

— И вы вернетесь?

— В три часа.

— Хорошо, до трех часов! — сказала Аврора, пожимая ему руку.

Распрощавшись, дон Мигель вышел, обнаруживая полнейшее спокойствие, которого, на самом деле, вовсе не было в его душе.

— Знаешь ли ты одну вещь, Мигель? — спросил молодого человека дон Кандидо, ждавший его под навесом.

— После, после! Сядем в экипаж!

Дон Мигель так стремительно вышел из дома, что чуть не опрокинул какого-то толстого человека в шляпе на затылке, проходившего в тот момент размеренными шагами, с высоко поднятой головой.

— Извините меня, кабальеро, — проговорил молодой человек, приближаясь к дверцам экипажа и не обращая никакого внимания на неизвестного. Обратившись к кучеру, Мигель крикнул:

— Ко мне!

— О, этот голос! — вскричал неизвестный, останавливаясь и вглядываясь в дона Мигеля, который уже поставил ногу на подножку. — Извините меня, кабальеро, — прибавил он учтиво, — не сделаете ли вы мне честь выслушать два слова?

Сколько вам будет угодно! — отвечал молодой человек.

И он задержался у дверец экипажа, повернув голову к незнакомцу, которого не успел еще разглядеть, между тем как дон Кандидо, бледный как мертвец, протиснулся между ногами молодого человека и нырнул поскорее в экипаж, где и уселся в дальнем углу, принявшись нарочно вытирать лицо платком, с очевидной целью не быть узнанным.

— Вы меня узнаете?

— Мне кажется, я имел несчастье толкнуть преподобного сеньора Гаэте! — отвечал дон Мигель самым естественным тоном.

— Мне кажется, я уже слышал раньше ваш голос. А другой сеньор, сидящий в экипаже… Как ваше здоровье, сеньор?

Дон Кандидо, не отвечая ни слова, сделал два или три поклона, не переставая вытирать платком свое лицо.

— А, он немой! — продолжал падре.

— Что же вам угодно, сеньор Гаэте?

— Я испытываю сильное желание услышать ваш голос сеньор… Не угодно ли вам сказать…

— Что я должен делать, сеньор! — прервал его молодой человек, который, вскочив в экипаж, сделал знак кучеру.

Кучер пустил лошадей крупной рысью по направлению к площади Победы, а почтенный падре Гаэте с выражением адской улыбки на лице остановился возле дома мадам Бар-роль, пытаясь рассмотреть его номер.

ГЛАВА VI. Где говорится о политике

Прошло две недели.

Ничего еще не решилось окончательно, но небо будущего было омрачено такими угрожающими облаками, что все население Буэнос-Айреса, обезумев от страха, боязливо сгибалось под игом тирана, потеряв всякую надежду на освобождение.

Было шестнадцатое августа, около пяти часов утра. Мрачное небо, густой мрак — ничто еще не предвещало наступления утра.

Три тени, похожие на фантастические привидения, виднелись близ жилища молодой вдовы в Барракасе.

— Повторяю вам, что тут нет никого, и если бы ваша милость осталась тут до завтра, то вы не увидели бы ни людей, ни свиту! — проговорила, не принимая никаких предосторожностей, крикливым голосом какая-то женщина.

— Когда они уехали и куда? — спросило с нетерпеливой яростью то лицо, к которому обращалась женщина.

— Я уже вам говорила, ваша милость, что они уехали третьего дня и должны быть в окрестностях, не особенно далеко отсюда, я видела, как они выходили. Донья Эрмоса села в экипаж, старый Хосе служил кучером, а мулат — лакеем. Маленькая Лиза села со своей госпожой, минуту спустя донья Эрмоса, выйдя из экипажа, вернулась на дачу, откуда вышла неся клетки с птицами. Они ничего не увезли, здесь остались только два старых негра, которые спят в каком-то углу кинты.

После этих слов женщины снова наступило молчание.

Одно из этих таинственных лиц начало перебегать от одной двери к другой, от окна к окну, чтобы найти хотя бы какой-нибудь признак присутствия людей в этом мрачном жилище.

Однако все было напрасно. Этот человек не услышал ничего, кроме эха своих шагов и воя ветра, потрясавшего большие тополя в саду дачи.

Неизвестный поднял руку, как бы желая разбить стекло в окне спальни доньи Эрмосы, но затем, оставив это намерение, присоединился к своему товарищу и женщине, дававшей им разъяснения.

— Сеньор подполковник, ваша милость знает, что конвой отправляется в путь сегодня рано утром, а теперь почти уже рассвело.

— Хорошо, лейтенант, идем! Вы сопровождали меня как друг, и я не хочу вас больше обременять. Вернемся домой.

— Сеньор дон Мариньо, пусть будет вашей милости известно, что я истратила все, что вы мне дали, на изготовленный ключ, и теперь у меня ничего не осталось для себя и для своих.

— Хорошо, завтра!

— Как завтра?

— Ну, возьмите это и оставьте меня в покое!

— Сколько тут?

— Я не знаю сколько, но этого даже много.

— Всего пять пиастров! — пробормотала женщина, идя впереди подполковника Мариньо и лейтенанта конвойного эскадрона.

Когда все трое вышли из кинты, Мариньо запер калитку в железной решетчатой ограде и положил ключ себе в карман.

Затем эти два члена федерации оставили свою сообщницу в низине, смежной с дачей, и пустились галопом по направлению к городу. Мариньо поехал в квартиру серенос, а лейтенант в помещение конвоя его превосходительства.