Миссурийские разбойники - Эмар Густав - Страница 19

Когда в трубке остался один только пепел, Храбрец встал, снова поклонился на все четыре стороны, после чего вытряс пепел в огонь, бормоча:

— Ваконда! Повелитель Жизни! Ты видишь и знаешь все. Сними кожу с наших сердец и сделай так, чтобы слова, которые выйдут из моей груди, были внушены тобой.

По окончании последней формальности вождь заткнул трубку за пояс и сел перед огнем. Прошло еще несколько минут, во время которых он, по-видимому, собирался с мыслями; наконец он приподнял голову, которая до сих пор была опущена на грудь, и, любезно поклонившись своим слушателям, заговорил тихим и спокойным голосом.

— Восемь лун тому назад, — сказал он, — я вернулся из большой экспедиции против пиеганов. Представив совету вождей моего народа скальпы, снятые мною и моими молодыми воинами с черноногих, и получив поздравления вождей, я направился в свою хижину поклониться своему отцу, который остался дома, страдая от старых ран, когда, проходя по площади, увидел при последних лучах заходящего солнца молодую девушку, прислонившуюся к ковчегу первого человека. Этой девушке, имя которой я знаю, было четырнадцать лет; она была высока, стройна и прекрасна, как дева первой любви. Эту молодую девушку я любил уже давно, но уста мои никогда не открывали ей тайны, заключавшейся в моем сердце. Она, по-видимому, ждала меня и смотрела с грустным видом, как я подходил. Когда я поравнялся с ней, девушка протянула руку и сделала шаг ко мне. Я остановился и, поклонившись ей, ждал.

«Храбрец великий воин, — сказала она, робко потупив глаза, — скальпы, снятые им с врагов, покрывают стены его хижины. Он имеет очень много звериных шкур. Пуля его ружья никогда не уклонится от цели, которой он хочет достигнуть. Счастлива женщина, которая будет любима им».

Эти слова взволновали меня и, схватив руку, которую девушка позволила мне взять без сопротивления, я сказал, наклонившись к ее уху:

«Онура, прелестное дитя, у меня в сердце маленькая пташка поет и беспрерывно повторяет мне твое имя! Неужели эта очаровательная пташка поет также и в твоем сердце?»

Она улыбнулась и, бросив на меня долгий взгляд из-под своих полузакрытых век, прошептала:

«День и ночь она щебечет мне на ухо нежные слова и повторяет имя воина, любящего меня. Разве Храбрец не находит свою хижину пустой во время длинных зимних ночей, когда ветер глухо шумит сквозь деревья леса, а землю покрывает ослепительный свет?»

«Сердце мое порхнуло к тебе, Онура, — продолжал я с жаром. — С того самого дня, как я в первый раз увидел тебя среди твоих подруг. Ты любишь меня?»

«Буду любить вечно», — ответила она, краснея и потупив глаза.

«Хорошо, — сказал я ей, — я предприму новую экспедицию, чтобы достать свадебные подарки, потом сделаю предложение твоему отцу. Ты будешь ждать меня, Онура?»

«Я буду ждать тебя, Храбрец, я твоя раба на всю жизнь!»

Рука ее нежно пожала мою руку. Сняв вампум со своей шеи, я надел его на ее шею. Она поцеловала его с глазами, полными слез, и, сняв с большого пальца левой руки золотое кольцо, надела его мне на палец; улыбаясь я позволил ей сделать это.

«Ты меня любишь, — сказала она, — ничто не может нас разлучить».

Прежде чем я успел удержать ее, она прыгнула и убежала с быстротой антилопы, преследуемой охотниками. Я следил за ней глазами, пока мог; потом, когда она наконец исчезла, я задумчиво продолжил путь к хижине своего отца.

Индейский вождь остановился. Через минуту канадец, видя, что он не продолжает, слегка дотронулся до его руки. Молодой человек вздрогнул.

— Почему Храбрец не оказал доверия своему брату? — сказал тогда охотник с легким упреком.

— Что хочет сказать Меткая Пуля? — спросил вождь с замешательством, которое, несмотря на всю его власть над собой, он не успел полностью скрыть.

— Мой брат очень хорошо понимает то, что я хочу сказать, — с воодушевлением продолжал канадец. — Родившись почти в один день, мы были вместе воспитаны, вместе предпринимали первые экспедиции против сиу и пиеганов. Наши сердца давно слились в одно; никто из нас не может иметь тайн от другого. Я знаю, какую женщину любит мой брат. Зачем же, вместо того чтобы заставлять меня угадывать, он не сказал мне этого? Разве я потерял его уважение, разве я уже не друг ему?

— О, Меткая Пуля, не думай этого! — вскричал молодой человек с порывом и крепко пожал ему руку. — Ведь любовь любит тайну.

— Но она также любит поверять свои радости и горести сердцу друга. Вечером того самого дня, когда она имела свидание с вождем, Вечерняя Роса, вернувшись в свою хижину, во всем призналась брату. Сердце ее переполнилось радостью, она чувствовала потребность выговориться. Кто лучше меня мог ее понять?

— Итак, Вечерняя Роса призналась в своей любви Меткой Пуле?

— Разве я не брат ее и не лучший друг ваш, вождь?

— Это правда. Пусть мой брат простит меня. Я был неправ в том, что не оказал ему доверия. Не знаю почему, но я боялся, что он не одобрит этой любви.

— Я? Напротив, эта любовь удовлетворяет все мои желания, связывая нас еще теснее.

— Мой брат лучше меня. Его сердце великодушно, и он забудет слабость, в которой его друг оказался виновен.

— Да, — с улыбкой ответил охотник, — но с условием, что Храбрец не будет больше иметь тайн от своего друга.

— Клянусь!

— Хорошо. Теперь пусть мой брат продолжит свой рассказ.

Индейский вождь покачал головой.

— То, что мне остается рассказать, очень печально, но Друзья Храбреца должны знать все. Я продолжаю. Две луны прошло с тех пор, как мы с Вечерней Росой признались друг Другу в любви. До сих пор у меня не было возможности выполнить свои намерения. Однажды я снова встретился с Вечерней Росой у ковчега первого человека.

«Вождь забыл о своем обещании», — сказала она мне.

«Нет, — ответил я, — завтра, никак не позже, я это намерение исполню».

Обменявшись этими словами, мы расстались. На другой день я действительно принял меры к тому, чтобы сдержать слово, данное той, которую люблю. Я велел приготовить все, то есть расчистить место, где должны были совершиться гадательные обряды, при помощи которых можно было узнать позицию врага, с которым я хочу сразиться, — вы знаете эти обряды.