Приключения Мишеля Гартмана. Часть 2 - Эмар Густав - Страница 66

Вольные стрелки повиновались молча. Они прошли сквозь изгородь, спустились в ров и ждали. Гартман последовал за ними и почти тотчас на краю рва появились Оборотень и дядя Звон.

— Разве вы с нами идете, старина? — спросил шутливо контрабандист.

— Хотел бы, — возразил тот, — да не могу. Я вышел замести ваши следы, которые, пожалуй, приметят снаружи. Ведь эти черти немцы всюду суют нос.

— Да, настоящие ищейки. Спасибо и до свидания, старый дружище! — заключил он, протягивая ему руку.

— Да хранит вас всех Господь! — с глубоким чувством ответил кабатчик, крепко пожимая протянутую контрабандистом руку.

Тут и Оборотень сошел в ров, где ожидали его спутники.

Ров был глубок и широк, а бока настолько отлоги, что по ним легко выбраться; на дне и зимой и летом стояла вода фута на два или полтора; по счастью, благодаря зимней поре и сильному морозу, вода превратилась в лед.

Но и гладкий лед подвергал опасности сломать себе шею на каждом шагу, если б не отвратил ее контрабандист способом простым и вместе с тем замысловатым.

Он велел товарищам надеть штыки и, взяв шаспо в руки прикладом кверху, опираться на них как на палки; кончик штыка вонзался в лед и представлял вполне достаточную опору.

В то время когда он занимался контрабандою, ему нередко приходилось употреблять этот способ, отлично заменяющий длинные палки с железными наконечниками, с которыми горцы обыкновенно взбираются на ледяные вершины высоких кряжей.

Приказу Оборотня последовали с поспешностью.

— Теперь, ребята, марш! — сказал он. — Впрочем, я пойду впереди, чтобы показывать дорогу, Влюбчивый последует за мною на расстоянии пятнадцати шагов, потом зуав на таком же расстоянии от него, и, наконец, Карл Брюнер составит собою арьергард вместе с господином Гартманом и Францем, от которых не должен отходить ни на пядь. Такой порядок шествия составит протяжение в сорок пять шагов. Если услышите совиный крик, два раза повторенный, вы остановитесь, и будете ждать, держа ружья наготове. Поняли?

— Поняли, — ответили волонтеры.

— Так в путь.

Он прошел вперед и вскоре был уже далеко, идя беглым шагом так же легко, как будто у него под ногами макадам.

Товарищи последовали за ним, однако тише и тщательно стараясь соблюсти назначенное им расстояние.

Для этих людей, привыкших переносить усталость и преодолевать самые большие затруднения, эта опасная прогулка была игрой, почти забавой; но далеко не тем казался путь Филиппу Гартману, избалованному удобствами роскошной обстановки. Он не имел понятия о подобном путешествии по льду, особенно при такой мгле, что ни зги не было видно.

Однако он вооружился мужеством и, опираясь с одной стороны на опрокинутое ружье, а с другой на Франца, который поспешил подать ему руку, храбро двинулся в путь.

Первые попытки оказались трудны до крайности. Он едва подвигался вперед и скользил на каждом шагу. Но мало-помалу сила воли взяла свое, он приноровился, и ему уже не стоило таких усилий идти; разумеется, утомление уменьшалось по мере того, как он шел свободнее, и спустя минут двадцать он мог обойтись без помощи Франца.

Путь длился долго, три четверти часа, без остановки. По прошествии же этого времени Гартман достиг места, где его ждали спутники, и где ров кончался почти незаметным откосом.

— Ну что, сударь, — спросил Оборотень, — очень вы устали?

— Менее, чем мог полагать, — возразил старик, — в начале было трудно, но теперь я готов идти, таким образом, еще целый час, если нужно.

— В этом нет надобности. Слава Богу! Мы выходим опять на сухую землю, но теперь-то следует смотреть в оба и быть настороже. Мы приближаемся к опасности. В путь, ребята, и все в таком же порядке; слушать сигнал!

С этими словами Оборотень быстро удалился, сделав рукою знак, как будто в последний еще раз предостерегал товарищей.

Он скрылся во мраке почти мгновенно.

ГЛАВА XIX

Путешествие непродолжительное, но с сильными ощущениями

Беглецы скользили как призраки в ночной мгле с быстротою, к которой побуждало их не только желание скорее достигнуть цели пути, но и холод, особенно чувствительный, как всегда бывает, перед рассветом и почти невыносимый, особенно для Гартмана, которому в жизни не приходилось подвергаться такой суровой стуже.

Против нее одно средство и было, это движение; средством этим путники могли пользоваться вволю и прибегали к нему с усердием, которое не ослабевало, а напротив, росло с каждою минутой.

Станции, заранее назначенные Оборотнем, пройдены были одна за другою, и ничего не случилось такого, что могло бы вселить опасения. Так достигли передовых отрогов Вогезских гор, с мальчуганом и его приятелем Томом впереди, когда при повороте на узкую извилистую тропинку два раза повторенный крик совы раздался в авангарде.

По знаку Оборотня остановились, и каждый скрылся за деревом, держа ружье наготове, смотря во все глаза и чутко прислушиваясь.

Тихо приказав спутникам не показываться, а главное, не сходить с места, пока он не вернется, и смотреть во все глаза, он удалился большими шагами и вскоре исчез из виду в густом кустарнике, которым порос крутой склон холма.

Был седьмой час утра, но еще не рассветало. Леденящий ветер пробегал по верхушкам деревьев и заставлял сталкиваться обнаженные ветви. Только изредка неопределенные звуки нарушали глубокое безмолвие этой местности, опустошенной войной; печальный вид ее сжимал сердце. Тропинка, где притаились беглецы, утопала в высоком лесу и колючем кустарнике, извиваясь желтою каймой по отлогому склону до самой вершины горы.

От жестокой стужи у притаившихся путников коченели члены, их била нервная дрожь, зловещий шум стоял в ушах, глаза их слезились, и руки едва удерживали нетяжелые ружья, словом — положение их становилось невыносимо.

Протекла четверть часа и показалась им сроком нескончаемым, однако перемены не принесла никакой.

Наконец показался Оборотень.

Лицо его было мрачно, глаза сверкали, он находился в сильном волнении.

— Пойдемте скорее, — сказал он тихо и отрывисто.

— Что же там? — спросил Гартман.

— Не знаю, ничего не мог понять; между тем очевидно, тут что-то происходит и пруссаки, черт их побери, где-то невдалеке.

— Что же нам делать?

— Идти вперед, во что бы ни стало, если не хотим быть захвачены как зайцы в норе. Одна смелость может спасти нас. Еще темная ночь; я знаю малейшие изгибы горы и не теряю надежды провести неприятеля.

— Разве вы полагаете, что нас заметили?

— Не думаю, однако все-таки, повторяю, здесь что-то творится, чего я не могу постичь и что сбивает все мои соображения.

В эту минуту раздался окрик: «Werdasl»[11] Он послышался довольно далеко и в направлении противоположном тому, где пробирались беглецы.

— Что это значит? — пробормотал Оборотень. — За кем они теперь гоняются?

— Как знать, — возразил Гартман, — может статься, мы не одни бродим здесь и слышанный нами окрик обращен к людям, которые, подобно нам, хотят пробраться в горы.

— Должно быть, так и есть! — вскричал Оборотень, хлопнув себя по лбу. — Верно, пруссаки подметили кого-нибудь. Подвигайтесь вперед, переходя от дерева к дереву, чтоб заслонять себя ими, и остановитесь ждать меня на перекрестке в шестистах шагах отсюда. Там вы найдете моего мальчугана с собакой, которых я поставил караулить; я пойду на разведку к самим пруссакам, если понадобится, и скоро принесу вести положительные, даю вам слово.

— Будьте осторожны, Жак Остер, — заметил Гартман с сердечной озабоченностью.

— Ба! За меня опасаться нечего, сударь, пруссаки будут не умнее прежнего; только мне необходимо знать наверно, что происходит. Идите же, мы скоро увидимся опять.

— Бог помощь! — напутствовали его товарищи.

— Спасибо, спасибо, не забудьте, что общая сходка на перекрестке. Влюбчивый, бери командование в мое отсутствие.