Король нищих - Бенцони Жюльетта - Страница 2

– Выражайтесь яснее! – резко ответил Ришелье. – О чем вы хотите говорить со мной?

– О девушке, которую вы знали под именем мадемуазель де Лиль, но которую в жизни звали Сильви де Вален.

– Звали? – переспросил, нахмурившись, кардинал. – Мне совсем не нравится это прошедшее время.

– Мне тоже. Она мертва. Ее убили ваши люди.

– Что?

Кардинал вскочил как ужаленный. Если только Ришелье не был гениальным лицедеем, на лице его действительно отразилось подлинное изумление. Он явно этого не ожидал, и Бофор испытал горькое удовлетворение: ведь не каждому дано потрясти эту невозмутимую статую Власти. Но через секунду, вновь обретя ледяное спокойствие, Ришелье опустился в кресло и проговорил:

– Я жду объяснений. Кого, собственно, вы обвиняете? И в чем?

– Начальника полиции Лафма и бывшего офицера из ваших гвардейцев барона де Ла-Феррьера, монсеньор. Вы спрашиваете, в чем? Первый похитил прямо из вашего замка мадемуазель де Лиль, когда она вышла с аудиенции, которую вы изволили ей предоставить. Вместо того чтобы отвезти Сильви в Сен-Жермен, как он во всеуслышание объявил, Лафма силой принудил ее выпить сонное зелье и отвез в замок Ла-Феррьер, близ Ане, где он когда-то убил ее мать, брата и сестру. Там для вида была разыграна ее свадьба с бароном, после чего Лафма отказался от супружеских прав – если только допустить, что они у него были! – в пользу соучастника и позволил тому зверски изнасиловать мою бедную Сильви; после чего Лафма укатил в Париж.

Кардинал взял графин с водой, наполнил стакан и залпом выпил.

– Оскверненная телом, но еще больше душой, несчастная девочка – не забывайте, ведь ей всего шестнадцать лет! – сумела покинуть место своего мученичества и, несмотря на холод, босиком, в одной рубашке, бежала в лес... Там я и подобрал ее...

– Это, кажется, вошло у вас в привычку? Разве вы уже однажды не подбирали ее в таком виде?

– Да, после убийства ее родителей. Ей было четыре года, мне десять лет, и поэтому Сильви под чужим именем воспитывала моя мать, которая не хотела, чтобы девочку постигла участь ее близких.

– Совсем как в романе! А что вы делали в лесу в тот день?

– В ту ночь, – уточнил Франсуа. – Я должен вернуться несколько назад и напомнить вам, что Лафма похитил мадемуазель де Лиль из-под носа кучера, верного слуги ее крестного отца. Этот смелый человек бросился в погоню за похитителем...

– ...украв коня у моего гвардейца? Так ведь?

– Когда тот, кого любишь, в опасности, разве есть дело до таких пустяков, монсеньор! Но я готов возместить вашу потерю, ибо конь во время погони пал. Благодаря Богу, у кареты похитителя сломалось колесо, что позволило преследователю нагнать Лафма. Этот человек, бывший слуга моей матери, понял, куда везут Сильви. Он остановился в Ане, чтобы попросить подмогу, и я, к счастью, оказался там. Но на все это ушло время, и злодеяние, жестокость которого никто даже не смог бы себе вообразить, уже свершилось, когда мы выехали в замок Ла-Феррьер и нашли несчастное дитя, о чем я вам уже говорил. Мы подобрали Сильви и привезли в Ане.

– Но разве вы не сказали, что она мертва? Неужели насилие было столь жестоким?

– Оно было очень жестоким, но не до такой степени, чтобы ее убить. Зло, причиненное душе девушки, оказалось гораздо серьезнее, и она этого не вынесла. Пока я расправлялся с гнусным лжемужем, она утопилась в пруду у замка.

Внезапная давящая тишина повисла в комнате, как всегда бывает, когда смерть задевает людей своим крылом. К своему удивлению, Франсуа заметил, что по суровому лицу кардинала пробежала тень волнения.

– Бедная певчая птичка! – пробормотал он. – Разве можно представить, сколько грязи заключено в некоторых людях.

Однако кардинал справился с волнением так же быстро, как с недавним гневом, и продолжал задавать вопросы:

– Значит, вы расправились с Ла-Феррьером? Была дуэль?

– Он всю ночь пьянствовал, и я без труда мог бы его прикончить на месте, но, как вам известно, я не убийца. Я начал с того, что протрезвил его, окатив ведром ледяной воды, а уже потом вложил ему в руки шпагу. Если не считать страха, который он испытывал, Ла-Феррьер вполне был способен защищаться, когда я его убил; в это время мои люди вели бой с его людьми, которых было вдвое больше. Затем я взорвал и поджег этот злосчастный замок. Из них не спасся никто...

Герцог де Бофор говорил спокойно, тихим голосом, словно бесстрастный летописец, и Ришелье не верил своим ушам.

– Дуэль! Даже несколько дуэлей и поджог замка! И вы пришли говорить со мной об этом?

– Да, монсеньор, ибо я считаю, что, прежде чем потребовать у вас головы Лафма, я должен был сказать вам правду.

– Как благородно! Но закон есть закон и для вас, и для других, сколь бы знатны они ни были!

– Даже если они носят фамилию Монморанси! Мне это известно, – насмешливо парировал Франсуа.

– Поэтому, господин герцог, сейчас я прикажу вас арестовать и до суда держать в Бастилии!

– Извольте!

Подобное хладнокровие окончательно вывело из себя всемогущего министра. Он уже протянул руку к звонку, когда герцог де Бофор сказал:

– Не забудьте посоветовать заткнуть мне кляпом рот, а еще лучше вырвать язык, не то я начну кричать так громко, что король услышит меня, своего бедного племянника!

– Король, у которого никогда не было повода гордиться собственной семьей, не привержен духу семейственности. Кстати, почему вы не обратились сразу к королю, а предпочли посвятить в это дело меня?

Франсуа посмотрел прямо в глаза кардиналу с серьезностью, поразившей Ришелье.

– Потому, монсеньор, что настоящий хозяин в этом королевстве вы, а не король. Кроме того, с недавних пор мне кажется, что мое присутствие в Сен-Жермене нежелательно.

– Это надо понимать так, что королева больше не хочет вас видеть? – с иронией спросил Ришелье.

– Я еще не спрашивал ее об этом, но она действительно принимает меня редко. Это вполне естественно: она же беременна. И что же мы решили, монсеньор? Я арестован?

Ришелье уважал мужественных людей. Привыкший к подданным, которые, увидев его, трепетали от страха, он решил придумать что-нибудь иное, а не отправлять молодого безумца в Бастилию. Все в армии знали необыкновенную храбрость герцога де Бофора. Разумнее было бы поставить ее на службу государству.

– Нет. Учитывая все обстоятельства, я забуду о том, в чем вы мне сейчас... исповедались. Я очень любил эту крошку Сильви: она была ясная, свежая, чистая, как лесной ручеек. Я буду молиться за нее, а вам останется довольствоваться вашей местью Ла-Феррьеру. Лафма я вам не отдам!

– Вы не накажете этого монстра? – с жаром воскликнул Франсуа. – Он не только изнасиловал Сильви и довел ее до смерти, но и убил ее мать, баронессу де Вален, и это не считая тех шлюх, которых последнее время находили задушенными и заклейменными печаткой с красным воском...

– Довольно! Я не меньше вашего знаю обо всем этом!

– Знаете?! И держите в тюрьме честного человека, крестного отца Сильви, Персеваля де Рагенэля, которого подлый Лафма посмел обвинить в собственных преступлениях.

– Говорю вам – довольно! – стукнул кардинал кулаком по письменному столу. – Кто вам позволил так говорить со мной! Да будет вам известно, что шевалье де Рагенэль вот уже десять дней как покинул Бастилию.

– Почему это стало возможно?

– Господин Ренодо, который был ранен в той же схватке, поправился и рассказал мне всю правду.

– Ну, а Лафма...

– Он мне нужен! – буркнул кардинал. – И пока я буду нуждаться в его услугах, я вам его не отдам.

– Все верно, не зря начальника полиции называют палачом кардинала! – с горечью проговорил де Бофор. – Да, найти ему замену нелегко!

– Полно, на такую должность всегда можно подобрать человека, но у Лафма другие достоинства. Среди прочих одно весьма немаловажное: он честен!

– Честен? – изумился Бофор, ожидавший всего, только не этого.

– Неподкупен, если хотите. Он принадлежит мне, и никто, даже за самые большие деньги, не сможет его купить. Быть может, это объясняется его протестантским вероисповеданием, но такие люди, как Лафма, редкость. Его отец был верным слугой государства, и сам Лафма оказывает государству большие услуги.