Перст Божий - Эмар Густав - Страница 27

Дон Мануэль горько усмехнулся.

— Вы слепы, дон Кристобаль, или же вы умышленно не понимаете!

— Я? О! Клянусь вам!

— В таком случае, вы, значит, не потрудились подумать, какие будут последствия этого невероятного бегства; вы не допускаете, что донья Санта не могла пройти сквозь стены асиенды, а равно не могла сама перепрыгнуть все рвы, опустить подъемные мосты без того, чтобы не увидели сторожа. Но это не все: выйдя с асиенды, она очутилась бы одна, в пустыне, пешком, без денег, вдали от всякого жилища. Не зная дороги и будучи слишком слабой, она не могла бы добраться до первого мексиканского поселка.

— Все ваши доводы, дон Мануэль, в высшей степени логичны; сознаюсь, я не подумал…

— Погодите! — сказал он, презрительно пожав плечами. — Это еще не все. Предположим, что она вследствие своей энергии решилась пройти одна через громадную пустыню…

— О! Это немыслимо, дон Мануэль!

— Значит, она бежала не одна; с ней было несколько сообщников, сильных и храбрых мужчин, опытных и хорошо знающих неизвестные ей дороги, эти секретные ходы и выходы в подземельях, о которых мы сами имеем лишь смутное понятие.

— О-о! — проговорил дон Кристобаль, бледнея. — Вы правы; но тогда, если все действительно так, мы погибли!

— А! Вы наконец поняли меня! — сказал дон Мануэль с насмешкой. — Мой страх и беспокойство больше не удивляют вас?

— Наша тайна в чужих руках; теперь мы во власти врагов. Но как они могли разузнать все?

— Вот это-то и требуется выяснить как можно скорее, дон Кристобаль.

— Есть один человек, которому известны все тайны асиенды; помните, как он необычайно скрылся?

— Да, это дон Порфирио. Он лучше нас знает все тайные ходы и помещения асиенды; но, не взирая на его ненависть к нам, никому не откроет секрета.

— Ведь он поклялся отомстить нам?

— Да, но он также поклялся, что не раскроет тайн асиенды, и даже при исполнении своей мести не нарушит клятвы: это честный человек! — сказал дон Мануэль странным тоном. — Если бы он намеревался не сдержать своего обещания, разве он стал бы ждать целых двадцать лет?

— Какой же черт держать нас в своих лапах?

— Я сам ищу его! — проговорил дон Мануэль в раздумье.

— Но странно, что этот человек, кто бы он ни был, открывши тайны асиенды, до сих пор не проявляет себя, хотя бы нападением на нас!

— Вот это-то меня и пугает; чтобы так действовать, у этого человека должна быть уверенность в своей необъятной силе; он скрытно подстраивает против нас козни, чтобы доконать нас.

— Этот человек — дон Торрибио! При него ходят слухи, что мексиканское правительство поручило ему уничтожить наш союз.

— Так! — проговорил дон Мануэль. — Это бахвал и враль, как и все уроженцы Буэнос-Айреса! Он хвастался, что может разбить всех нас в несколько дней. Однако, что же он сделал пока? Вот уже пять месяцев, как он рыщет по Соноре. Чего же он добился? Ничего!

— Позвольте заметить, дорогой дон Мануэль, что, судя по тому, что вы сами изволили говорить, этот человек не может быть ничтожным противником. Он даже, по вашим же словам, оказывал вам услуги в критических обстоятельствах, из которых вам без его помощи трудно было бы выбраться.

— Оставим это, мой друг! Допустим, этот человек храбр и умен, но из этого еще не следует, что он обладает какими-то особенными способностями, которые ему приписывают, но которых он до сих пор ничем не проявил. Если бы у него на самом деле была такая сила, то он был бы не человеком, а демоном. Где ему, иностранцу, открыть тайны, которых столько искусных искателей следов не могли понять многие годы? Даже предполагать такую вещь нелепо!

— Все же не мешает быть осторожнее, дон Мануэль.

— Нет, он тут не причем, уверяю вас; к тому же, он в моих руках. Мне известен каждый шаг его через старого слугу.

— Лукаса Мендеса?

— Да.

— Вы так уверены в этом человеке, дон Мануэль! Что же касается меня, то, признаюсь вам, его странные манеры, смиренная и в то же время хитрая физиономия внушают мне подозрения; по-моему, это — несомненный изменник!

— Вы не в своем уме, дон Кристобаль; право, вам всюду мерещится измена!

— Потому что она есть в действительности.

— До известной степени. Но зачем преувеличивать?! Не надо бояться; трусость — самое ужасное зло. Когда она овладевает человеком, то он не в состоянии здраво рассуждать и правильно поступать; я уверен в Лукасе Мендесе; он доказал мне свою несомненную преданность.

— Не буду настаивать относительно его, но…

— Вы все-таки остаетесь при вашем мнении, черт побери?

— Признаюсь, да!

— Как вам угодно! Будущее покажет вам, что вы ошибаетесь!

— От души желаю этого.

— Возвратимся же к моей воспитаннице. Я сам не знаю почему, но с того дня, как она исчезла, я не имею ни минуты покоя. Как она могла выйти с асиенды? Надо это разузнать во что бы то не стало. Донья Санта скрывается, мы должны разыскать ее. Когда же она будет в наших руках, — он при этом нахмурил брови, — мы сумеем выведать от нее, кто тут орудовал.

— Не поздно ли теперь приниматься за розыски?

— Напротив, теперь самый удобный момент. Она спрятана, наверное, недалеко от нас; успокоившись, что ее считают умершей, она перестанет быть настороже, будет выходить и в один прекрасный день попадет прямо к нам в руки. Для этого надо усердно следить за ней. Согласны вы взяться за это?

— Як вашим услугам.

— Ну, так слушайте: не жалейте золота. Вы знаете, что это — ключ, отмыкающий все двери. Но будьте осторожны и терпеливы; вы увидите, заблудшая овечка найдется через неделю.

— Дай Бог! С завтрашнего же дня я принимаюсь.

— Прекрасно, я уверен, что вы найдете ее.

В эту минуту послышался шум скачущей галопом лошади, затем вопрос караульного: «Кто там»? — после чего с треском раскрылись и захлопнулись ворота дворца.

— Вот курьер! — сказал дон Кристобаль.

— Что же он медлит? — сказал дон Мануэль в нетерпении. — Что он там делает на дворе?

Дверь кабинета открылась, и показался привратник.

— Курьер к его превосходительству, губернатору! — доложил он с поклоном.

— Пусть войдет!

— Ваше превосходительство, он, бедный, весь измок, с него просто течет вода и грязь!

— Ничего, пусть входит — и сию же минуту!

Привратник раскрыл дверь и пропустил человека, который вошел тяжелыми шагами, шатаясь, как пьяный и оставляя позади себя лужи грязи.

Дон Мануэль и дон Кристобаль сразу узнали его. Это был Матадиес, грозный бандит. Но в каком ужасающем виде! Он еле держался на ногах от усталости, одежда на нем висела клочьями; на том месте, где он остановился, тотчас же образовалась громадная лужа грязи.

— Пить! — проговорил он хриплым голосом. — Трое суток у меня ничего не было во рту!

По знаку дона Мануэля, привратник вышел и вскоре вернулся с двумя пеонами, из которых один принес кресло, а другой поднос, заставленный питьем и едой.

— Сядьте сюда, — сказал дон Мануэль, — и закусите: я подожду расспрашивать вас, пока вы не подкрепите свои силы.

Бандит с облегчением опустился в кресло и с жадностью набросился на еду, совершенно забыв, где он и кто перед ним. В каких-нибудь четверть часа с подноса все исчезло.

— Ну что, вам теперь легче? — спросил дон Мануэль бандита, утиравшего рот рукавом.

— Да, ваша милость, я просто умирал с голоду и усталости, но теперь — alabado sea Dios!11 — все кончено; я готов отвечать вам! — И он, без церемоний взяв со стола папиросу, закурил ее.

— Откуда вы? — спросил дон Мануэль, как бы не замечая вольности бандита.

— Из Марфильского ущелья.

— Ну? — разом вскричали оба.

— Ну, господа! — грубо ответил он. — Мы сами попали в западню, которую приготовили для других.

— Это что значит? — сердито воскликнул дон Мануэль.

— На нас напали врасплох; половина товарищей погибла, а другие разбиты. А между тем, клянусь вам, мы дрались, как ягуары.