Пограничные бродяги - Эмар Густав - Страница 3

— А-а! Так вот что! — вскричал американец, яростно скрежеща зубами, и обращаясь к слугам, скомандовал: — Стреляйте в него, стреляйте!

И сопровождая приказание личным примером, он приложился и выстрелил. Слуги последовали его примеру. Четыре выстрела громыхнули и слились в один залп, печально подхваченный лесным эхом.

ГЛАВА II. Квониам

Во время этого разговора канадец не терял из виду ни одного движения своих противников, поэтому, когда по команде Джона Дэвиса раздался залп, он остался без результата: канадец быстро встал за дерево, и пули, не причинив ему вреда, просвистели мимо.

Работорговец был взбешен тем, что охотник сыграл с ним такую шутку, он сыпал самыми страшными угрозами в его адрес, ругался и яростно стучал ногами.

Но угрозы и брань нисколько не помогали — кроме переправы через реку вплавь, которая была немыслима на виду у столь решительного человека, каким казался охотник, не было никакого средства так или иначе ему отомстить, а в особенности отнять у него раба, которого он столь решительно взял под свое покровительство.

Пока американец тщетно ломал себе голову, подыскивая средство, которое принесло бы ему победу, просвистела пуля, и ружье, бывшее у него в руках, было разбито вдребезги.

— Проклятая собака! — закричал он, делаясь багровым от гнева. — Уж не хочешь ли ты меня убить?

— Я был бы вправе это сделать, — отвечал канадец, — так как у меня в данном случае есть законное право на самооборону — ведь вы сами хотели меня убить. Но я предпочитаю обойтись с вами по-дружески, хотя я и уверен, что оказал бы большую услугу человечеству, пустив вам пару пуль в череп.

В ту же минуту вторая пуля разбила ружье у одного из слуг, который его заряжал.

— Ну, довольно! — в раздражении вскричал американец. — Что вам нужно?

— Я вам уже сказал — обойтись с вами по-дружески.

— Но на каких условиях, скажите мне, по крайней мере?

— Сию минуту.

Ружье у второго слуги было разбито так же как и у первого.

Из пяти человек трое были теперь обезоружены.

— Проклятие! — завыл работорговец. — Значит, вы решили сделать нас одного за другим мишенью для своих выстрелов?

— Нет, я только хочу уравнять шансы.

— Но…

— Вот так.

Четвертое ружье разлетелось вдребезги.

— Теперь, — прибавил канадец, показываясь из-за дерева, — поговорим.

— Да, поговорим, дьявол! — вскричал американец.

Движением, быстрым как молния, он схватил последнее ружье и прицелился но, не успев еще спустить курок, покатился по земле, испуская крики от боли.

Пуля охотника перебила ему руку.

— Подождите меня, я сейчас, — сказал канадец все тем же лукавым тоном.

Он зарядил свое ружье, прыгнул в пирогу и в несколько ударов весла очутился уже на другом берегу реки.

— Ну, — сказал он, выходя на берег и приближаясь к американцу, который, как змея, корчился на земле, воя от боли и ругаясь, — я вас предупреждал, я хотел только уравнять шансы. Вы не должны жаловаться на то, что с вами случилось, мой милый друг: виноваты в этом единственно вы.

— Схватите, убейте его! — кричал американец в приступе сильнейшей ярости.

— Потише, придите в себя. Боже мой, вам всего-навсего разбили руку. Подумайте, ведь мне ничего не стоило вас убить, если бы я захотел. Какого черта! Откровенно говоря, вы не рассудительны.

— О, я убью тебя! — кричал американец, скрежеща зубами.

— Не думаю — теперь, по крайней мере, впоследствии — быть может. Но довольно; я сейчас осмотрю вашу рану и перевяжу вас во время нашего разговора.

— Не трогай меня! Не приближайся! Или я не знаю, до какой крайности дойду.

Канадец пожал плечами.

— Вы с ума сошли, — сказал он.

Не будучи в состоянии выносить дольше то состояние раздражения, в котором он находился, работорговец, обессиленный, кроме того, потерей крови, тщетно пытался подняться и броситься на своего врага. Он повалился навзничь и, бормоча последнее проклятие, лишился чувств.

Слуги стояли, будучи поражены как беспримерной ловкостью этого странного человека, так и отвагой, с которой, лишив их по-очереди оружия, он переправился через реку, чтобы вернуться и, так сказать, отдаться в их руки, ибо, если у них больше не было ружей, то оставались еще пистолеты и ножи.

— Ну, господа, — сказал канадец, хмуря брови, — бросьте, пожалуйста, ваши пистолеты, или, клянусь Богом, мы подеремся.

Слуги мало заботились о том, чтобы затеять с ним борьбу, к тому же любовь, которую они испытывали к своему хозяину, не была велика, тогда как канадец, со своей стороны, благодаря своему решительному образу действий, внушал им крайнюю, сверхъестественную боязнь. Поэтому они повиновались его приказу с известной поспешностью, и даже хотели отдать ему свои ножи.

— Этого не нужно, — сказал он. — Теперь займемся перевязкой этого достойного джентльмена. Для общества было бы большим несчастьем потерять столь почтенного человека, который составляет лучшее его украшение.

Он тотчас же приступил к работе с помощью слуг, исполнявших его приказания с необычайной быстротой и рвением, настолько они чувствовали себя в его власти.

Вынужденные из-за своего образа жизни существовать в стороне от всякой посторонней помощи, охотники в известной степени обладают элементарными познаниями в медицине, в особенности в хирургии, и могут в случае надобности вылечить перелом или рану не с меньшим искусством, чем какой-нибудь доктор, получивший ученую степень от университета, и притом с помощью самых простых средств, которыми обыкновенно с громадным успехом пользуются индейцы.

Ловкостью и искусством, с которыми охотник производил перевязку раненого, он доказал, что если он умел причинять раны, то почти так же хорошо умел их лечить.

Слуги с возрастающим удивлением взирали на этого необыкновенного человека, который, казалось, вдруг испытал превращение и действовал с такой верностью взгляда и легкостью руки, что ему позавидовали бы даже врачи.

Во время перевязки раненый пришел в себя и открыл глаза, но не сказал ни слова. Ярость его утихла, зверская натура была укрощена решительным сопротивлением, которое оказал ему канадец. За первой жгучей болью от раны, как это часто бывает после хорошо сделанной перевязки, наступило неизъяснимое блаженное состояние, поэтому, признательный против своей воли за полученное облегчение, он чувствовал, как его ненависть переходит в чувство, в котором он еще не отдавал себе отчета, но которое заставляло его смотреть на своего врага почти с дружеским видом.

Чтобы воздать Джону Дэвису должную справедливость, мы скажем, что он был не лучше и не хуже любого из своих собратьев, торговавших, подобно ему, живыми людьми. Привыкнув к страданиям рабов, которые, с его точки зрения, были не что иное, как существа, лишенные разума, одним словом — «товар», он сделал свое сердце малодоступным для нежных чувств. В негре он видел только деньги, которые он истратил и которые надеялся из него извлечь, и как настоящий торговец он крепко держался за свои деньги. Беглый раб казался ему жалким вором, по отношению к которому всякое средство казалось позволительным, чтобы не допустить причинения ущерба собственной особе.

Однако этот человек не был нечувствителен к любым добрым делам: вне своей торговли он пользовался даже известной репутацией мягкого человека и слыл за джентльмена, то есть за человека порядочного.

— Ну, вот что, — сказал канадец, смотря на повязки с чувством удовлетворения, — через три недели все пройдет, если, конечно, вы хорошенько об этом позаботитесь, тем более, что, по счастливой случайности, кость не задета и пуля лишь прошла через мясо. Теперь, любезный друг, если вам угодно побеседовать, я готов.

— Мне не о чем с вами говорить, кроме возвращения проклятого черного, составляющего причину моего несчастья.

— Гм! Если мы будем продолжать в таком духе, то, боюсь, нам с вами не прийти к соглашению. Вам отлично известно, что именно из-за возвращения вашего черного, как вы его называете, и возникла эта ссора.